Голубая Саламандра - Александр Маслов

- Сожалею, гостья, твои мысли - только красивые иллюзии. Иллюзии от воспетого тобою проникновения зыбким чувством в истину. Чувствам, пусть в высшем их развитии, чужда точность и всегда они будут уводить в бестелые облака пустых ожиданий, в мир грез, где печаль и радость, то нет истины. В своих стремлениях, как правило, неясных, человек может сгорать, но это не вечное горение звезды. И странно сравнивать бесконечную жизнь космоса с жизнью людей. Нам остается принимать блеск истины, явившейся, как данность, пытаться разобраться в ней разумом. Еще мы можем ждать случая, который откроет нам глаза или закроет их навсегда. Следует опасаться этого случая. Не надо самоуверенно думать, будто те, кто приходят во снах никогда не лукавят с нами или, что мы их слышим всегда верно. Ты понимаешь меня? Кеорта уже раз подвела безупречная вера в себя. Слышащие Пирамиду, к сожалению, могут полагаться только на чувства.

Эвис хотела возразить, однако решила вернуться к этой беседе в Ланатоне, в присутствие Хепра.

- Я покажу статую сейчас. Идемте, - позвал Данэ.

Грачев спустился последним в сад и остановился рядом с Мэем, чуть в стороне от других.

К этой скульптуре, укрытой белым полотном посреди небольшой лужайки, у него сложилось особое отношение, какое - он еще не определил сам. После восторженного описания хронавтом, видевшей ее, - подумать только! - извлеченную когда-то из морских отложений, как-то реставрированную… После того, как Эвис рассказывала о ней же, вымученной Данэ, почти законченной… И еще после, пережитой Грачевым, буре в душе, отголоски которой он давил усилием воли, стараясь казаться прежним, невозмутимым и даже весьма умиротворенным… Вена пульсирующая на его виске выдавала дикую смесь раздражения и нетерпения.

Данэ нерешительно, но все ускоряя шаг двинулся по ровно скошенном траве. Нервно сжав в кулаке край покрова мастер повернулся к друзьям. Его усталые глаза вдруг вспыхнули, устремились к застывшим лицам. Он потянул ткань, быстро перебирая руками - та вспорхнула и опала, как вздох изумленной толпы.

Взорам собравшихся предстала дева. Жемчужным светом было ее тело, чистым, словно родник, словно в первых лучах роса. Легко

поднимаясь движением стоп, она неведомым образом парила над выпуклой плитой пьедестала. В тот момент руки плавным изгибом обнимали пространство и был в них некий дар, незримый, но назначенный каждому. Слова, а может небесная мелодия текли из ее уст.

Мелодия звучала в освященных чертах липа, в божественных линиях тела.

Грачев мысленно потянулся к ней, будто коснулся пальцев ее руки и замер. Подняв выше взгляд он не решался, чувствуя сильную тревогу, как перед смертельным испытанием. Но вот он шагнул вперед, опираясь на плечо Мэя, встретил глаза синие, как небо гор, зеленые изумрудами, ясные серебром. Многое, многое было в них, и Андрей выдержал сошедшее откровение уже радуясь. Теперь он зрел ее всю. Всю чудесную, рожденную творцом. Образ совершенства правил сознанием, плыл ровной хрустальной струёй, омывая сердце. Будто новая картина мира открылась перед ним: сияющая и бездонная. Она манила, пугала и восхищала.

- Данэ, ты - гений! Лучший из них! - признал Кени, - Как же ее имя?

- Эам.

- Ты дерзок. Хотя твоя работа тому оправдание, - сказал Апи.

- Теперь тебя будут судить… Века. Тысячелетия. Может быть всегда.

Лишь гости разошлись, Данэ уснул в широком плетеном кресле. Неизвестно сколько он проспал, вздрагивая, переворачиваясь на кожаных ремнях, скрипящих на рассохшихся тисовых жердях, когда открыл глаза, серп Луны сквозил в разрыв листвы. В розетке бронзового цветка сухим треском догорала свеча. Он встал, небрежно смахнул остатки пиршества со стола, отыскал приготовленный в дорогу тяжелый кожаный мешок и, набросив на плечи плащ, спустился в сад. За редкими кустами, барбариса серебристо-белым силуэтом виднелась Эам. Данэ направился к ней, ощущая трепет, даже страх, словно шел он не к своему излюбленному творению, а неведомое божество влекло его волшебной сетью, сопротивляться чьей воле не было сил. Еще он ясно осознал, что боится ее. Боится мыслей рядом с ней, невысказанных, затаившихся. Та волна нарастала, вот-вот грозя обратить его в бегство. Сердце билось сотрясая грудь. Он отдернул руку и скоро зашагал по дороге к Дому Тога.

Как смерть угрюмой и холодной казалась пещера в тусклом огне, Данэ с усилием вернул массивную решетку в пазы и неторопливо сошел по ступеням. Теперь он был внизу, рядом с площадками для испытуемых. первый раз за свою жизнь и, верно, последний. Он поднял голову, воображая, как темные русла галерей заполняет шепчущая толпа, как овалы зеркал плещут красным тревожные светом, повернулся к изваянием. Грубые, строгие липа. Глазницы пусты. Сколько смертей прошло перед ними! Крики. Разорванное на куски тела. Здесь люди умирали во имя очищения рода. Отсюда выходили, чтобы слиться с ним. Скульптор стоял, потупив взгляд, будто стараясь вспомнить, вместить боль, потрясение каждого. Потом достал факел и направился к норе.

Огонь отодвинул мрак, высветил изгибы хода. Спертый, сырой воздух сгущался, застревал в горле. Данэ этого не замечал - он спешил. Через несколько сот шагов нора расширилась, разлилась у ног его продолговатым водоемом. Влажные стены блестели, как внутренности жертвенного быка пикритов. Редко, мерно со свода срывались капли воды. Данэ не сразу различил чудовище, притаившееся на гладком выступе, похожее скорее на причудливый излом стены, лишь ожившие вдруг глаза заставили аотта остолбенеть и испытать острый лед внутри.

Скрипя костяными пластинами Тог двинулся вперед. Мастер не испугался, он поймал его взгляд своими воспаленными глазами и через миг они будто поменялись местами: он человек смотрел в него глубоко, насквозь. Могучий сторож Хорв вытянулся, чуть попятился к воде и положил гороподобную голову наземь. Ночной гость перестал его интересовать.

- Гадкая тварь, - произнес Данэ, приближаясь. Он мог легко достать рукой темной блестящей кожи. - Ты безобразен. Насколько облик соответствует твоему сознанию? Какое оно? О, Скера! Долгий плач! Кажется я бываю похож на тебя. Ты безжалостен и правдив, многое постиг. Твои ночи длинны и, наверное, снится ими другая истина… Другая? Так ее нет - Он помолчал, будто ожидая ответа.

Дыхание чудовища волновало одежду. - Но как мы различны! Я полил дождем сытую землю, забыв или не зная, что существует пустыня. К счастью для тебя туда нет пути. Это только мой путь. Путь похожий на бегство. Если бы моя жизнь была длинна, как твоя… Впрочем нет - это невыносимо. Прощай! Пусть длятся твои ночи и будут короче дни!…