Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Температуру померила — тридцать восемь и девять. Насыпала целую пригоршню таблеток, запила их крепчайшим кофе. Падать мне никак нельзя. На часах ещё восьми нет, а я уже еле стою. Сонька устала плакать и уснула, я отправила Сатану гулять и приняла душ. Когда в дверь позвонили, я как раз вытирала волосы. Кого там принесло? В отражение на себя посмотрела — краше в гроб кладут. Надела халат на мокрое тело, пошла открывать. Герман. За ночь я начисто успела забыть и о нем, и о своей сестрице. А теперь вот вспомнила, блин.
— Миллион ещё нужен? — с порога спросил миллионер.
— Проходите, — кивнула я. — Только тихо, Сонька спит. И ботинки снимите.
Он послушно разулся, прошёл на кухню. Я, не спрашивая, налила ему кофе. Выпил. Я тоже выпила ещё — надо приходить в норму. Таблетки растворились в желудке, и я чувствовала, что могу функционировать: ходить, разговаривать... Учитывая перспективы, это безумно радовало.
— Эм… вчера вы были симпатичнее.
— Жениться перехотелось? — хмыкнула я.
— Нет, что вы… у вас все хорошо?
Я поднялась, даже не покачнувшись. Поставила чашки в мойку, включила в воду. Миллион мне, конечно, нужен, но исповедоваться я не собиралась.
— Все отлично. Не выспалась. Деньги принесли?
— Деньги в ЗАГСе.
Я снова плюхнулась на стул. Женитьба все же самая настоящая? Так там же очередь месяц. А мне деньги сегодня нужны. Позарез. Герман, видимо, понял мои сомнения.
— Я уже вчера позвонил, все решил. Деньги снял. Сейчас поедем, распишемся, прямо в ЗАГСе отдам. У вас есть что-нибудь белое из одежды?
— Джинсы чистые надену. Годится?
Он кивнул. Я и правда надела последние чистые джинсы и серый свитер. Кроссовки, слава богу, высохли за ночь на батарее, да и пальто тоже. Спящую Соньку одела в комбинезончик и шапочку — слава богу, она не проснулась.
— Я готова замуж, — шепотом сообщила, появившись вместе с Соней в кухне.
Герман смерил меня скептическим взглядом, но ничего не сказал. Встал, вышел в подъезд. Я заперла за нами двери. В лифте мы молчали. Да и сказать было нечего.
— Я бы предложил вам помощь, но не знаю, как держать детей.
— Мне не тяжело, — соврала я. — Я привыкла.
Потом я удивилась. Во-первых, на заднем сиденье лежал самый настоящий букет невесты: лилии с нежными лепестками, как у младенцев щечки, по-весеннему сладкие ландыши, аккуратно перевитые лентами — красивые такие, что у меня слёзы навернулись. А рядом с букетом — автомобильная люлька для младенцев. Совершенно новая, даже ценник — весьма, кстати, впечатляющий — не отодран.
— Я же знал, что вы ребёнка возьмете.
— Чокнутый, — пробурчала я, пристраивая Соньку в люльку.
Сама тоже сзади села, рядом с дочкой. Иномарка, пусть и не люксовая, ехала мягко, меня снова стало склонить в сон. Хотелось взять лежащий рядом букет, перебрать пальцами соцветия, вдохнуть аромат, но он был чужим, позаимствованным для этого бюрократического фарса. Здание ЗАГСа показалось до обидного быстро. Я вдруг поняла, что сейчас втешусь в стройный ряд белоснежных невест в своих стоптанных кроссовках, и остро захотела домой.
— Не переживайте, — словно угадал мои мысли Герман. — Роспись начнется с десяти утра. Сейчас нас только ждут.
И правда — здание было пусто. От наших шагов разносилось эхо. В огромном зале три человека: фотограф, женщина — регистратор, и девушка, сидевшая за пианино. Увидев нас, она спохватилась, заиграла положенную мелодию, разбудив Соньку. Та открыла глаза, с младенческим безразличием оглядела сменившиеся декорации, захныкала.
— Давайте быстрее, — попросила я. — Без этого вот всего.
Расписали нас быстро. Я взяла букет, пианистка — люльку с Соней. Герман, удивив меня в сотый раз за утро — футляр с кольцами. Я закатила глаза — свадьба напрягала меня все больше. В положенный момент я подала руку и одела кольцо на палец Герману. Все замерли.
— Теперь целуйте невесту, — улыбнулась регистраторша.
Господи, только вот этого не хватало! Я повернулась к Герману. У него глаза смеются. Конечно, для него это всего лишь ступенька, галочка, поставленная напротив пункта в списке. А для меня стресс. Я тоже улыбнулась. Хотите свадьбу — получайте. Глаза закрыла, губы трубочкой вытянула, целуй, мол. Герман не спасовал и поцеловал. Легко коснулся моих губ своими. Не так… открыто, как проделал это на асфальте. Я едва почувствовала прикосновение, однако смутилась и отстранилась. Хватит, домой пора. Забрала люльку с дочкой, пошла к выходу из зала. Потом спохватилась.
— Погодьте, — остановилась я. — Я же всю жизнь мечтала. Ловите!
И бросила букет в руки девице. Та растерялась, глазами захлопала, но букет поймала. Улыбнулась мне. Герман забрал мой паспорт, а через пять минут вернул уже с печатью. Даже свидетельство о бракосочетании выдали сразу — все же удобно быть миллионером.
В машине я пересчитывала деньги: миллион — порядочная кучка бумажек. Герман разглядывал свидетельство, Сонька спала. Мы все ещё стояли на стоянке у ЗАГСа.
— Ровно, — отчиталась я, складывая пачки в свою сумку.
— А я теперь знаю, как вас зовут, — Усмехнулся Герман. — Лида. Красиво.
— Я рада, что угодила. Домой везите. Через порог можете не переносить.
Розы, которые Герман подарил за вторжение посреди ночи, уже завяли и растеряли свою красоту. Я отнесла их на мусорку, и теперь немножко грустила, что оставила тот нежный букет в ЗАГСе — было бы хоть что-то красивое. К хорошему привыкаешь быстро, что ни говори.
Теперь мне казалось, что жарко. Я отнесла Соню в комнату, открыла окно на кухне и никак не могла надышаться прохладой. Герман снова уехал, наверное, отчитываться, что женился. Померила температуру — почти сорок. Совсем нехорошо, и в груди печет. Позвонила сестре. Та не брала трубку. Бегает, поди, от своих кредиторов.
Дуня пришла сама, когда я пыталась сбить температуру прохладным душем. Помогало мало. От сестры пахло вином. Весельем. Отчаянным таким, на грани истерики. Она послушно разулась у двери, прошла на кухню. Я достала пачки из сумки, отнесла ей, бахнула на стол. Она подняла на меня немой взгляд. Потом полезла в свою сумку… за деньгами.
— Я долг тебе принесла, — сказала она тихо. — У тебя деньги откуда?
— А у тебя? — ответила я вопросом на вопрос. — Опять в долги влезла?
— Нет! — вздернула она подбородок. — Извини, что пришла и напугала. Я привыкла сама. Думаешь, ты одна такая самостоятельная? Да я с детства, как сорная трава, никому, кроме сестры, ненужная! Все бы хорошо, да сестра сама ребёнок. Не стоило мне тебя пугать. Я уже все… вернула деньги. И пальцы, как видишь, на месте.
— Ты откуда деньги взяла, дура?!
Дурой называть не стоило. Обиделась. Глазами сверкнула, дверью хлопнула. Ушла. На столе остались две кучки денег — Германовский миллион солиднее, но и Дунькина ничего. Надо убрать, пожалуй… Вернуть соседу, на развод подать. Вернуть себе честное имя и идиотскую фамилию.
Дверь со стороны подъезда истово царапали, словно какой-то дикий зверь пытался проникнуть в квартиру — Сатана с прогулки вернулся. Я впустила его, налила воды в пустую миску. Сонька снова проснулась. Вечер прошёл в хлопотах. Температура росла вверх, почти не реагируя на жаропонижающее. Я принялась звонить Дуне — когда дело худо, не до гордости. Мне помощь нужна. Она не брала трубку. Обиделась. Гришка тоже.
Сонька испачкала памперс. Я боялась поднять её ослабевшими руками, казалось, что я непременно её уроню. Обтерла бедного ребёнка влажными салфетками. Дочка дрыгала ножками и ворчала, ей надоело лежать, она хотела гулять у мамы на ручках. А мама не может. Ничего уже не может.
Использованный подгузник следовало выбросить. Я встала, и меня ощутимо повело в сторону. В голове надсадно зазвенело. Я падала в обморок только пару раз в жизни, в студенческую пору, но предшествующие симптомы помнила очень хорошо. Страх полоснул остро: не за себя страшно — за дочку. Я представила её, плачущей, пока больная мать без памяти лежит на полу возле кровати, и вздрогнула. Возненавидела себя за свою бестолковость и беспомощность. Медленно, словно шагая в воде, дошла до прихожей. Открыть дверь. Пересечь коридор. Позвонить в дверь соседа. Он хороший. Он… поможет.