Психология конфликта - Наталья Гришина

Выбор психодрамы в качестве иллюстрации групповых форм работы с конфликтами определен ее историческим статусом. Психодрама Морено, как уже отмечалось, – одна из наиболее давних сложившихся форм групповой терапевтической работы. Она оказала безусловное методическое (как минимум) влияние на общую практику групповой психотерапии разных направлений, в частности, ролевые игры являются едва ли не непременным ее атрибутом; из всех существующих практик психодрама внесла наибольший вклад и в теоретическое понимание ролевых конфликтов.

В целом групповая психотерапевтическая работа имеет своей целью помочь – за счет группового контекста – проявлению, осознанию и «проживанию» своих конфликтов человеком. Фактор группы – при умелом использовании – содержит мощный терапевтический потенциал: он обеспечивает проявление конфликтов человека в его реальном взаимодействии с другими людьми, дает возможность «обратной связи», позволяет осознать общность своих проблем с опытом других людей и т. д. Конкретные формы использования возможностей группы зависят от ориентации терапевта на те или иные теоретические подходы. Так, в группах «поведенческого» направления акцент будет делаться на модификации поведения, в гештальт-группах – на проработке внутренних конфликтов и т. д. Психодрама позволяет «материализовать» в сценическом действии, диалоге конфликты человека как с самим собой, так и с другими людьми. Понятно, что индивидуальная и групповая психологическая работа не являются взаимоисключающими формами. Например, после (или в ходе) индивидуальной работы терапевт может прийти к выводу о целесообразности помещения клиента в группу, где тот столкнется с другими пациентами, которых беспокоят аналогичные или, напротив, совсем иные проблемы. Взаимодействие клиентов и совместное обсуждение их проблем способствует продвижению человека на пути осознания собственных конфликтов. Такого рода примерами перемежающейся индивидуальной и групповой психотерапевтической работы с пациентами изобилуют тексты Дж. Бьюдженталя (Бьюдженталь, 1998; Bugental, 1990).

Фактически в рамках тех координат, которые использовались нами прежде, можно говорить об используемых в групповой работе формах побуждения человека как к внутреннему диалогу с самим собой, так и к диалогу с другими. При этом в отдельных случаях реальный диалог с другими участниками группы помогает каждому лучше понять себя и свои проблемы, а в других – он фактически является диалогом со «значимыми другими» этого человека.

Взаимодействие психолога и клиента

На протяжении всего обсуждения разных типов практической психологической работы с конфликтами мы исходили из идеи инициирования, организации психологом диалога человека с самим собой или другими как способа, помогающего осознать свои проблемы и научиться их преодолевать. Понятие диалога в данном случае, подчеркнем еще раз, означает, что человек ведет «честный» разговор с самим собой, не подавляя противоборствующие стороны своего «Я» и не игнорируя внутренние противоречия; то же относится и к его – реальному или воображаемому – диалогу с другими. Более того, используемые терапевтами специальные процедуры организации этого диалога «задают» равенство сторон. Однако этот идущий в самом клиенте диалог, в свою очередь, «встроен» в другой процесс – в процесс взаимодействия клиента с терапевтом, и этот процесс, отвечая формальному пониманию диалога как контакта и беседы двоих, совсем не обязательно является подлинным диалогом двух равноправных людей. Вспомним, каким был контакт терапевта и пациента в психоанализе – исторически первой психотерапии как способа «лечения души». Фактически это было – в нашем современном понимании – скорее избегание контакта. Впрочем, психоаналитическая процедура с ее специфическим представлением о контакте между пациентом и терапевтом уже давно подвергалась критике. Так, Морено, обращаясь к психоаналитикам, писал, что процедура их работы

«…допускает анализ, но исключает действие… Пациент пассивно располагался на кушетке, аналитик садился позади него, чтобы его не видеть и избежать интеракции… Ситуация была герметически закрытой… Вполне логично, что вашей проблемой стало изгнание жизни из врачебного кабинета и „бой с тенью“ вместо терапевтического процесса» (Moreno, 1964, цит. по: Лейтц, 1994, с. 26–27).

Сегодня фактически речь уже не идет о каком-то определенном типе контакта терапевта с пациентом, скорее о диапазоне возможных позиций психолога в этом взаимодействии. Эта проблема затрагивается Р. Кочюнасом в связи с обсуждением им вопроса о консультативном контакте, в котором выражаются отношения клиента и консультанта, их установки и чувства друг к другу. В частности, он отмечает, что при терапии поведения «консультант является активной и директивной стороной; он исполняет роль учителя, тренера, стремясь научить клиента более эффективному поведению»; в рационально-эмотивной терапии (А. Эллиса) «консультант играет роль учителя, а клиент – ученика», в экзистенциальной терапии – «отношение между консультантом и клиентом понимается как контакт „человек – человек“, идентичный встрече двух равноценных людей» (Кочюнас, 1999, с. 48–49).

Особенно принципиальные изменения отношения консультанта и клиента претерпевают в гуманистической психологии, где терапевтический союз не является отношениями врача и пациента (как в динамической психотерапии) или учителя и студента (как в поведенческой психотерапии), а представляет отношения одного человеческого существа к другому. Роджерс (1955) писал: «Я вступаю во взаимоотношения не как ученый, не как врач, который может точно определить диагноз и лечение, но как личность, вступающая в личные отношения» (Психотерапевтическая энциклопедия, 1998, с. 124).

В целом возможные позиции терапевта различаются прежде всего по параметру директивности/недирективности его поведения во взаимодействии с клиентом. Директивное поведение терапевта связывается с такими позициями, как руководитель, учитель, опекун и т. д., для обозначения недирективного поведения используются понятия партнера, консультанта, эксперта, помощника. Фактически «данный аспект взаимоотношений „психотерапевт – пациент“ отражает распределение в этой диаде (аналогично в групповой психотерапии) власти, а значит, и ответственности за ход и результаты лечения» (там же, 1998, с. 144).

Выбор той или иной позиции осуществляется терапевтом, исходя из его представлений о том, какая из них окажется более эффективной с точки зрения реализации психотерапевтического процесса и достижения его результата. Директивные формы поведения (проявляющиеся в активной, доминирующей позиции терапевта, направлении им процесса психотерапии, инструктировании пациента, использовании элементов внушения и т. д.), типичные для начальных этапов становления психотерапевтической практики, несут на себе отпечаток медицинской традиции взаимодействия врача и больного. Недирективные формы поведения терапевта, напротив, исходят из представления о низкой эффективности или даже возможном негативном эффекте его директивной позиции. Обычные аргументы, приводимые в подтверждение подобной точки зрения, связаны с отрицательным влиянием директивности терапевта на процесс изменений в пациенте (или группе пациентов), так как его «руководящая» позиция ограничивает самостоятельность клиентов и снимает с них, по крайней мере частично, ответственность за происходящее. Предпочтение недирективных форм поведения в современной практике психологической работы сложилось во многом под влиянием гуманистической традиции К. Роджерса с его триадой качеств психотерапевта: эмпатия, принятие, аутентичность. В отношениях психотерапевта и пациента отражаются и принятые в обществе модели взаимоотношений, и представления самой науки. В сущности, контакт между ними всегда описывается в терминах руководства или партнерства и соотношения соответствующих стратегий в общем взаимодействии психотерапевта и клиента.

Вряд ли, однако, целесообразно говорить о преимуществе (с точки зрения потенциальной эффективности) той или иной формы поведения терапевта вообще, понятно, что необходим учет и других факторов, часто в конечном счете играющих решающую роль (например, таких, как особенности клиента). При пассивности и низкой мотивации пациента терапевт может использовать более директивные формы работы, постепенно все более опираясь на активность самого клиента. Опытный терапевт может владеть разными стилями взаимодействия, что позволяет ему гибко варьировать элементы своего ролевого поведения в зависимости от поведения клиента и протекания терапевтического процесса.

Особенно важным, на наш взгляд, аспектом обсуждаемой проблемы становится вопрос о границах возможного воздействия терапевта на клиента, в частности его влияния на принимаемые клиентом решения. Дело в том, что «би-полярность» самого явления конфликта, вызываемая им внутренняя «борьба» в душе человека и тем более противостояние с другими располагают к поиску «истины», «правильного» ответа на возникающие вопросы. И за этим ответом человек часто приходит к психологу, иногда действительно полагая, что профессионал знает и понимает больше, чем он, а потому и сможет найти правильное решение, а иногда явно или неявно рассчитывая на то, что психолог просто возьмет на себя ответственность за него. Это делает особенно важной именно в практике работы с конфликтами проблему границ возможного воздействия психолога на позицию клиента, его видение ситуации, принимаемые решения и т. д.