В гвардейской семье - Анатолий Недбайло

— В нижней части фюзеляжа розирвався снаряд, — отвечает он. — Отбило шматок хвоста.

«Вот так положение... — Удастся ли на этот раз дотянуть до своих?..» Самолет прыгает вверх-вниз, вверх-вниз... Чтобы сдержать его, начинаю действовать триммерами руля высоты и сектором газа.

Штурмовик стал меньше клевать носом. Но напряжение от такого пилотирования испытываю

предельное. Идем так минут двадцать. А вот и наш «дом». С трудом посадил я подбитый самолет на

краю аэродрома. Руки и ноги словно занемели. Выбрался из кабины, сбросил тяжелый парашют, разогнул

одеревеневшую спину.

Подбегает механик Григорий Мотовилов. За ним семенит Саша Чиркова. На их лицах — тревога, удивление. Спешит ко мне и инженер полка Иван Кондратьевич Клубов.

— Ну и фокусник! — улыбается он. — Как это тебе удалось, Недбайло?

— Что «удалось»? — недоумеваю я.

— Да ты погляди на свою машину сзади!

Посмотрел — и сам диву дался: киль изрешечен, руль поворота — в темно-зеленых клочьях, левая часть

стабилизатора на две трети словно бы срезана, хвостовая часть фюзеляжа разодрана вместе со

шпангоутами.

— Чудо, просто чудо! — продолжает капитан Клубов. — Много повидал я за свою службу, но чтобы

прилететь с таким хвостом — подобного и не слыхивал!

— А там что? — Мотовилов потянулся к масло-водорадиатору, вытащил оттуда окровавленную тряпку.

Это оказался кусок мундира какого-то гитлеровца.

Клубов пристально посмотрел мне в глаза:

— Шел на бреющем?!

— Да!..

— Товарищ капитан! Отремонтируем самолет, — вступил в разговор Мотовилов. — Не беспокойтесь и не

переживайте: завтра будет готов!

Я знал: Мотовилов слов на ветер не бросает: он может работать без сна и отдыха до тех пор, пока не

восстановит машину и не введет ее в строй. [52]

В это время к нам на полном ходу подъезжает «виллис» и резко тормозит. Из него выскакивает командир

полка.

— А где Калитин? — в голосе тревожное волнение. Я молча опускаю голову.

— Что с Калитиньш?

— Погиб, товарищ майор! — отвечаю и чувствую, как горло сдавил нервный ком.

— При каких обстоятельствах?

И я рассказал, как все произошло, как в самолет Калитина угодил зенитный снаряд, как Игорь направил

горящий штурмовик на вражеские танки. Майор Ляховский внимательно слушал меня. Рассказ о подвиге

Калитина очень взволновал его. Командир достал из кармана носовой платок, снял фуражку и, как всегда

в момент большого напряжения, стал вытирать вспотевшую лысину.

— Такой прекрасный летчик, такой боец!.. А вы почему задержались, товарищ Недбайло? Все давно

возвратились...

Я не мог собраться с мыслями, чтобы коротко ответить командиру. Перед глазами был пылающий

штурмовик Игоря, несущийся к земле.

— Мстил врагу за своего друга, товарищ гвардии майор! — выдавил я наконец.

...Несколько дней не находил себе места. Горе давило меня. Чувствовал себя так, словно был виновен сам

в гибели боевого друга. Никак не укладывалось в голове, что Игоря нет больше в живых. Но рядом с

моей стояла его пустующая теперь кровать.

Однажды, возвратившись из боевого вылета, я направился к шалашу, устроенному для летчиков

невдалеке от стоянки: здесь, под камышовой крышей, можно было укрыться от жары, отдохнуть.

Навстречу — Катюша. Мы поздоровались, постояли, вспомнили Игоря. Он был нашим общим

товарищем, и боль утраты мы испытывали в равной степени. Идем рядом, молчим. Но от этого еще

тяжелее на душе. Надо что-то сказать, спросить.

— А вам не трудно работать на командном пункте?

— Нисколько! — мягко улыбнулась она.

Как мне хотелось, чтобы Катя чаще улыбалась, чтобы сияли ее лучистые глаза, чтобы она, вот так всегда

[53] шагала рядом. В девятнадцать лет очень хочется любить и быть любимым. Тем более, когда у твоей

молодости есть опасный враг — война. И мне снова вспомнился Игорь, юный, жизнерадостный, отважный Игорь Калитин, наш полковой Гастелло. Ему ведь был только двадцать один год...

Глава четвертая

1.

Процесс становления летчика — сложный и многогранный. А если это не просто летчик, а воздушный

боец?

Получилось так, что процесс моего становления протекал непосредственно в сражениях, и практику я

проходил в самых что ни есть натуральных условиях. Это было во времена больших, важных событий —

освобождения Донбасса от гитлеровских оккупантов, стремительного наступления наших войск на

Харьков. Затем была одна из важнейших битв Великой Отечественной войны — на Курской дуге...

Эти события воздействовали на процесс нашего возмужания, хоть мы принимали участие не во всех боях

того периода. Наш полк был частью дивизии, входившей в состав Южного фронта, который с конца зимы

и до начала лета 1943 года, ведя бои «местного значения» и отвлекая на себя значительные силы

противника, облегчал тем самым положение на других фронтах. Мы пристально следили за общей

обстановкой. У входа на КП висела большая карта, на которой почти ежедневно появлялись новые

красные флажки, обозначающие освобожденные советскими войсками населенные пункты.

Легко представить мое состояние, когда я видел, как линии флажков все приближались к милому, благозвучному географическому названию «Изюм».

Самыми популярными людьми в полку были сейчас политработники. Даже агитаторов мы тепло

называли комиссарами.

— Ну, давай, комиссар, рассказывай, — попросили летчики агитатора, — что новенького!.. [54]

А вести пошли одна другой лучше. Партийные и комсомольские собрания нацеливали личный состав на

славные дела, на героические подвиги. И мы — не ради славы, а ради победы — старались каждый

боевой вылет сделать как можно эффективней, намести противнику как можно больший урон.

Изучая карту боевых действий, я представил себе наш Южный фронт плечом, подставленным другим

франтам — Юго-Западному, Степному, Воронежскому, Центральному. Перед нами был, как называли его

гитлеровцы, Миус-фронт. Здесь противник превратил свои позиции в сильнейший оборонительный

рубеж. Особенно много укреплений было возведено весной и летом 1943 года: с высоты полетов мне

видны темные линии траншей, ходов сообщения. Разведка доносила, что гитлеровцы сооружают доты, дзоты, блиндажи, роют противотанковые рвы, устанавливают всякого рода препятствия. Вражеское

командование отдало своей 6-й армии приказ удерживать рубеж на Миусе, считая, что судьба Донбасса

будет решаться именно здесь.

В ночь с 17 на 18 июля наш Южный фронт перешел в наступление, стремясь нанести поражение частям

6-й армии противника. Тогда же наши соседи — войска Юго-Западного франта — развернули

наступательные бои на Изюм-Барвенковском направлении, имея задачу разбить армейскую группу

«Кампф», 1-ю танковую армию и 6-ю армию противника.

Мы летали много. Одно боевое задание сменялось другим, и я на практике овладеваю всеми видами

боевого применения. Сводки Совинформбюро, сжатые до нескольких фраз, передавались друг другу, из

уст в уста.

— Слышал, Анатолий? Бои идут в районе Изюма и Луганска! Наши форсировали Северскый Донец...

Это еще издали кричит мне Бикбулатов. Улыбается: ему приятно порадовать меня доброй вестью.

Вечером, хоть я устал и хочется скорее прилечь, чтобы чуть свет встать и снова мчаться на аэродром, —

ищу газеты. Точно: бои в районе Изюма! На следующий день читаю: «Советская авиация крупными

силами произвела ночные налеты на железнодорожные узлы Орел, Лозовая, Краматорская, станции

Карачев, Харцызск и аэродромы противника». А еще через несколько дней. [55]

«Войска Юго-Западного фронта вели ожесточенные бои на захваченных плацдармах в районе Изюма».

Эти строки словно бы звали меня на новые ратные дела. И я опешил, стремился туда, где кипела битва,

— нес врагу возмездие и за себя, и за своих близких, и за поруганный родной город, и за весь наш народ, за всю Отчизну.

Две недели длилась наступательная операция войск Южного фронта на реке Миус, в ходе которой было

нанесено поражение противнику. Эта операция притянула к себе крупные силы фашистов с

Белгородского направления, что содействовало успеху наших войск в битве под Курском.

В тех событиях мои «крылья» крепли, с каждым днем я мужал, разил врага увереннее.

Бои продолжались...

2.

Иду как-то ранним утром на стоянку и еще издали вижу — там уже жизнь кипит: хлопочут у

штурмовиков авиаспециалисты, от самолета к самолету переезжают бензо- и маслозаправщики. Кое-кто