Шлейф - Елена Григорьевна Макарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто не предупреждал Закроя Семеновича Поддувалова-на-Волге, что у него родится дочь, Оригена Закроевна Брык. Извлекая Оригену Закроевну из чрева Роксаны Полугусевны Соловьев-Седой-на-клизме, повивал ругался: «Здоровавель твою в душу, Карамультук твою в мать! И так далее, по числу твоих родственников!
Натужно и хрипло гудела баржа Голожопа Крапивовна-на-Енисее: «Кофе нет…». Поскольку жили они в период развитого и зрелого социализма.
В мире капитала миллионы людей были лишены права на пилюли, изменяющие личность. А нашим — давали. Например, Филимону Филимоновичу Семенюку. Достойный человек. Наставник молодежи. 50 рацпредложений. „Обязательно о нем напишу, — пообещала Петрова. — Для того и приехала“».
— Твой Алексей Федорович и мертвого рассмешит.
— Знаю! Для того и приехала.
— Откуда?
— Из Ишима. Сибирь, Томская область.
— Никогда там не был.
— Туда эвакуировали училище Федора Петровича. В конце июля 1941 года Государственный Комитет Обороны СССР принял решение пере дисло циро вать 2-е Ленинградское военное авиационное техническое училище в глубокий тыл. Таким надежным местом оказался Ишим. — Нам крупно повезло. Иначе Алексей Федорович помер бы в блокаду со всеми измененными от голода личностями.
Нам. Мы снова вместе.
Лежим в одной постели.
Только уснули — тревога. Оделись наскоро и на улицу.
Город пустынен.
Ни людей, ни брандспойтов.
На бульваре Ротшильда Роза кормит котов сухим кормом.
Обрадовалась за Анну — не одна гуляет, с кавалером. Не смеет задерживать.
Расходимся. Подушкин переулок —
вот наш удел на склоне тусклых лет.
Те, кто сажал, и те, кого сажали,
теперь в одной палате, зубы — в чашках,
одежка по шкафам на плечиках висит.
— Вы питерская? — спросил Арон элегически настроенную даму.
— Ленинградская. В Питере блокады не было. Добрые люди малышку Розу на улице подобрали. Иначе как бы я в Иерусалиме кошек кормила?
Дымные картины
— Прощай, мой северный, суровый, прекрасный город Ленинград! — Раскинут темными кварталами, / Ты замер, каменный, в гробу… — Ленинград! Я должна быть с тобой в дни борьбы, в дни опасности! — Дома безмолвны над каналами / И люди мечутся в бреду… — Ленинград — я скоро вернусь!Стоя у свинцового ящика в сыром, холодном подвале Красноармейского госпиталя, Ляля вспомнила мертвого отца в цветах. Казалось, он смотрел на нее из-за неплотно сомкнутых век. Левиных глаз видно не было. О том, что внутри находится ее брат Лев Канторович, свидетельствовала бирка с именем, датой, местом рождения и военным званием. «Убит в бою 30.6.1941 г. на С.З. окраине г. Энсо. КФССР».
«Убит, как и жил — отважно и красиво. Нет больше брата. Нет яркого, самоуверенного, безумно смелого, неизменно веселого и радостного парня. Как он умел любить жизнь, рискуя ею с отчаянным бесстрашием. Прощай, Левка! Прощай, пограничник, писатель, коммунист, герой! Твоя смерть — учит. Она зовет к отмщению!»
Ляля курила. Перед взором проплывали дымные картины детства. Отец и Левушка… Как же по-настоящему крепко она их любила, как много значили они в ее жизни, как пусто и страшно стало ей без них.
Передислокация
21 августа 1941 года эшелон с людьми и оборудованием прибыл на железнодорожную платформу станции Ишим.
Короткий митинг и — по местам. Понимая значимость подготовки кадров для фронта, местное руководство изыскало возможность для размещения новоприбывших в военном городке. Прежде его занимала стрелковая дивизия, отправленная нынче на фронт.
Помещений не хватало, да и те, что были, нуждались в ремонте. В театре, отведенном для стрелково-пушечного вооружения, строились перегородки, ставились печи. Цеха птицекомбината освобождались от птичьих клеток, утеплялись стены, в помещениях производилась дезинфекция. Однотрубный водопровод уже не удовлетворял потребностей большинства, и надо было успеть что-то с этим сделать до заморозков. Равно как и со столовой, едва вмещавшей треть курсантов. Трудились с раннего утра до поздней ночи. К концу октября все было готово. Помещений не узнать. Конюшня стала учебной аудиторией.
