Кропоткин - Вячеслав Маркин

В приамурском селе Поярково пришлось долго дожидаться парохода вниз по Амуру, и было время для того, чтобы привести в порядок впечатления. О них он рассказал на заседании Сибирского отдела РГО, а потом о походе в Маньчжурию князя Кропоткина поведал в своем отчетном докладе Русскому географическому обществу его вице-председатель Петр Петрович Семенов (в будущем — Тян-Шанский). Географическое общество России присудило молодому исследователю Дальнего Востока за его хинганский поход Малую золотую медаль. Эта награда ободрила Кропоткина, доказав, что его труды не пропали зря — они нужны людям, нужны науке. А это значит, что впереди еще немало новых странствий.

В верховьях сибирской реки Оки

Здесь у меня прибавилось еще несколько новых идей для построения схемы орографии Сибири, и я также нашел другую важную вулканическую область на границе Китая…

В начале 1865 года в Иркутск пришел очередной номер петербургского журнала «Северная пчела» — прошлогодний, но для иркутян свежий. Все обратили внимание на заметку о грандиозных, по слухам, водопадах на сибирской реке Оке, левом притоке Ангары. Английский путешественник, художник и архитектор, строитель готического собора в Манчестере Томас Аткинсон зарисовал один из них так, что его вполне можно было бы сравнить с Ниагарским. По мнению корреспондента «Северной пчелы», он должен быть самым большим в мире: вода падает со скалы высотой 100 сажен. Сам корреспондент там не был, но видел рисунки в книге Аткинсона, только что появившейся в Петербурге. На одном из заседаний Сибирского отдела РГО Арсений Усольцев предложил проверить это сообщение. Его поддержали и порешили отправить в Окинский караул небольшую экспедицию во главе с Кропоткиным: узнать, существует ли на самом деле самый большой на земном шаре водопад, измерить высоту падения воды в нем, составить подробное описание, а заодно осмотреть и сделать точные рисунки надписей на береговых скалах Оки, которые видел сотрудник Сибирского отдела М. А. Таскин. Таким было задание, для выполнения которого отдел разрешил Петру Алексеевичу истратить до ста рублей. Предполагалось, что поездка займет месяца полтора, и все были уверены, что наблюдательному Кропоткину этого времени хватит для того, чтобы увидеть в Тункинском краю немало нового и интересного. Не сомневался и сам путешественник, окрыленный успехом Маньчжурской экспедиции.

И вот — в путь! К Байкалу, а потом на юг, в Тункинскую котловину, предваряющую горный массив Западных Саян. С первого же дня Кропоткин проявляет внимание ко всему, что попадается на пути, будь то горные породы, слагающие Байкальские горы, деревни и их жители, занимающиеся в Прибайкалье хлебопашеством, сбытом пеньки и лесосплавом. В непроходимых лиственничниках, покрывающих плоские вершины гор, по долинам ручьев и у берега Байкала в середине мая еще цветет багульник; здесь прохладнее, чем в Иркутске, — с гор и со стороны озера постоянно дует холодный ветер.

Болотистая падь речки Култушной, обрамленная сланцевыми горами, приводит к небольшому хребту, за ним — падь ключа Ильчи, на который стоит обратить особое внимание. Здесь побывал геолог Меглицкий, и он предположил, что именно в верховьях Иркута, образованных Ильчинским ключом, был некогда исток Ангары, вытекающей ныне из Байкала. А потом, в результате постепенного отступания верховьев ключа, промыта была узкая горная гряда и образовался прорыв, по которому устремились воды озера-моря: Ангара потекла из Байкала. Так полагал Меглицкий. Но у Кропоткина, начинающего путешественника, внимательно всматривающегося в окружающий ландшафт, который хранил тайны далекого прошлого, возник вопрос: а не впадал ли Иркут прямо в Байкал гораздо раньше, чем образовался исток Ангары из озера? Уже потом он промыл себе русло в ущелье Ильчи, «отвернулся» от Байкала и стал впадать в Ангару — город Иркутск как раз и расположился в месте слияния двух рек…

Очень странен, неестествен поворот теперешнего Иркута у впадения в него ручья Ильчи. Распределение пород в речных долинах и их высотное положение тоже заставляют усомниться в том, что Иркут был истоком Ангары. Не совсем понятно, наконец, почему Иркут, сумевший выше по течению пробить себе широкое русло в массиве гранитов и гнейсов (русло теперешней Ангары), от Ильчи течет в тех же породах, но образует узкое, порожистое ущелье. «Придется оставить эту область ничем не доказанных предположений будущим исследователям, — думал Кропоткин. — Они решат вопрос, на который я решаюсь только обратить их внимание». Но он оказался прав — последующие исследования подтвердили точку зрения, согласно которой Иркут никогда не был истоком Ангары.

В Торской котловине, по которой извивается, разделяясь на несколько проток, Иркут, — совсем иной ландшафт: ровная котловина, заполненная мелкой галькой и крупным песком, явно озерного происхождения. В отчетной статье «Поездка в Окинский караул» он так описал открывшуюся перед ним картину: «К югу идут волнистые, пологие предгорья Саян… начинаясь острою коническою сопкой к западу, идет ряд гольцов с голыми скатами, покрытыми лишь россыпями, с глубоко изборожденными, резко зазубренными вершинами и глубокими морщинами, в которых белеют и сереют, смотря по переливам тени, глубокие еще снега».

За Иркутом, через который его перевезли на карбасе буряты, лежала Тункинская котловина с возвышающейся над равниной цепью овальных холмов и селом Тунка. Кропоткин замечает: «Большое селение, домов в 350, с двумя церквами, разбросано на несколько верст по обоим берегам Иркута… Лучше уж не вводить археологов в соблазн, называя Тунку крепостью. Для археологов зато гораздо интереснее будет старая казачья церковь (если она скоро не развалится). В ней можно найти несколько интересных образов, например, Св. Николая, привезенного, как говорят, из русского острожка, с Косогола, с медными украшениями в буддийском стиле, с неизменным лотосовым цветком… и жалко будет, если с разрушением ее пропадет для потомства этот интересный исторический памятник».

В Тунке еще с 1709 года жили пограничные казаки, которые давно смешались с коренным бурятским населением и почти не отличались от него. Они занимались хлебопашеством и скотоводством, не отказываясь и от таких побочных промыслов, как охота на изюбров и «белкование». Тункинские купцы разъезжали с товарами по караулам и бурятским юртам, заворачивая иной раз и в Монголию.

От Туранского караула вилась среди хвойных лесов дорога в Нилову пустынь, которую тоже посетил любознательный путешественник: «Сама пустынь живописно расположена среди высоких гор, покрытых обломками разрушающихся горных пород и заросших хвойными лесами. Пустынь так и манит к отдыху… Минеральный ключ вытекает из трещин в граните, вода собирается в закрытом деревянном резервуаре и оттуда поступает в ванны. Температура ее была во время моего посещения равна 43.4°…» Вверх по Иркуту растительность все беднее и беднее. Становится заметно холоднее. С заснеженного перевала открывается белая вершина Мунку-Сардык, высочайшая в Саянах… Как жаль, что нет времени познакомиться с ее ледниками!

Наконец добрались до Белого Иркута, который бешено нес свои молочные воды. В ширину он всего три-четыре сажени, но скорость течения невольно заставляет задуматься, прежде чем погрузиться на коне в этот бешеный поток. А дальше — водораздел между Иркутом и Окой, куполовидный массив Нуху-Дабан. Здесь будущий создатель ледниковой теории впервые встретился с до блеска отполированными скалами, изрезанными параллельными царапинами. Возникла мысль, которая не будет оставлять его долгие годы: не следы ли это некогда двигавшихся по здешним долинам ледников, исчезнувших несколько тысячелетий назад? Гораздо легче было бы разобраться во всем этом, если бы довелось увидеть хоть один настоящий современный ледник.

На водоразделе, за полосой горной тундры — страна альпийских озер. Еще покрытое льдом озеро Иркут, из которого берет начало Белый Иркут, а неподалеку от него Окинское озеро, дающее исток Оке. Похоже, оба они сильно пересохли со времени своего образования и продолжают уменьшаться. Не общее ли это явление для Центральной Азии, а может быть, и для всего Северного полушария? Эта мысль, впервые возникшая в саянской поездке, будет развита П. А. Кропоткиным в последующих его работах.

Плоские вершины Нуху-Дабана усеяны несметным количеством валунов, исцарапанных параллельными бороздами. Не может быть сомнений, что здесь были некогда ледники. Это их работа, так же как отполированные скалы. Внимательно рассматривая царапины на валунах и скалах, он все больше приходил к убеждению, что их невозможно смешать с трещинами камней. Строго направленные параллельные борозды прочерчены включенными в тело ледника камнями, действовавшими подобно резцам, когда ледяная масса медленно стекала с вершин Нуху-Дабана.