Троя. Грозовой щит - Дэвид Геммел

Третья атака показала Каллиадесу, что вражеский предводитель — человек строгой дисциплины. Его отряды невозможно было разбить. Они накатывались на ряды фракийцев, словно рассерженное море.

Но вскоре тактика изменилась. Вражеские лучники пробирались вперед и стреляли во фракийцев, сбрасывая их вниз.

Затем пришла очередь всадников. Каллиадес приказал своим людям держаться вместе, сдвинув щиты. Ни одна лошадь не поскакала бы по доброй воле на стену. Вместо этого идонои подпрыгивали вверх, на тесные ряды защитников перевала, разбивая их. Бой был коротким и кровавым; всадники были легко вооружены, но даже при этом потери среди фракийцев были большими: сломанные кости от ударов лошадей и раны от копий, которые пробивали шлемы и доспехи.

К пятой атаке у фракийских лучников кончились стрелы, и враг напал с большей уверенностью.

Более половины фракийцев погибло, и теперь людей едва хватало, чтобы удерживать узкий проход.

Каллиадес посмотрел на сотню — или около того — сражающихся воинов. Ему захотелось присоединиться к ним, но он обессилел. Его охватила огромная усталость, он откинулся назад и стал смотреть на небо. Облака над горами переливались золотым светом заходящего солнца. Он увидел стаю пролетающих птиц. Это было прекрасное зрелище. «Как было бы чудесно, — подумал он, — раскинуть руки и подняться в небо, чтобы парить высоко над этим миром».

Снова появилась боль в груди. Наклонив голову, он увидел, что его доспехи проломлены и сквозь них сочится кровь. Сначала он не мог вспомнить, как его ранили. Потом вспомнил скачок лошади и копье, которое пронзило его и отбросило назад.

С места, где он сидел, Каллиадес мог обозревать все поле боя. Враги были готовы прорваться сквозь строй фракийцев. Общий бой разделился на несколько стычек, неприятель окружал.

Каллиадес оглянулся в поисках укрытия. «Что ты делаешь?» — спросил он себя. Бежать было некуда.

И он снова увидел себя ребенком, который прячется на поле льна.

Рыжая не ошиблась. Эта часть души всегда была с ним. Его сестра была солнцем и звездами для него; на ее любовь он всегда мог положиться. Ее смерть, такая жестокая и внезапная, ранила его сильнее, чем ему казалось. Маленький мальчик на поле льна решил никогда не впускать в свою жизнь любовь с ее дикой болью и ужасными страданиями.

«Ты хочешь жить?» — спросил он себя.

Когда последние лучи солнца осветили перевал, Каллиадес понял, что натворил.

«Тогда выбирайся из этого поля льна!» — сказал он себе.

С криком ярости и боли молодой воин схватил меч Аргуриоса и заставил себя подняться. Затем он, шатаясь, пошел вперед, навстречу этому хаосу.

Внезапно микенец услышал стук копыт о камни. Повернувшись, воин увидел, что отряд из пятидесяти всадников скачет по тропе через перевал.

В центре отряда с поднятым мечом мчался Банокл.

Фракийские защитники расступились, пропуская всдаников вперед. Копейщики бросились на воинов-идоноев, разя их. Паника охватила вражеские ряды, они повернулись и побежали по тропе, преследуемые всадниками.

Каллиадес попыталсь вложить свой меч в ножны, но его рука была так слаба, что оружие со звоном упало на землю. А сам он рухнул на камень. Странно, но ему показалось, что он слышит шум моря.

Каллиадес соскользнул с камня.

Когда воин, наконец, очнулся, то увидел, что лежит без доспехов, а его рана на груди зашита. Разожгли костры. Банокл сидел рядом с ним.

— Рад видеть тебя, — сказал Каллиадес.

— Черт тебя подери, тупица, — ответил ему друг. — Ты мог бы рассказать мне, что собираешься умирать.

— Ты бы ушел, если бы я это сделал?

— Конечно, нет. Вот что я скажу: братья по оружию сражаются вместе.

Взяв великана за руку, Каллиадес сел.

— Где ты нашел конницу?

— На равнине. Они спасались бегством после падения города. Я сначала принял их за врагов и напал на них. Но они засмеялись и ускакали от меня. Ублюдки! Когда они вдоволь повеселились, я рассказал им об этой битве и повел их сюда. Хорошо, да? Кто из нас мыслитель теперь?

— Это ты, Банокл, мой друг. Мой добрый, дорогой друг.

Банокл посмотрел на него с подозрением.

— Я думаю, что этот удар по черепу повредил твои мозги. Так как долго нам нужно удерживать это место?

— Больше не надо, — сказал Каллиадес. — Оставаться здесь было бы бессмысленно. Оставь костры гореть, а сам уводи лошадей как можно тише. Перевяжи их копыта тряпками. Мы ускользнем в темноте и побежим к морю, в Карпею. Если нам повезет, идонои не возобновят атаку до утра, к этому времени мы будем далеко отсюда.

— Это уже лучше! — радостно воскликнул Банокл. — Ты отдохнешь пока. Я велю Олганосу готовить оступление. Он хороший военачальник. Они оставили тебе вино?

— Нет, — покачал головой Каллиадес, и его друг ушел, громко выругавшись.

Молодой воин немного вздремнул, и ему снова приснилась Пирия. Она стояла на палубе темного корабля, который плыл навстречу закату. А он смотрел на нее с золотого берега. Каллиадес поднял руку и помахал ей, но девушка не сводила глаз с заходящего солнца и не заметила его.

Путь на восток был долгим, большая часть равнины оказалась болотистой и непроходимой, досаждали комары и мухи. Сто сорок два человека под предводительством Банокла были вынуждены идти извилистой дорогой в поисках более надежного пути. В первое утро они нашли брошенные повозки с провиантом. Повозки были разграблены, лошади убежали. Банокл, по совету юного Олганоса, впряг в них лошадей. Некоторых более серьезно раненных — и Каллиадеса в том числе — положили в эти повозки.

К полудню они встретили еще фракийцев, спасающихся бегством. Это были сорок три пехотинца, хорошо вооруженных, и двадцать легко вооруженных всадников. Они двигались с северо-запада, где их крепость захватили идонои.

Банокл надеялся, что Каллиадес будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы возглавить отряд, но его состояние за ночь ухудшилось. Теперь молодой воин спал в первой повозке, и, даже когда он пришел в сознание, с головой у него было не все в порядке. Начался жар, и Каллиадес сильно потел. Банокл зашил его рану на груди, но было непонятно, насколько она глубокая и затронут ли какой-нибудь жизненно важный орган.

Олганос отправил разведчиков на север, юг, восток и запад, чтобы узнать о местоположении врага. По мере продвижения разведчики встречали еще воинов-киконов и посылали их к основному отряду. К закату под командованием Банокла было уже больше трехсот человек.

— Мы для них словно навоз для мух, — пожаловался он Олганосу.