Карающий меч адмирала Колчака - Николай Кирмель

В свою очередь, управляющий Забайкальской областью С. Таскин в сентябре 1919 г. докладывал министру внутренних дел, что, несмотря на открытие в области управления государственной охраны с 1 августа, еще не получено от правительства «ни копейки денег», но тем не менее управление «сформировано и работает» благодаря энергии его начальника, жандармского профессионала полковника Л.А. Иванова, идет формирование уездных управлений и отдельных пунктов{125}. За месяц до падения белого Омска, в начале октября 1919 г. управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев сообщал, что из всех учрежденных по губернии отделений госохраны до сих пор сформированы управления в самом Иркутске, Нижнеудинске, Черемхово и Верхоленске (причем в двух последних — уже осенью), а также «в ближайшее время будут открыты» в Балаганске и Ангарске{126}. Примерно тогда же управляющий Семипалатинской областью Зверев доносил, что в его области фактически действуют лишь два из учрежденных управлений — областное и Павлодарское уездное, да предполагается к открытию в октябре отдельный пункт в Зайсане{127}.

Исходя из секретного характера деятельности государственной охраны, В.Н. Пепеляев предпочитал ее не афишировать. В этой связи характерна любопытная депеша вр.и.д. управляющего Особым отделом Департамента милиции Львова на имя начальника Алтайского губернского управления госохраны капитана (впоследствии подполковника) Н.И. Игнатова: «По дошедшим до Департамента милиции сведениям, Вашим распоряжением над помещением, нанятым для вверенного Вам управления, помещена обращающая на себя по размерам внимание вывеска «Алтайское губернское управление государственной охраны». Г[осподин] министр внутренних дел, узнав об этом, иронически отнесся к Вашему стремлению анонсировать себя в такой резкой форме. Об изложенном сообщаю для сведения» (впрочем, в ответном рапорте Игнатов отрицал наличие такой вывески и объяснял такие слухи сплетнями недоброжелателей){128}.

31 мая 1919 г. и.о. управляющего Особым отделом Департамента милиции Львовым были утверждены «Правила о службе агентов наружного наблюдения», дополненные подробной инструкцией по производству наружного наблюдения на основе многолетнего опыта соответствующих подразделений дореволюционного Департамента полиции{129}. (См. приложение 10.)

Проводя дознания по делам о государственных преступлениях, органы госохраны должны были руководствоваться статьей 1035 Устава уголовного судопроизводства (т. 16 Свода законов Российской империи издания 1914 г.), в которую были внесены соответствующие изменения.

Помимо прочего, в ней, как отметил историк С.П. Звягин, оговаривался порядок взаимодействия органов госохраны с милицией и прокуратурой. Так, помимо прокурорского надзора за ведением дознаний (§ 5), окружному прокурору предоставлялось и право возбуждения предварительного следствия по политическим делам (по итогам дознания, оконченные материалы которого направлялись ему, в соответствии с § 23), которое поручалось судебному следователю (§ 29). Дознания по особо важным делам могло вести лицо, специально назначенное для этого верховной властью, в присутствии прокурора судебной палаты. Обыск и арест производились также с санкции окружного прокурора (§§ 11, 14). Он же мог прекратить производство дознания в случае отсутствия состава преступления или необнаружения виновного, а при недостатке улик — запросить прокурора судебной палаты об отмене ареста (§ 25). При этом, если государственный преступник являлся военнослужащим, дознание по его делу вело военное ведомство (§ 7). При этом статья не регламентировала разграничения функций госохраны с контрразведкой{130}. Постановление Совета министров «О правах и обязанностях чинов военной контрразведки по производству расследований» от 3 мая 1919 г., которое было принято почти в той же редакции, что и «Временное положение о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведывательной службы по производству расследований», со своей стороны не регламентировало взаимодействие с органами госохраны{131}. В документе лишь сказано, что начальники отделений и пунктов, их помощники и классные чины имели право производить обыск и предварительный арест заподозренных лиц при содействии милиции на основании ордера, выданного их начальниками{132}.

По ходу отметим, что оконченное контрразведкой расследование направлялось в военно-окружные или окружные суды, где судьбы обвиняемых решали несколько офицеров. Однако приговоры утверждались высокопоставленными военными, обладавшими правом предания военно-полевому суду. Первоначально этим правом на театре военных действий наделялись начальник штаба Верховного главнокомандующего, командующие армиями, командиры корпусов, главные начальники военных округов. Впоследствии командармы могли предоставлять такие полномочия начальникам крупных гарнизонов и уполномоченным по охране государственного порядка и общественного спокойствия. Но при этом, как отмечают очевидцы, органы безопасности превышали свои полномочия, злоупотребляли служебным положением, творили произвол в отношении арестованных. «Про некоторые контрразведки ходили рассказы, будто они напоминают собой застенок, где не только держат ни в чем не повинных людей, но стараются получить показания пытками и угрозами», — свидетельствует в своих «Записках» И.И. Сукин{133}. 30 ноября 1918 г. Тюменская следственная комиссия жаловалась министру внутренних дел на контрразведку, требовавшую в свое распоряжение арестованных внесудебным порядком вопреки постановлению Временного Сибирского правительства № 73 от 27 августа 1918 г., согласно которому они должны были передаваться следственным комиссиям{134}. Подобные факты вызвали циркулярное обращение А.В. Колчака к местным органам гражданской и военной власти, призывавшее военные органы не злоупотреблять властью и соблюдать закон, напоминая, что, согласно ст. 13 принятых еще Временным Сибирским правительством «Временных правил о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» от 15 июля 1918 г., милиция и другие «силовые» правоохранительные органы подчинены военным начальникам только по делам охраны порядка и безопасности, в остальном же — местной гражданской администрации{135}.

Первое время предварительные дознания осуществлялись госохраной вместе с губернскими следственными комиссиями. Незадолго до краха колчаковского режима, в октябре 1919 г. функции были разграничены: с преобразованием губернских следственных комиссий в окружные (при окружных судах) вся работа по дознаниям передавалась госохране, от которой дела в законченном виде передавались в следственную комиссию{136}.

Поскольку четкого разграничения функций между государственной охраной и контрразведкой в законодательстве не было, это нередко приводило к параллелизму и дублированию в их деятельности. В Томске, например, помимо управления госохраны генерал-майора С.А. Романова действовали отделение контрразведки штаба Омского военного округа, контрразведка при штабе 2-й дивизии, городское отделение контрразведки (официально именовавшееся военным контролем), сыскное отделение городской милиции и чешская контрразведка. В Иркутской губернии параллельно действовали контрразведка штаба округа, военного района и управление госохраны. Однако управляющий губернией П.Д. Яковлев считал их работу неудовлетворительной и жаловался в мае 1919 г. министру внутренних дел, что «до сих пор не введены агенты ни в предприятия, ни в союзы, ни в организации»{137}.

Ведомственная рознь между госохраной и контрразведкой проявлялась по самым разным поводам. Так, в мае 1919 г. начальник Иркутского губернского управления госохраны капитан (впоследствии — подполковник) Н.А. Смирнов докладывал в Особый отдел, что возглавляемой им ранее в Иркутске одной из параллельно существовавших контрразведок (отделением Главного военного контроля) «после тщательного агентурного наблюдения и предварительных розысков были открыты первые следы существования в городе тайной большевистской организации»; после расформирования же этого отделения в апреле 1919 г. и своего перехода в создаваемую госохрану он получил приказ от штаба военного округа сдать все дела военно-окружной контрразведке. Однако Смирнов выполнить этот приказ «без ущерба для дела не нашел возможным» и просил поддержки перед штабом округа с тем, чтобы эти дела остались у него в формируемом управлении госохраны{138}.

На ненормальность такого положения указывали и другие начальники государственной охраны на местах. Так, начальник Приморского областного управления госохраны полковник А.А. Немысский в докладной записке директору Департамента милиции, ходатайствуя о переводе в госохрану из контрразведки части жандармских офицеров, отмечал: «Контрразведка в силу сложившихся обстоятельств уже скоро год как занимается исключительно политическим розыском… штаты ее разрослись до весьма значительных размеров, не оправдываемых необходимостью борьбы с иностранным военным шпионством»{139}. В донесении управляющему областью он жаловался на «сепаратный образ действий» начальника контрразведки Владивостокской крепости, не желавшего передавать госохране пограничный пункт паспортного контроля{140}. Конфликт продолжался и дальше, так что в дело был вынужден вмешаться главный начальник Приамурского края и одновременно командующий Приамурским военным округом генерал-лейтенант С.Н. Розанов, специальным приказом поручивший начальнику своей канцелярии навести порядок в этом деле и устранить «параллельность» в работе контрразведки и госохраны{141}. В свою очередь, начальник канцелярии Розанова издал приказ, угрожавший начальникам обоих конфликтующих ведомств: «За препирательства, ссоры… буду преследовать всеми имеющимися в моем распоряжении мерами, вплоть до смещения с занимаемой должности и предания суду»{142}.