Банкир - Петр Катериничев

Теперь они никак не могут разобраться у себя. Удар, который им нанесла Америка, — силен, страшен; для любой страны он был бы смертелен, но Россия — велика и непостижима… Хотя… Еще не ясно, выдержала ли она этот удар… Как всякий большой хищник. Империя оправлялась медленно, зализывая раны, не уставая отмахиваться от целых стай шакалов и стервятников, собравшихся в предвкушении добычи… Он, Джалил, знал разных русских. Всяких. Знал жадных, продажных, трусливых настолько, что они позорили своим существованием слово «мужчина». Но были и другие. Таких Джалил тоже знал. Некоторых из них уже нет в живых. Они не верили в Аллаха и в своего Бога, Ису, тоже не верили… Но то, что они называли «долг», и было Богом. Как бы там ни было, Джалил верил, что когда-нибудь он встретит и их в садах Всевышнего, да будет благословенно Имя Его!

Все периферийные здания он уже обошел. Везде прикрепил по несколько кусков «пластика», выставил детонаторы. Остался главный Замок. Темная тяжкая громадина закрывала полнеба и была совершенно несуразна здесь, в центре этой славянской страны… И Джалил вдруг подумал, что такое строение было бы уродом везде: и в его родных горах, и в горах Армении, и в песках Палестины, и в джунглях Вьетнама… Везде.

Если периферийные посты он обходил более-менее, то посты вокруг Замка…

Среди охраны царило оживление, и это мешало Джалилу; он не понимал почему — ведь здание пусто, не светится ни одного окна, пока…

Тоненький, как лезвие ножа, пучок света все же пробивался из одного из окон; Джалил понял: Замок внутри не просто освещен, он залит светом… И вскоре увидел почему: одна за другой к внутренней стоянке стали причаливать большие, мощные машины; оттуда в сопровождении охраны выбирались персоны и исчезали под сводами главного входа.

М-да… Оформить «пластиком», эквивалентным по мощности десяти большим авиационным бомбам, этот бастион стало почти невозможно, но — все в руках Аллаха. Нужно просто ждать. Джалил застыл на месте и словно слился с безлунной ночью.

«Чертог сиял, гремели хоры…» Эта пушкинская строчка крутилась в голове Константина Кирилловича Решетова неотвязно, словно старая заезженная пластинка.

Несмотря на поздний час, он не чувствовал усталости, хотя день выдался не просто напряженный, а, как бы это помягче сказать… трудный денек. Очень трудный.

В дисциплинированности Шульца, или приоритета Кербер, он убедился на собственном опыте. С одной стороны — хорошо, такие люди просто необходимы, потому как любое дело губит всегда не противодействие «врагов», а вольнодумство «соратников»: каждый пытается сделать как лучше, внести, так сказать, свою «творческую лепту», и начинание сыплется, как трухлявая осина. Гончаров был инициативнее, в похожей ситуации он что-нибудь бы, но придумал… Хотя… Будь он поглупее — был бы жив. Он что-то явно начал просчитывать в отношении его, Решетова, а это… Нет. Команда должна быть исполнительной и дисциплинированной. Если уж выбирать между умом и преданностью, нужно выбирать преданность. Умников покупают за деньги. А тех, что не продаются за деньги, покупают за большие деньги.

А Сергей Дорохов его удивил. Искренне удивил. Решетов подозревал в нем большую амбицию. У Петра Юрьевича амбиция была — дальше некуда; его нельзя было купить, он служил идее. И жил потому всю свою жизнь с одной женщиной, в не очень-то роскошной квартире… Даже дача у него была государственная, он ее не стал выкупать, хотя, имея громадные деньги, мог позволить себе такое, что и нынешние вряд ли способны увидеть даже в мечтах…

Дорохов-старший в этом смысле был похож на Суворова: в битвах — цезарь, вне битв — чудаковатый старик, строящий гренадеров по коридорам бедного поместного дома и попивающий наливку тайком от ключницы…

Сергей сдержал слово. Высадил его на большаке и помчал в сторону столицы.

Впрочем, в том, что сдержит, Решетов не сомневался: отец был такой же… Ну и дурак. Впрочем, совет ему Константин Кириллович дал от души: убирайся, уезжай из этой страны. Притом… Притом, что Решетов прекрасно знал: Дор ему не последует. И через какое-то, скорее всего не очень долгое время его не станет.

Потому что он. Бран, не склонен прощать ничего и никому. А свое унижение — в особенности. Вслед за Дором, а может еще и раньше, исчезнут и эта длинноногая кукла, и этот еврей-очкарик с клювом на том месте, где у людей — нос, и этот «шутник и затейник» Тишайший… Как он веселился, когда, высаживая Решетова из машины, открыл «страшную тайну»: «Вы, уважаемый, в школе слабо физику изучали!

Сия вит конструкция, благодаря которой вы сбросили кило три живого веса, потея от страха за наше неловкое обращение с таким деликатным механизмусом, работать не способна по определению… Ну а так как вы не физик, поясню конкретнее: это натуральная туфта!» Похохатывая, фигляришка приставил железяки пояса себе к виску, сделал губами «пах», закатил глазки и «тиснул пимпочку», как он выражался…

Ну что ж… Клоунишка свой выстрел в этой дуэли сделал. За ним, Решетовым, выстрел остался. Он не Сильвио и выстрелит точно в сердце. В самое сердце. Ни этого «пояса верности», ни своего страха, ни унижения он не простит. Никому.

Никогда.

Константин Кириллович наполнил толстенный бокал превосходным, густого янтарного цвета коньяком, вдохнул аромат еще довоенного урожая… Какой идиот выдумал, что деньги портят?.. И где набрался этой дури Дорохов-банкир, сын финансиста?.. Деньги… Деньги, по-настоящему большие деньги придают жизни даже очень обеспеченного человека вот такой вот едва уловимый, изысканный аромат… избранности. Избранности! Когда ты можешь повелевать, помыкать всеми, а тобой — никто!

Деньги… Сколько об этом ни размышляй, лучше пушкинского «Скупого рыцаря» не выйдет… Бедный Филипп… Он был рожден рыцарем, а не жидом, он чахнул над своими сундуками, он не знал, что деньги можно растить! Будто цветы, будто детей, но они, в отличие от первых, не увянут и, в отличие от вторых, не отплатят неблагодарностью… Они — то, что всегда в твоей и только твоей власти… А ты — в их?.. Чушь!

В твоей, только в твоей власти…

Решетов вернулся в Замок действительно на попутке. Машины четыре проскочили мимо, причем последняя обдала его грязью с головы до пят. Тормознул какой-то дальнобойщик. Ехать было недалеко, шофер попытался завести разговор, но видя, что мужчина не в духе, отстал. Выходя, Решетов подумал было кинуть на сиденье сотку «зелени» — меньших купюр у него просто не было, но поостерегся: чего доброго, этот флибустьер дорог, почуяв деньги, еще и грохнет его, теперь одного из богатейших людей планеты, за пару штук, что лежали в его портмоне.

Вот был бы номер! Пробормотав нечто вроде:

«Благодарствуйте», — он поспешно спрыгнул с подножки и хлопнул дверцей, услышав в ответ: «Да с нашим удовольствием, па-па-ша!» «КамАЗ» рванул с места, обдав его ядовитым выхлопом.

Еще с полчаса он брел, спотыкаясь, по проселку к «Хозяйству „Первомайское“. Лес обступал его плотно, черно и страшно, и ему чудилась в этом лесе скрытая враждебность, словно кто-то древний следил за ним, чужаком здесь, и просто пережидал время, чтобы уничтожить… Вспомнились совсем уж некстати слова какого-то старика, которого он знал очень давно: „Вот он я весь, на полянке, — что на ладошке, а шаг назад сделал — и нет меня, и не сыщешь…“

Детство… Словно в другой жизни было… Увидев наконец мертвенно-яркий свет люминесцентных ламп над воротами на Территорию, Бран вздохнул облегченно, словно вернулся домой…

Первым делом он подошел к компьютеру. Сердце билось, будто пойманная птичка; ему казалось, что информация исчезнет с монитора, испарится, словно пустынный мираж… От этих «яйцеголовых» кудесников всего можно ожидать…

Лихорадочно он начал просматривать файл за файлом…

Но она — существовала. Эти громадные, бесчисленные капиталы — в его власти! Словно невидимые войска, выстроенные в когорты и легионы, они выполнят любой приказ! Его приказ!

Он давно понял то, чего не мог понять Дорохов: полководец становится великим, если над ним нет ни царя, ни Бога. Александр Суворов был исключительно талантлив — ну и кто его помнит за пределами России? Так, оловянный солдатик на службе у бездари при мантии… А Наполеон?! О, этого человека знают все! Он сумел сделать то, что не под силу целым народам, его «Я хочу» перекраивало границы государств и посылало на смерть сотни тысяч воинов… Никто из историков по сию пору так и не объяснил, зачем Наполеону понадобились Египет, Испания, Россия… Что было в этом громадном передвижении войск, кроме величественной, мировой, но все же игры выросшего корсиканского мальчика, одно имя которого заставляло, да и сейчас заставляет трепетать сердца честолюбцев и авантюристов, девственниц и куртизанок, диктаторов и монархов?.. Кто может сравниться со звездой?!

Потери… Потери забываются, остается слава! Бессмертие — как завистливая людская мечта о всемогуществе!