Анахрон. Книга первая - Елена Хаецкая

«Жениться на ней, что ли?» — подумалось вдруг ни с того ни с сего.

Сигизмунд пронес руку мимо девки и пощупал рубаху, висевшую на батарее. Высохла. Он сдернул ее. Девка недоуменно обернулась.

Сигизмунд потряс рубахой. Потыкал пальцем то в себя, то в девку и неожиданно для самого себя выдал:

— Ты — одевать! — И добавил: — Двала!

Девка взяла залинявшую рубаху, приложила к себе, явно гордясь, и ушла выполнять приказ. Ступала она очень осторожно, как отметил Сигизмунд и, подобно муравью, пользовалась раз и навсегда выверенным маршрутом. В полной безопасности же мнила себя, видать, лишь на тахте.

Черт! Тахта! Вши! Изверг этот охтинский, мать его ети!

И тут Сигизмунд вспомнил о том, что зловредный кобель обувку девкину сгрыз. О Господи! Сигизмунд взял стремянку и полез на антресоли — искать старые резиновые сапоги Натальи. Вроде, завалялись. Кажется, на антресолях Наталья еще не шарила.

Сапоги сыскались. И даже не дырявые.

Пока Сигизмунд торчал на стремянке, девка выбралась из комнаты. Замерла. По всему было видно, лихорадочно соображает про себя — как надлежит отнестись к увиденному. Сообразила — спряталась назад и дверь затворила. Ну, полная клиника!

Сигизмунд спустился на пол и убрал стремянку. Крикнул:

— Двала! Иди сюда!

Дура, вроде, поняла. Высунулась. Удостоверилась, что стремянки нет. Осторожно выбралась в коридор.

Сигизмунд показал ей сапоги.

— Примерь.

Она плюхнулась прямо на пол и, ухватив сапог обеими руками, принялась натягивать. Сапог оказался великоват. Сигизмунд убедился в этом, прощупав носок пальцем.

— Ничего, — сказал он, — мы стелечку положим…

Юродивая девка вцепилась во второй сапог — видать, боялась, что лишат ее роскоши.

Сигизмунд оставил ее тешиться с обновой и вытащил полиэтиленовый мешок, куда обычно складывал шерсть, вычесанную из кобеля. Эту шерсть он напихивал в обувь, там она сваливалась и превращалась в превосходные теплые стельки.

С мешком кобелиной шерсти Сигизмунд направился к юродивой. Невзирая на сопротивление, решительно сдернул с ее ноги сапог и вложил в него шерсть. Примял и расправил, чтобы не было комков. Та же операция была проделана и со вторым сапогом.

Юродивая прижала вновь обретенные сокровища к груди и немного покачала их, как младенца.

Сигизмунд постучал себя пальцем по голове и принес теплые зимние брюки. Старые. Они были ему узковаты — располнел за последние годы. А выбросить как-то жаль.

Понудил девку натянуть брюки. Это далось большим трудом. Девка сперва не хотела понимать. Потом не хотела надевать.

Тогда Сигизмунд прибег к последнему средству: слегка съездил ее по уху и показал на брюки. Девка споро схватила брюки и потопала к спасительной тахте.

Вернулась в сигизмундовых брюках. Видно было, что грубым обращением обижена. Мужские брюки висели на ней мешком. Сойдет. Чай не на прием к британскому послу отправляется.

Сигизмунд снял с вешалки старую куртку. Проверил карманы. Нашел старый желудь. Оставил желудь девке во владение.

Расправив полы, надвинулся курткой на юродивую. Та в ужасе попятилась. Споткнулась. Села на пол. Заставил ее встать и насильно облачил. Лунница блестела в распахе куртки.

Показал пальцем на сапоги — чтоб одела. Это девка выполнила с удовольствием.

Сунув руку в карман, Сигизмунд извлек две купюры по пятьдесят тысяч. Повертел ими перед девкой. Пошуршал. Она вытянула шею, восторгаясь. Сигизмунд поспешно отстранился, держась подальше от вшивых волос.

Со значением потыкал пальцем в купюры.

— Вот, девка, — сказал он, — деньги. Хватит на первое время. Если сходу на дурь не изведешь…

И сунул ей в карман куртки. Она посмотрела на карман с удивленным видом.

И почему-то ощутил вдруг Сигизмунд, что никакая девка не наркоманка. Вдруг внятно ему это стало, а почему и как — не уловить. Он даже и вдаваться в это не стал.

Девка потопталась на месте, явно не зная, чего от нее ждут.

А Сигизмунд никак не мог решиться выпроводить юродивую. Никак не верилось ему, что вот сейчас за ней закроется дверь, что уйдет она и унесет под старой курткой такую силищу золота.

И тут… Он вспомнил!

Сигизмунд кинулся в комнату, где ночевала полоумная, пошарил в тумбе и вытащил одну бесполезную вещь — знакомый из-за границы привез. «Коблевладельцу», как он выразился.

Это был собачий ошейник. Да не простой, а с батарейками. По всему ошейнику шли лампочки, зеленые и красные. Когда ошейник замыкали на кобеле и включали, лампочки начинали мигать. Смекалистые буржуи предназначали сие устройство для ловли юркой черной псины в темном дворе.

На кобеле ошейник не прижился — тот норовил его снять. Яростно валялся в нем на земле. И, выводимый на прогулку, упирался.

Так что ошейник бесполезно валялся в тумбе.

Теперь ему предстояло сослужить Сигизмунду добрую службу. Бедная корейская безделка даже не подозревала о том, какая великая судьба ей уготована.

Сигизмунд вынес ошейник в коридор. Предъявил юродивой, потом замкнул и включил. Дивная вещь произвела на утлое воображение девки сокрушительное впечатление. Ее глаза забегали, следя за мигающими лампочками. Она приоткрыла рот и дернула рукой, как бы устремляясь к явленному ей волшебству.

— Нравится? — спросил Сигизмунд.

Она перевела взгляд на него и снова уставилась на лампочки, не в силах оторваться от их мерцания.

Когда Сигизмунд выключил огоньки, на лице юродивой проступило выражение растерянности и обиды. Он поспешил включить лампочки, и девка снова засияла и даже засмеялась тихонько.

Держа в одной руке ошейник, другой рукой Сигизмунд показал на лунницу. Юродивая перевела взгляд на лунницу и заколебалась. Потом снова посмотрела на ошейник. Сигизмунд для убедительности встряхнул ошейником. Лампочки равнодушно мигали.

Девка вздохнула, поднесла руки к шее и решительно потянула лунницу через голову. Сигизмунд затаил дыхание. Сняла! Он надел ей на шею ошейник — подошел. Все-таки не обманул его глазомер. Снял. Показал, как застегивается. Заставил повторить. С пятой попытки ей это удалось.

Потом Сигизмунд с заговорщическим видом приложил палец к губам, выключил лампочки и тщательно застегнул на девке куртку. Мол, береги и чужим людям не показывай.

Полоумная закивала. Поняла. Приложила ладони к горлу, как бы оберегая драгоценный ошейник.

Сигизмунд подтолкнул ее к двери. Отпер. Она еще раз оглянулась и вышла за порог.

Сигизмунд остался в дверях, покачивая лунницу в руке. Вот так просто. Счастья всем даром. И никто не ушел обиженный. Печально и просто мы бросились с моста, а баржа с дровами…

…Девка уже миновала два лестничных пролета…

…плыла между нами…

— Стой! — заорал Сигизмунд…

…И бросился ее догонять.

Она подняла голову и посмотрела на него снизу вверх. Испугалась чего-то. Дернулась к стене.

Прыгая через ступеньки, он настиг ее. Схватил за руку, будто клещами. И поволок наверх.

Она цеплялась за перила, за крашеную стену. И всђ молчком.

Сигизмунд зашвырнул ее в квартиру и со страшным грохотом захлопнул железную дверь.

Дюжая нордическая девка болталась в его руках, как тряпичная кукла. В ее бесцветных глазах плескал ужас.

Сигизмунд шарахнул ее об угол и начал орать. Она еще оползала на пол, а он уже надрывался.

— Ты что, блядь, ебанулась?! Ты что ж такое творишь? Полкило золота за… за… Дай сюда!

Протянул руку, сорвал ошейник, изломал и стал топтать. У нее тряслись губы, но пошевелиться она не смела.

А Сигизмунд топтал и топтал проклятый ошейник и хрипло, утробно надсаживался.

— Хули ж ты, падла?!. Издеваться?!. С тобой, сукой, как с человеком, а ты!.. Ты что, блядь, шуток не понимаешь? Вконец охуела? На хера же так-то!.. На хера!!!

Швырнул лунницу на пол, девке под ноги. Она, всхлипывая, подобрала ноги под себя. Не глядя, пальцами, нащупала лунницу и потащила к себе за ремешок.

Сигизмунд в ярости огляделся. Ближе всего к нему оказалась вешалка. Метнулся к ней. Схватился за куртку. Рванул. Сорвал. Бросил. Схватился сразу за две, рванул. Повалил всю вешалку. Погребенный в ворохе одежды, со страшным матом прорвался на волю. Своротил стремянку. Тяжелые челюсти стремянки сомкнулись на щиколотке Сигизмунда. Заорав от боли, прыгая на одной ноге, последним усилием сорвал со стены огромный глянцевый календарь с видами Гавайев и разодрал его в клочья.

— Что ж ты, гадина… — совсем тихо сказал Сигизмунд, в бессилии опускаясь на пол напротив девки.

Осмелев, девка шумно всхлипнула.

Щиколотка у Сигизмунда болела невыносимо. Синяк будет! Не вставая на ноги, он подполз к девке по полу. За Сигизмундом, зацепившись, волочился ватник — для грязных работ.

Подобравшись к девке, Сигизмунд мгновение яростно смотрел на ненавистную зареванную харю, затем силком разжал девке пальцы, едва не сломав, и отобрал лунницу. Провел пальцем по золотым свастикам. А потом, разом решившись, с силой, едва не оборвав ремешок, надел девке ее собственность на шею.