Тревога - Адыл Якубов

А на заре уже прибыла на грузовике первая партия людей, затем вторая, третья… Нужно было начинать рытье арыка.

В первые минуты Мутал, оставаясь незамеченным, внимательно и с затаенной тревогой наблюдал за колхозниками. От тревоги сразу же не осталось следа. Наверное, уже один вид пшеницы — густой, высокой, но словно начинающей томиться от недостатка влаги, — убеждал людей сильнее, чем тысяча словесных увещеваний. Едва спрыгнув с машины, колхозники спешили в поле. Оттуда неслись голоса:

— Вот это хлеб! Уродился на славу!

— Если сбережем, по пуду на трудодень выйдет.

— Сбережем, с помощью всевышнего!.. Гляди, как раис крепко взялся!

Часам к девяти Тахир привез обоих стариков — Абдурахмана и Рахима и с ними Муборак. Они успели съездить в больницу. Абдурахман-мираб держался, как и накануне, замкнуто, строго. Ни слова не сказал о состоянии дочери. А ее состояние оставалось тревожным, об этом позже сообщила Муборак.

Люди притихли, когда старик Абдурахман, прямой, неторопливый, вышел из машины. Он обвел всех строгим взглядом из-под седых мохнатых бровей и сказал просто и веско:

— Нужно начинать, председатель.

Абдурахман-мираб посоветовал распределить всех по пяти бригадам, каждой из них отвести по километру трассы и начать работы всем сразу, широким фронтом. Усто Темирбек, коротко переговорив с мирабом и председателем, отобрал людей себе в шестую бригаду.

— Это у нас будет саперный батальон! — объявил он.

«Саперам» предстояла самая сложная работа: помогать сварщикам монтировать трубы над руслом реки и ставить деревянные подпорки под трубопровод.

Только к обеду все утряслось, работа закипела от конца к концу будущей водной магистрали. Мутал с Рузиматом поехали на шахты за подъемным краном, без которого трубы не уложишь.

Но и удачи, видно, не всегда идут чередой. Не успел Мутал, вернувшись, вылезти из машины, как подошла Муборак и сообщила: только что здесь был районный прокурор и с ним представитель обкома товарищ Рахимджанов. Поговорили немного, поглядели и уехали в кишлак. Сказали, что там подождут председателя.

Мутал сел в машину — и полчаса спустя был в кишлаке. Прибывших он застал в своем кабинете.

Представитель обкома Рахимджанов, молодой, высокий, ладный собой, с копною волнистых темных волос, свисающих на лоб и левую бровь, встретил Му-тала шуткой:

— Простите, в ваше отсутствие я занял высокое председательское кресло!

Затем, взяв портфель и бумаги, он пересел на диван, к прокурору.

На минуту воцарилось неловкое молчание.

— Да… — проговорил, наконец, Рахимджанов. — Побывали мы в вашем Чукур-Сае. Печальная картина!..

Мутал кивнул головой:

— Да, радоваться пока нечему.

— Но я, собственно, по другому делу. — Рахимджанов кашлянул, резко откинул спадавшие на лоб волосы. — И с делом этим успел уже ознакомиться.

Он переглянулся с Джамаловым. Тот улыбнулся, как всегда, мягко:

— Товарищ Рахимджанов здесь уже побеседовал с людьми.

«С кем же?» — чуть не вырвалось у Мутала. Но, взглянув на Рахимджанова, он прикусил язык. После реплики прокурора Рахимджанов как-то сразу преобразился: улыбка исчезла с лица, глаза сузились.

— Вы сами-то понимаете, председатель, что вы натворили?! — неожиданно громко и резко спросил он, уставившись Муталу в лицо.

Тот вздрогнул. Слишком неожиданным был этот переход, этот карающий тон. В груди Мутала словно что-то вспыхнуло. Он проговорил глухо:

— Факты сами за себя скажут, я надеюсь.

— Вы ошибаетесь, — все с той же улыбкой вставил Джамалов, — если думаете, что для нас в деле остается что-нибудь неясное.

Рахимджанов нахмурил красивые брови.

— Никто не собирается всю вину возлагать на вас одного. Но разве недостаточно, что вы, председатель колхоза, повели себя как… заправский чапани, подрались с пьяным шофером, порвали ему рубаху!

— Вот я и надеюсь, что все разъяснится…

— Может, no-вашему, рубаха сама на нем порвалась, а? — взметнув кверху брови, спросил Рахимджанов.

Прокурор прикрыл рот ладонью, сдерживая смех. И этот сдержанный звук внезапно ожег Мутала, точно струя кипятка.

— Хорошо! — сказал он резко. — Я подрался с шофером. И порвал ему рубаху.

— Ах, вот как! — Явно задетый резкостью Мутала, Рахимджанов вскочил на ноги, зашагал по кабинету, засунув руки в карманы отутюженных брюк. Потом остановился посреди комнаты, грациозным взмахом руки откинул волосы со лба: — Теперь для меня выясняется один из главных моментов. А именно: вы не извлекли никаких уроков из всей этой трагической истории. Вы не взглянули на нее и на свою роль в ней глазами коммуниста!

— Товарищ Рахимджанов! — Мутал медленно встал со своего места. — Сделал я выводы или нет, покажет время и моя работа…

— Я еще не все сказал! — Рахимджанов предостерегающе поднял руку. — Сейчас я рассматриваю дело не с юридической стороны, а с морально-политической. Вы сознаете вашу ответственность как руководитель и коммунист?

— Да, сознаю.

— А я вот этого не вижу! Если бы сознавали, не так бы разговаривали.

— Как еще прикажете разговаривать?

— Послушайте, председатель, — с легким раздражением перебил Мутала Джамалов. — Вы бы повежливее… Все-таки перед вами уполномоченный обкома.

— Дело не в этом. — Рахимджанов поморщился. — Дело в том, что человек не желает понять свои заблуждения!

— Что же я должен делать, по-вашему? — Почувствовав удушье, Мутал расстегнул пуговицы на вороте.

— Что делать, узнаете завтра на бюро райкома! — отрезал Рахимджанов. — Когда положите на стол партбилет… Ну, — он посмотрел на Джамалова, — у меня пока все.

— А у меня к товарищу председателю еще один вопрос. — Джамалов улыбнулся. — Правда, из другой области, но весьма существенный. — Он секунду помолчал и вдруг четко и резко спросил: — Как вы достали трубы? Они, насколько мне известно, строго дефицитны.

Мутал вздрогнул и почувствовал, как сердце падает куда-то в пустоту.

— Так вот… и достали, — проговорил он и поморщился: очень уж по-детски прозвучали его слова.

Джамалов криво усмехнулся:

— Значит, здорово сработали помидорчики с огурчиками?

«Все уже знает! Кто-то успел…»

Овладев собой, Мутал выпрямился, сказал с вызовом:

— Мы вынуждены были пойти на это.

— То есть пойти на обман государства, вы хотите сказать?

— Мы были вынуждены! — упрямо повторил Му-тал. — Вы ведь уже побывали в Чукур-Сае и видели…

Джамалов, прищурив серые умные глаза, в упор поглядел на Мутала.

— То, что мы видели в Чукур-Сае, не дает вам права обманывать государство.

— Значит, по-вашему, государство выиграет, если погибнут посевы на тысяче гектаров?

— Нужно было думать, прежде чем так размахиваться. Славы захотели! И вообще… пора положить конец вашим затеям. Из-за них в прошлом году погибли сотни тутовых деревьев. Теперь — катастрофа и обман государства. Точка, хватит! — Джамалов по-солдатски ловко обернулся к Рахимджанову, даже щелкнул каблуками. — Теперь у меня тоже все, товарищ уполномоченный обкома!

…Кажется, впервые в жизни Мутал чувствовал себя таким разбитым. Даже в Чукур-Сай не тянуло. Он не заметил, как добрел до дому. Не раздеваясь, лег ничком на кровать. Обычно дети — два мальчугана, совсем маленькие, — с шумной радостью встречали отца у калитки. Сегодня, видно, Гульчехра отвела их к родным.

С полчаса он лежал без движения. Слышал, как вошла жена, разулась, на цыпочках ступала по ковру. Наконец тихо спросила:

— Будешь ужинать?

Не дождавшись ответа, она подошла и села в изголовье:

— Мутал-ака, ну что с тобой? Ты никогда не падал духом. А сейчас…

Он приподнялся, обнял ее за плечи, молча поцеловал в грустные, влажные от слез глаза.

…Они поженились еще в студенческие годы — Гульчехра заканчивала техникум, — когда будущее рисуется одними радужными красками. Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь из двоих обманулся в своих ожиданиях и надеждах. Но когда появился первый ребенок, затем второй, юношески пылкие чувства постепенно охладели, возникли ровные и сдержанные семейные отношения, не без мелких неурядиц и обид. Их сделалось еще больше, когда Мутала выдвинули на пост председателя. Он поневоле стал уделять меньше внимания семье, и это пробуждало в душе Гульчехры и раздражение и даже порою ревность. Но вот теперь беда, обрушившаяся на Мутала, будто высокая волна весеннего паводка, вышвырнула, унесла куда-то весь накопившийся сор мелочей.

Мутал отчетливо видел, что жена страдает, пожалуй, еще сильней, чем он, и старался не показать ей своей слабости. Но тут, когда она подошла к нему, захотелось высказать ей все, излить горечь, переполнившую душу. Однако, увидев слезы на глазах Гульчехры, подумал: «Зачем? Чтобы ей стало еще больнее?»