Исход - Петр Проскурин

— Вернется. Я уже слышу, они подошли, стоят сзади.

Скворцов удивленно оглянулся и встретился глазами с парнем лет двадцати с лишним, в руках которого была винтовка. Скворцов толкнул Николая Рогова и встал.

— Здравствуйте, — сказал им парень с винтовкой и слегка повел стволом, указывая направление. — Идем.

— Ишь ты, — сквозь зубы проворчал Николай Рогов. — Командует.

— Иди, иди, — сказал парень, и они прошли, куда он указывал, а он шел за ними шагах в пяти.

Потом они увидели шалаш, трех мужчин, очевидно ждавших их, и ту самую девушку, которая мыла в ручье котелки. Двое, Почиван и Сигильдиев, стояли, а Глушов сидел, продавив своей тяжестью стенку шалаша; у него было отекшее, желтое лицо. Девушка сидела, листая какую-то книгу и делая вид, что не замечает ничего вокруг.

— Ну, здоровы были, — хрипло сказал Глушов. — Подходите ближе, рассказывайте, кто вы такие, откуда и зачем.

— А может, вам всю родословную рассказать, до седьмого колена? — вызывающе спросил Рогов, опускаясь перед шалашом и по-турецки скрещивая ноги.

— Валяй, — согласился Глушов, оценивающе ощупывая глазами крепко скроенную фигуру Рогова.

— Рассказывай, рассказывай! А что рассказывать? Я в окружение попал, а они вот местные, из Филипповки, вот пусть и рассказывают.

Скворцов неторопливо оглядел Глушова, Почивана, девушку.

— Владимир Скворцов, работал учителем в филипповской школе. Вел русский язык и литературу в пятых, шестых и седьмых классах. А это Юра Петлин, тоже из Филипповки, кстати, мой бывший ученик.

— Почему не в армии?

Скворцов оглянулся, это спросил Почиван.

— Белый билет у меня, вы, наверное, видели, я прихрамываю. А Юру не успели призвать.

— В Филипповке я был, — сказал Почиван. — Кто у вас там последнее время председателем колхоза был?

— Грачик, Андрей Демьянович, а что?

— Ничего. Документы какие есть?

— Забыли получить, — опять не удержался Рогов.

Почиван подошел, присел напротив на корточки.

— А ты, друг, не ломайся. С тобой в поддавки никто играть не собирается. Ясно?

— Ясно.

— Да бросьте вы, — взмолился Скворцов. — Из-под расстрела ушли. Какие документы, если нас на расстрел вели?

— Подожди, Почиван, — перебил недовольно Глушов. — Рассказывайте, товарищи, рассказывайте. Садитесь ближе, — предложил он Рогову, и тот неохотно придвинулся.

Поймав на себе брошенный искоса любопытный взгляд Рогова, Глушов выпрямился, он не любил, когда его начинали изучать прежде, чем он успеет составить себе представление о человеке.

— Вы — партизаны? — вдруг спросил Юрка срывающимся баском и весь залился краской.

— Партизаны, разве ты не видишь, партизаны, — перебил его вопрос Рогов, и Глушов сердито завозился, устраиваясь удобнее. Этот парень за словом в карман не лез.

— Партизаны мы или нет, — наконец сказал Глушов неторопливо и веско, невольно вспоминая чувство беспомощности и заброшенности, когда сердце начинает болеть, и радуясь, что пока все идет хорошо, — партизаны мы или нет, не важно! Кажется, я просил вас рассказать, что с вами случилось.

— И зимовать так расположились? — настаивал на своем Рогов, кивая на шалаши.

— Отвечайте на вопросы. Номер вашей части, дивизии?

— Почему мы должны отвечать на ваши вопросы? — Рогов выделил это «ваши» и оглянулся на Скворцова. Скворцов неодобрительно молчал, и тогда к Рогову опять подошел Почиван, опять присел рядом на корточки, положил руки ему на плечи и раздельно, убежденно сказал:

— Потому, браток: видишь ли, у нас есть винтовки, а у вас их нет, вот потому мы будем спрашивать, а вы отвечать. И попрошу не скоморошничать, здесь желающих повеселиться нет. Понятно?

— Понятно. — Рогов подождал и отодвинулся, сбрасывая с плеч широкие ладони Почивана.

В один из своих походов в глубь леса в поисках грибов — всё поблизости подчистили раньше — Юрка Петлин увидел, притаившись за дубом, большого желто-грязного кабана; выворачивая землю на поляне, зверь неуклюже задирал голову и громко чавкал, тревожно поводя маленькими, злыми глазами, шумно нюхал воздух и прислушивался и опять начинал с ожесточением выворачивать пласты земли.

«Вот сапер!» — с восхищением подумал Юрка и стал осторожно снимать с плеча карабин. Глушов категорически запретил стрелять возле лагеря, но Юрке Петлину было всего шестнадцать лет и мяса он уже не ел полмесяца. При одной мысли о свежей, парной свинине у него засосало под ложечкой, и он забыл не только строгий приказ Глушова, но и вообще все на свете.

«Дикий», — подумал он, следя за горбатой хребтиной кабана, на которой густо стояла прожолклая грязная щетина. Когда кабан замер на несколько секунд, зарывшись мордой в землю и что-то шумно вынюхивая, Юрка приладился и ударил ему в лопатку и не услышал выстрела, а услышал глухой храп, и кабан побежал боком-боком, потом завалился мордой вперед и все хотел поднять зад и скоро затих. Юрка, осторожно подступив к нему сзади, потолкал его в спину дулом карабина. Кабан был мертв, Юрка исполнил вокруг него замысловатый танец, высоко вскидывая ноги, а затем, остыв от радости, присел рядом и стал раздумывать, как быть дальше. До стоянки километров восемь, не меньше, у него, правда, есть широкий финский нож, но перед ним многопудовая теплая туша, обросшая щетиной, и что с ней делать, как дотянуть до места, он не знал. Хорошо бы, конечно, раньше сходить на стоянку, ну а если кто утащит кабана?

Петлин задумчиво обошел вокруг туши раз и другой, подергал кабана за короткий хвост и вытер ладонь о траву.

Ну что, придется пока унести на стоянку окорок, а остальное спрятать. Юрка достал нож, подергал кабана за все четыре ноги поочередно, выбирая, и, решительно сдвинув брови, принялся отпиливать переднюю ногу, придерживая ее за острое блестящее копытце. Сначала дело шло туго, Юрка увлекся и возился долго, сопя, отделил от туши окорок и облегченно вздохнул, вытер вымазанные в сукровице руки и финку о траву и потом еще о ствол березы и сел передохнуть. Кабан лежал к нему длинной мордой, хищно оскалив клыки — желтые, тупые и уже мертвые.

«Ты был кабан, живой кабан, — сказал ему мысленно Юрка, осторожно потрогав пальцем самые кончики клыков. — Ты дышал и выкапывал корни, а теперь ты уже не кабан, я отрезал у тебя окорок. Тебе уже все равно, и ты уже ничего не чувствуешь».

Он представил себе, как обрадуются все мясу и будут его благодарить, а он скромно будет отмалчиваться в сторонке. Мяса, если его присолить, хватит надолго, а соль у Почивана есть. Юрка проглотил слюну, больше всего ему хотелось сейчас отрезать от окорока кусок сырого мяса и съесть. «Мяса много, куда его?» Он отрезал маленький кусочек, положил в рот и стал жевать — мясо было жестким и сладким, от него пахло преснятиной. Юрка все-таки дожевал его и проглотил. «Старый кабан, интересно, дикие кабаны долго живут? Наверное, лет десять», — решил он, думая, что можно еще чуток посидеть и вставать, — пора было идти.

Лес стоял тихий. Петлин лег на спину, с наслаждением вытянул ноги. Интересно, что скажет Вера, когда узнает, что это он убил кабана, и нахмурился: ему не нравилось, как Рогов смотрит на Веру. Все дело, конечно, в самой Вере, решил Юрка и совсем по-мальчишески подумал: «А кабана все-таки подстрелил я, а не он». Трудно, конечно, понять этих женщин, вздохнул Юрка. Она и разговаривает с Роговым иначе, чем с другими, и глядит на него иначе, и слушает не так, как всех. Юрка погрустнел; ему даже расхотелось возвращаться на стоянку, хотя там были не только Рогов и Вера, но и другие, больной Глушов, тоже голодный, Скворцов — этот второй день лежал и бредил — все просил пить; губы от жара у него черные, потрескались, из трещин выступила кровь.

Прямо над Юркой дуб, высокий, старый, и листья, несмотря на осень, на нем сильные, густые, он весь унизан желудями. Столько много желудей Юрка еще никогда не видел, он вздохнул, легко встал на ноги. Он решил привязать окорок за копытце на ремень для удобства и присел, делая петлю.

— Стой! — сказал ему кто-то негромко и близко.

Юрка прянул к карабину, еще никого не видя, но его остановил тот же голос, вернее, не голос, а нерассуждающая решимость, прозвучавшая в коротких словах: «Стой, говорят, застрелю».

Петлин медленно выпрямился, поворачиваясь: перед ним стояли трое — солдаты-красноармейцы, все молодые, и один пониже, без пилотки, держал его на прицеле; Петлин завороженно следил за черным зрачком дула, и у него до приторной сладости сжалось в груди, под ногами была земля, трава и коренья, по-осеннему жадно сосущие соки, он чувствовал, как ненасытно они пьют пьянящую силу земли, и как она велика, эта сила.

— Ребята, дорогие, — обрадовался Юрка и качнулся вперед.

— Стой! — остановил его резкий голос того, без пилотки. — Я те дам дорогие! Нашелся, гостек!