Мастер-класс - Исупова Лада Семеновна

– Как что?! А где аплодисменты? После восьмого фуэте должны хлопать.

– Ну… ну, может, не знают или…

– Что значит – не знают?! Это же балетная публика – всё знают.

– Ну, может, снобы.

– Что значит – снобы?! Ты хочешь сказать, что, если всех тут сейчас поднять, они по восемь фуэте сделают?! (Я тихо порадовалась, что матушка английского не знает и нас пронесло с фуэте.)

– Это же ни в какие ворота не лезет – они такие вещи вытанцовывают, «Дон Кихот», не что-нибудь вам, а все сидят как на похоронах! Это не дело! – И, поймав нужный момент, она бросается аплодировать и кричать «Браво!» – одним словом буйствовать. На нас тут же поворачиваются головы и начинают приподнимать брови. Оно, конечно, не по себе, но не оставлю же я ее одну? И, коротко выдохнув, тоже начинаю куролесить и вопить «Браво!».

Буйствовать оказалось совсем несложно. Как раз наоборот – от танцующих шла такая заражающая волна восторга, что сидеть букой было гораздо неестественнее, может, поэтому зал почти сразу вышел из своего молчаливого созерцания и присоединился к общему веселью (да, пожалуй, и на восемь фуэте раскрутить публику было бы уже нетрудно, да под «Испанский»! «Кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали» – это про тот вечер).

В антракте мы подошли к педагогу, матушка наговорила ей массу комплиментов, и та, поначалу напряженная, заулыбалась. Мы заговорили о студентках, о постановке, обо всем, а в конце педагог заметила, что публика сегодня была на редкость доброжелательная и легкая на подъем. Мы с матушкой «хмыкнули в усы» и ничего не ответили. Словом, все стороны были совершенно довольны.

Домой шли в роскошном настроении.

– Все свои плохие слова об американском балете беру обратно! У нас с таким материалом и работать никто не будет! Виданное ли дело?! А перед педагогами так просто преклоняюсь! Тут надо быть либо до посинения добросовестными, либо с таким громадным чувством юмора!.. Ну виданное ли это дело?! Это ж… это ж такую грудь на пуанты поставить!

Студия

Это был мой первый год работы в классическом балете, точнее, самый конец года. И, конечно, если бы я знала, кто к нам едет, то всенепременно сбежала бы, как и другие благоразумные концертмейстеры, но я была в девственном неведении, поэтому легко попалась, мало того, еще б и разобиделась, если бы пригласили не меня, потому что к тому времени уже играла всем заезжим гостям. Желающих на них обычно мало, а мне нравилось – я у них училась. Вряд ли бы из меня вышел сильный профессионал, если бы их не было. На первых порах голова рассыпалась от того, что всё, что казалось неизменным, оказывается, совершенно у всех разное, бывало и с точностью до наоборот, а через какое-то время из огромного количества частностей картинка опять собралась и стала целой, и пришло понимание совершенно другого качества и уровня. К тому же, когда играешь гостю – не надо готовиться, подбирать новую музыку – играй себе лучшее, ему еще ничего не надоело. Опять же спрос невелик – экспромт. Адреналин опять же. То есть, куда ни кинь – хорошо.

Но всё тогда началось странно: моя шефиня вызвала меня в кабинет, усадила и сказала, что к нам приезжают… (тут она наверняка внятно проговорила, кто и откуда, но я не расслышала), и им нужно два дня поиграть. Я кивнула и радостно рванула уходить. Шефиня озадаченно остановила и еще раз что-то повторила. Я не поняла, вообще английский слабо понимала, но на всякий случай опять кивнула. Тогда она понизила голос и сказала, что очень бы хотела, чтобы я сыграла. Я оторопела – так вроде ж уже согласилась?.. Странно как-то… Мой Ангел-Хранитель (в миру – интуиция) тоненько зазвенел над ухом в серебряный колокольчик: «Тинь-тинь-тинь, что-то не так, береги себя…» Безрезультатно. А шефиня не унимается: «Некому играть…» – и смотрит как на тяжелобольную. Киваю. (Ангел звенит настойчивее.) А она, видимо, приготовив ворох приманок, опешила от неожиданного поворота дел, но на ходу тоже перемениться не может: «И, – немного неуверенно, – в понедельник можешь не приходить, отдыхай». Медленно киваю. (Звенит уже в обоих ушах.) Она: «Мы заплатим за урок…» – и называет сумму, в три раза превышающую обычную (а я бы и даром играла охотно). Тут уж Ангел-

Хранитель берет чугунную сковороду, да как – хрясь! – меня по башке, мол, береги себя!!! Хотя и без этого уже понятно, что происходит что-то не то, но начинать капризничать на этом этапе, согласитесь, было бы уже ненормально.

Выйдя из кабинета, я тут же забыла про все опасения (а толку-то? все равно ничего не исправишь) и радостно побежала раззванивать мужу, за какие сумасшедшие деньги меня покупают. Он впал в задумчивость и говорит: «Ты смотри, подготовься». Здрасьте! А чего готовиться-то? К чему?! Если бы хоть раз этому педагогу играла, тогда понятно, а так? Что я, за две ночи репертуар новый выучу или качественнее заиграю?

Но накануне все-таки струсила и решила подготовиться: ноты рассортировала и голову помыла.

Ну вот, как сразу пошло – не так, так и пошло: проспала. Не то чтобы совсем, но пришла не заранее, чтобы попривыкнуть, разглядеть всех, а влетела за три минуты до начала. Номинально, конечно, не опоздала, но все же не по-людски. Времени на посмотреть не было, но с удивлением отметила, что народу многовато, а главное – в публике обычно на таких уроках сидит себе несколько человек на полу, и всё, а тут – несколько плотных рядов на полу и ряды стульев, на которых весь местный танцевальный бомонд – преподаватели, владельцы частных студий, стареющие танцоры и еще не знаю кто. Чинно сидят, ждут.

Сердце заныло – чего это они здесь? Мандраж начался. И вдобавок глаз выхватывает, что в зале, по всей площади которого выставлены дополнительные станки (обычно на такие уроки слетается много народа), какое-то неестественно большое количество красивых парней. Ну один такой – еще куда ни шло. Ну два? Но три рядом, и как будто так и надо?! Аполлоново-нарциссового типа, одним словом – принцы. В природе такие рядом не живут. «Наверное, из местных театров», – подумала я как-то неуверенно.

А по залу элегантно дефилировал и вовсе невообразимый красавец (как выяснилось – зам), весь такой невозможный, тоже из принцев, но постарше. Представьте теперь балетного, который прекрасно знает, что он красавец писаный, бродвейская знаменитость, а на полу толпа не сводящих с него глаз девиц, которых он «не замечает». Вы представляете, КАК он может ходить?! Вот ТАК он и ходил! Действие оказывало – паралитическое. (Потом нашла статью о спектакле, в котором он танцует, о всей его роли пара слов – «самый элегантный мужчина на сцене; интересен после первых же двух шагов». Вот-вот, не знаю, как он прыгает, но в эти два шага верю сразу и во веки веков.) И, кстати, к вопросу о мужской красоте: как только в зале появился Сам (совершенно обычный, сильно седой), то про зама не то чтобы забылось, а он просто моментально перестал существовать, как и не было никогда.

Если где-то появляется сильная личность, то сразу создается впечатление, что этот человек занимает «много места». Когда в аудиторию вошел Д. М., он заполнил собой все пространство, стало тесно. Его трудно описать словами, потому как харизма – такая вещь, которая воздействует непосредственно и плохо поддается описанию. Попробую хотя бы внешне: высоченный, здоровенный, просто подстрижен. Строгий и неулыбчивый, хватка железная. Если бы я наверняка не знала, что он связан с балетом, то скорее подумала бы, что он военный, причем не штабной, – немногословный, несуетливый, не ориентированный на публику, в абсолюте подтверждающий формулу «Орел парит молча». В его присутствии, казалось, даже дышать полагалось в строго отведенные для этого моменты.

Поздоровался на хорошем русском, что-то спросил, я и ответила радостно, да, видно, в трафарет не вписалась – запротестовал, мол, знает только несколько фраз, но шаг вправо, шаг влево – ни-ни.