Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ) - Кисель Елена Владимировна

– Довольно… познавательно, во всяком случае.

От светлой улыбочки местного коллекционера меня едва не вывернуло наизнанку.

– Да, увлекательный опыт. Почему бы тебе самому не попробовать, а? Выбери что-нибудь такое… на что твой Дар не действует. Пожри отравленных пирожков или скажи Фрезе, что её муж был слабаком. Окунись в исключительные ощущения – глядишь, незачем у других спрашивать будет.

– Мы все однажды станем на эту грань, Лайл, – философски отозвался «клык». – Просто иным отмерено много, а иным… Но готовым нужно быть в любой момент, не находишь?

Смех у меня получился порядком похожим на скрип несмазанных петель.

– Похоже, что ты дойдёшь до этой самой грани с таким багажом знаний, что тебе прямо у входа выдадут орден «За лучшую подготовку».

Понятия не имею, собирался он отвечать или решил вконец заморить меня жутковатым молчанием, но тут дверь решительно протаранила собой Аманда со словами:

– Сладенький, кажется, кто-то забыл принять лекарство, да-да-да?

– У меня были причины, - сказал я, принимая помирающий вид. Вид принялся подозрительно легко. – Кое-кто два часа валялся у меня в ногах, умоляя простить.

После чего ухмыльнулся в лицо Нэйшу и преспокойно отплыл в мир лихорадки и смутных снов.

Маленьким утешением перед тем, как я отчалил, был ядовитый голос Аманды: «Медовый… ты что, решил уморить моего больного?!»

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

«Нужно извиниться», – твержу я себе, пока поднимаюсь по певучей лестнице бывшей таверны. Это ведь моя неосмотрительность привела к таким ужасным последствиям, пусть даже Мелони не думает так.

Она… наверное, в порядке – Мелони. Аманда тоже отпаивала её зельями, и она переживает из-за погибших йосс, но теперь она уже воркует над ранеными и ни разу не пригрозила метнуть в меня атархэ или дать по зубам. «Да что ты разнылся, будто ты их убивал, это всё Мясник. Чего? Ты куда-то там предложил пойти? Ну так он шёл за старшего, должен был включить мозги и завернуть вас от опасной местности, ос-с-столопы, куда попёрлись. Всё, сюда Конфетка идёт, не мельтеши».

Потом она надавала мне поручений: проведать грифонят, поторопить вольерных с кормежкой, посмотреть, как там яприли Хоррот и Пьянчужка... И я окунулся в бурный омут дел, вот только так и не мог забыть: книга о боли и смерти, написанная алым на белых страницах снега, и серебристые твари с перепачканными в кровь тяжелыми шкурами поворачиваются, словно на зов, покорно пригибаются, валятся одна за другой… А она стоит там, по колено в снегу, с алым знаком на ладони и властным приказом на устах.

И лицо её выражает боль, я уверен.

Отпечаток этой боли не сошёл, пока мы забирали Гроски и йосс в питомник, и пока она раздавала распоряжения вольерным, а потом объяснялась с сыскарями Крайтоса, с Аграстом, с родителями погибших и спасённых.

Прошли уже сутки – а он там есть, этот отпечаток, и мне жутко при мысли, что она никогда не избавится от него. Так и будет ходить с запечатлённым тайным страданием на лице и даже сделается менее невыносимой. А потому я скажу, что мне нужно извиниться. И извинюсь. Но ещё мне нужно сказать что-то такое, что сделало бы её боль меньше.

Я понятия не имею, что это может быть, и только мучительно боюсь сказать и сделать что-нибудь не то – пока отсчитываю ступеньки, а потом шаги по коридору. И стою напротив двери её спальни, не решаясь постучать. Может, лучше дождаться, пока она спустится в общую каминную? Она же часто там ночует. А если не спустится?

– Господин Олкест, входите, – усталый голос из-за двери.

Она сидит за столом, придвинутым к стене. На столе – Водная Чаша и дневник. Лёгкая тканевая ширма – огораживает кровать – светильник из желчи мантикоры, таз для воды… я ловлю себя на том, что рассматриваю чужую комнату, и вжимаюсь в дверь. Упираюсь глазами в носки новых сапог: в комнате слишком тесно, и мне кажется, что если я еще и посмотрю на неё, мы будем совсем уж лицом к лицу.

– Думала, вы раньше заглянете по поводу всего этого, – краем глаза замечаю, как она поворачивает перевязанную ладонь. – Прошу прощения, что держала вас в неведении. Мне показалось, что вы были самую малость предубеждены на мой счёт – когда вы только попали в питомник. Вы что-то узнали о моём прошлом, верно? Ездили в общину?

Киваю, сам не свой от стыда. Будто меня поймали за чем-то ужасным, неправильным. Арделл молчит, и в этом молчании, как соль в морской воде, растворен вопрос: почему же я сразу не обвинил её, если говорил с её родичами.

– Ваш отец… он отказался говорить о вас. И… остальные тоже. Сказали только, что вы изгнаны, но за что – не уточнили.

– Понятно.

Во мне поднимается злость. На варгов, с которыми я разговаривал – совсем непохожих на неё. На Джода Арделл – с его седеющей бородой и величественными манерами пророка. На остальных – которые кривили лица в отвращении, как только я назвал им её имя.

Так что я поднимаю глаза и выпаливаю то, что хотел сказать по-настоящему, уже не один день:

– Я хотел извиниться. Сначала за то, что я… ну, вы знаете, этот выезд. Но не только. Я хотел извиниться за всё. За своё поведение и за… если я был груб с вами. Вот. Я считал вас… я думал о вас неверно, и я обвинял вас в дурных умыслах и в делах тоже, и я надеюсь, что вы однажды сможете мне это простить. Не сегодня, а вообще когда-нибудь.

Лицо у меня горит, и хочется приложить ладони к щекам. Гриз Арделл смотрит на меня от стола, и усталость на её лице мешается с удивлением.

– Вот сейчас? Вы пришли извиниться? После того, как вы узнали…

– Я не знаю, что такое – варг крови. Я читал об этом, но всюду упоминалось только мельком… и я слышал все эти намёки Петэйра на площади – о крови и варгах. И вы сказали, что они изгои. Но ещё я видел, что как вы спасли вчера их всех – Лайла, йосс… Нэйша, наверное, тоже. Поэтому, наверное, я знаю не всё. И книги и ваши родичи ошибаются, верно?

– Нет, – говорит она совсем тихо, – они не ошибаются.

Хорошо, что за спиной у меня – дверь. Такая твёрдая и надёжная. Прислоняюсь к ней, и она удерживает меня – от паденья в её голос, как в бездну боли.

– Варги не должны убивать – иначе они становятся «хищными пастырями». Варги не должны проливать кровь. Иначе возникает искушение пойти по лёгкому пути. Контроль на крови одновременно и проще, и сложнее: проще тем, что ты можешь контролировать многих животных, и тебе не нужно уговаривать их, чувствовать их боль, страх, неуверенность, сливаться разумом – ты просто подчиняешь их своей воле. Обращаешь в марионеток, забываешь об их чувствах, отсекаешь себя от них. Из равных и друзей делаешь – рабов. И в этом сложность. Потому что за это нужно платить. Не только тем, что ты испытываешь, когда применяешь Дар на крови – а это… сложно описать. Посмотрев единожды на живое сверху, как на раба – ты неминуемо переходишь в иное качество. Раньше или позже, но ты становишься тем же «хищным пастырем». Это слишком близко – смотреть на них как на жертвы или смотреть на них как на рабов. Ощущать себя убийцей или лишаться сочувствия, ощущая себя высшим. Слишком близко, понимаете?

Шёпот у неё торопливый и горячечный. Сухие губы и потускневшие глаза, и я почти не вижу зелени в них, словно то – алое на белом – забрало травы из её взгляда. Я стою, прижавшийся к двери, а она прибивает меня к древнему дереву колкими истинами из своего шёпота.

– Поэтому нам нельзя проливать крови. Мы вот с вами говорили о Постулатах Телесной Нечистоты… у варгов есть свои инструкции. Если случайно поранился – немедленно перевяжи с эликсиром, отбивающим запах. Если крови много – заглуши запах всеми способами. Если поранился рядом с животным, и оно потеряло рассудок – отвернись от зова крови и воззови к зверю, но как Пастырь, а не на крови. Если зверей рядом много – просто перетерпи их бешенство, потому что тебя они не тронут, они не могут переступить через запрет, даже когда рядом с ними пролита кровь варга. Вы сами видите, это не охватывает все случаи. Но этого хватает, чтобы оградить большинство. Потому что те, кто взывает к крови…