Том 2. Огненное испытание - Николай Петрович Храпов

Затем мысли переменились и вернулись к золотому детству, к бабушке Катерине с Починками, к дорогой, родной Н-ской общине. Учеба, соблазны, покаяние и… Тут юное сердце Павла нестерпимо сжалось в болезненный комок и из глаз неудержимо полились слезы. Он поднялся и, торопливо шагая по дороге, стал искать место, где можно было бы помолиться.

Наконец, ему понравилось невдалеке от дороги, вывороченное бурей дерево, корни которого беспомощно торчали вверх, наполовину занесенные снегом. Павел, не считаясь с глубоким снегом, добрался до него и, к удивлению, в затишье нашел, как будто специально приготовленную кем-то, подстилку из соломы. Владыкин упал на колени, и из души его вырвался молитвенный вопль:

— Боже мой, Боже мой! Ведь мне только 22 года, прошли лучшие годы детства и утро юности, позади остался путь жгучих страданий, а что впереди? Хотя я много получил и благословенной радости от Тебя, от многих ужасов Ты избавил меня, но предстоящие муки страшат меня, и если Ты не ободришь меня, я не пойду. Рассей мрак моих скорбей, ведь я за Твою истину несу эти лишения и хочу их нести торжественно, с радостью. Помоги мне!

Так, одиноко, вдали от близких и родных, без сочувствия и привета, боролась юная душа за жизнь вечную с вечной смертью.

За коряжиной послышался людской кашель и топот. Владыкин выглянул, не выдавая себя, и увидел толпу в 40–50 человек, идущую по дороге. Конвойная охрана шла спереди и сзади, поэтому не трудно было догадаться, что этап шел на Кожевничиху. Зрелище было потрясающее: впереди, браво выступая, шло несколько рядов молодчиков, одетых в телогрейки, обшитые всякими модными опушками, в меховых шапках, в валенках с залихватскими отворотами. Развязная брань, оживленная их речь и беспорядочная толкотня между собой, говорили о том, что для них этот этап был увеселительной прогулкой и что печаль, вообще, им чужда. Небольшие их пожитки несли другие, по лагерному «шестерки» и старались также во всем подражать своим главарям. Позади этой шумной ватаги брели, составляющие полный контраст с молодчиками, остальные. Одетые в лохмотья и в кордах на ногах, сгорбленные под тяжестью огромных нош, еле брели, с удрученным видом, те, кого здесь называют «работяги» и «доходяги». Истощенные, обессиленные они еле влачили ноги, наспех обернутые клочьями дырявых портянок, спотыкаясь и не оборачиваясь на злобные окрики конвоя, засунув окоченелые руки в тесные рукава изодранных и прогоревших бушлатов. Многие, спотыкаясь, теряли равновесие и падали в придорожные сугробы. Из-за них весь этап то и дело останавливался, от чего нескончаемая, громкая брань слышалась далеко в морозном воздухе.

Один из них, был особенно изнемогший, его фигура представляла какую-то бесформенную массу лохмотьев с головы до ног. На все окрики и понукания он был совершенно глух. Потеряв, видно, терпение, молодчик из передних рядов быстро подошел к нему и с яростной бранью сильно ударил его ногой в зад. «Доходяга», как мешок, повалился на дорогу, не успев вытащить рук из рукавов бушлата и, лежа на снегу, беззвучно заплакал, не пытаясь даже подняться. Никто не проронил ни единого слова сострадания или защиты.

Подошедшая подвода подобрала несчастного, а возчик накинул ворох сена на полуобнаженные икры его ног.

Владыкин, наблюдая за медленно удаляющимся этапом, со вздохом произнес:

— Боже мой! Сколько есть несчастных, страдающих, гораздо больше меня, бесцельно, беспомощно. Ведь я много счастливее их!

Ободрившись этой мыслью, он вновь упал на колени и уже сердечно, горячо благодарил Бога за все Его милости к нему.

После молитвы он поторопился выйти на дорогу и быстро зашагал по ней, чтобы согреться.

В поселок он пришел в то время, когда рабочие, возвращаясь из тайги, расходились по баракам.

Едва поравнявшись с конторой, Павел, к своему удивлению, встретился с тем самым прорабом-земляком, который когда-то на 1-й фаланге взял его на строительство моста:

— Ты откуда появился сюда и зачем? — спросил его Петров. Павел, несколько смутившись от властного тона, ответил ему:

— Здравствуйте! — и вытащив из-за пазухи пакет, спросил: — Гражданин начальник, а кому я должен отдать этот пакет?

Петров, взяв пакет, немедленно распечатал его и, бегло прочитав предписание, строго ответил Павлу:

— Здравствуйте-то, здравствуйте, да за что же ты, дурная голова, попал сюда на штрафную? Я тебе сколько раз говорил: брось ты свою непутевую веру, заведет тебя твой Бог туда, откуда и свету белого не увидишь. Такой молодой, жил бы да жил себе с мамкой, учился бы, да в люди вышел. Начальником-то тут я, да ты-то зачем мне тут нужен? Ведь ты же знаешь, каких людей посылают сюда и за что?

— Уважаемый гражданин начальник, — сказал Павел, — если уж вы, образованный, не оставляете своих убеждений, которые привели вас сюда осваивать Восток, и которые не дают вам ничего утешительного ни теперь, ни в будущем, тем паче, как мне бросать свою веру, которая выводит меня из тех мест, куда посылают меня злые люди; веру, которая вселяет в меня радость и здесь, которую исповедывали тысячелетиями самые лучшие, самые великие и честные люди.

— Ну, ладно, Владыкин, — сказал ему Петров, — я хоть и ругаю тебя, но ты не обращай внимания на это, тут и свой человек в собаку превратится, а не то, что мы, грешные. Тебя я полюбил еще на первой, только жалко мне твоей молодости. Так и кажется, что затопчут здесь тебя в грязь, но я вижу, что есть в тебе, действительно, какая-то сила. Что ж, не унывай и дальше, пока здесь — в обиду тебя не дам. А сейчас, иди вон в тот барак, — указал он на дом мастеров, — и скажи там дневальному, чтоб он тебя на полный учет взял, и что ты в моем распоряжении. Понял? Иди, отдыхай, пока позову, — распорядился Петров и зашел в контору.

В бараке было очень тепло, чему юноша обрадовался, так как сильно промерз от усилившегося мороза.

На объяснения Павла дневальный ответил:

— Что ж, хорошо. Здесь у нас спокойно. Живет само начальство. Выбирай себе любую койку из свободных, постель возьмешь в каптерке. Харчи я из кухни приношу три раза в день. Хлеб вон, на столе, бери и кушай, сколько хочешь. Деньги есть — в ларьке покупай, чего душа желает.

Павел покушал и уснул крепким сном. Проснулся утром после того, как все ушли на работу. Его никто не вызывал.

Вечером он увидел на ходу Петрова, и тот на вопрос Павла о работе, махнув рукой, сказал:

— Отдыхай!

На следующий день Владыкин