Сын Грома, или Тени Голгофы - Андрей Зверинцев

Незнакомец с интересом посмотрел на Иоанна, но ничего не сказал.

Симону же слова брата не понравились: к чему повторять пророчества одуревшего от старости рава и посвящать глупых Зеведеев в учение, о котором начал с ними разговор незнакомец, но он промолчал. Только погладил рыжую бороду, но таращить глаза, пугать Иоанна, как в детстве, при незнакомце не стал.

Иаков и Иоанн, испытывая странное волнение, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то необычайное, молча переглянулись и, не сговариваясь и не отдавая себе отчета в том, что делают, побежали к своей лодке, побросали в нее снасти и парус, столкнули ее на глубину, вскочили в нее и поплыли вслед за лодкой братьев Иониных, где на носу возлежал странный незнакомец, поразивший своим видом Иоанна.

Глава 5

Новый наместник Иудеи,

или Узел завязывается

Оставим на время Иоанна и Иакова Зеведеевых и братьев Иониных, пустившихся в плавание по волнам Галилейским вместе с пришедшим на берег незнакомцем, и перенесемся на несколько лет назад в славный город Рим, эту суетную и чванливую столицу мира. Тем более что страна Иудея, откуда родом основные герои нашего повествования, была в то время одной из провинций Римской империи. Так вот, приблизительно в то самое время, когда юный Иоанн видел свой удивительный сон, в Риме некий чиновник Понтий Пилат, используя свои связи в окружении кесаря, добивался должности наместника в далекой Иудее. Да, да, тот самый Понтий Пилат! Вы вспомнили его имя, читатель! Имя, которое встречается во множестве преданий и писаний, в светских повестях и романах. Понтий Пилат – он же игемон, он же прокуратор Иудеи, он же палач Спасителя нашего Иисуса Христа. Тысячелетиями складывался его образ как мрачного римского притеснителя полумистической страны Иудеи, обрекшего на распятие Галилейского Праведника. Но, оказывается, не так все просто, дорогой читатель. Нет. Не мог один философ, даже пусть римский, но друживший с молодым Сенекой, уже прославившимся в то время судебными речами, так, «за здорово живешь», отправить на смерть другого философа, представшего перед ним в виде иерусалимского бродяги. Не иначе как вокруг Спасителя нашего кто-то закрутил такую страшную, путаную круговерть, крайним в которой и оказался исправный римский служака, склонный к философии, Понтий Пилат. Вот вам, кстати, и доказательство широко известного в мире тезиса, что интеллигенция всегда была двигателем прогресса! Ибо приход и вознесение Спасителя – это «тектонический» сдвиг в истории мировых цивилизаций… И разве не по воле Всевышнего действовал римский наместник Пилат? Ибо без воли Его и волосок не упадет с головы сынов человеческих! И где бы мы были, читатель, не сотвори избранник неба Пилат своего неправедного суда?

Но продолжим наше повествование. Итак, покровитель Пилата, фаворит кесаря, хитроумный придворный, префект претория, льстец и интриган Луций Элий Сеян усердно хлопотал за Пилата, убеждал римского кесаря в преданности соискателя делу империи, и Тиберий подписал указ.

Когда же Сеян сказал, что Тиберий хочет самолично напутствовать будущего прокуратора, Пилат не на шутку струсил. Он знал, что император разумен, но жесток и сумасброден. Только что он потряс Рим, повелев казнить своего шута. Несчастный шут, встретив похоронную процессию, публично обратился к покойнику с просьбой передать императору Августу, которого почивший увидит в загробном мире, что завещанных великим римским кесарем подарков народ при новой власти так и не получил. Тиберий, представлявший новую власть, осерчал. Он тут же повелел выдать шуту из казны причитающееся, а затем казнил бесстрашного обличителя кесарей шута-публициста, чтобы он мог лично доложить Августу, что подарки он получил сполна.

С Пилатом Тиберий был, на удивление, откровенен. Он дурно говорил о своих чиновниках. С горечью пенял, что служат они не Риму, а лицам, от которых зависят. Признался, что не знает, как с этим бороться. Кесарь напутствовал будущего пятого наместника Иудеи: «Всякая должность дает толчок к злоупотреблениям. Если человек получает ее на короткое время, он будет беспощадно грабить подчиненных. Если же будет знать, что назначен на долгое время, он будет действовать умеренно и, пожалуй, перестанет угнетать народ, как только соберет достаточно богатств… Знай, прокуратор, что разумный пастух стрижет своих овец, но не дерет с них кожу».

Осчастливленный беседой с Тиберием, тем, что он вновь может достойно послужить Риму, Понтий Пилат заверил императора, что будет неуклонно следовать его напутствию и не посрамит державы. После чего, проведя прощальный вечер в римских термах с Сенекой, вместе со своей женой Клавдией Прокулой, которой тоже предстоит сыграть в нашей истории определенную роль, и свитой прислужников погрузился в Остии на военный римский корабль. Слушая шум ветра в корабельных снастях и почитывая «Илиаду», он отбыл к новому месту службы, где его ожидали события, прямо скажем, вселенского масштаба. Ибо, согласись читатель, значимость событий можно оценить, только отдалившись от них на столетия или даже тысячелетия. И чем дальше мы от них отдаляемся, чем больше вызванных этими событиями перемен наблюдаем, тем истиннее становится наша оценка, казалось бы, проходного, случайного события, подобного казни мало кому известного во времена Понтия Пилата Галилейского Проповедника. Ведь не казни тогда Пилат Иисуса Назарянина, каким имели бы мы мир сегодня? Брр! Страшно подумать! И потому не бранить нам надо Пилата или Иуду Искариота, добросовестно исполнявших волю Проведения, а смиренно внимать событиям, которые вот-вот начнут свершаться в Иерусалиме… И понимать, что главный закон в этом лучшем из миров: «Все, что ни делает Всевышний, – к лучшему». А мы, грешные, не в силах подняться над повседневностью, с унылыми лицами лепечем что-то о справедливости, о счастье… Ну кем бы мы сегодня были, не случись роковых событий Страст-ной пятницы… Вот, вот о чем подумай, читатель!

Итак, ни Пилат, ни одаренная интуицией его супруга Клавдия Прокула и помыслить не могли, какие жернова готовит им малоизвестная в этом мире «Закулиса», о которой в прологе нашего повествования мимоходом упоминал Иуда Симонов и которую, по его словам (только можно ли верить такому персонажу романа, как Иуда из Кериота), мудрые греки иногда еще называют Софией.

Кто это? Что это за фигурантка такая? Не торопись, добрый читатель, еще немного терпения, и ты в свое время узнаешь об этом из нашего повествования. Поэтому не надо спешить с накоплением знаний. Мы не раз убеждались в справедливости величайшей из истин: «Меньше знаешь – крепче спишь». А уж знать о чем-то ранее определенного тебе Высшей силой времени – вообще предосудительно. Может быть, поэтому такими торопыгами в свое время профессионально занялась инквизиция?