Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Он разъезжает по огромному Красноярскому краю и призывает к уничтожению всего, что мешает его партии строить социализм. Он обрушивается на религию и призывает к разрушению церквей. Он хочет, чтобы все забыли веру в Бога, как забыл ее он, крещенный в православном храме. Теперь у него есть только один бог — Сталин. Ему он молится, ему он служит. Теперь все должны молиться и служить только ему, Сталину, требует Черненко, которому даже и во сне еще не снится, что когда-нибудь он станет его преемником.

В этой атмосфере всеобщей лжи и лицемерия начинает свое восхождение к власти новое поколение партийных работников. Ему предстояло занять места, которые должны были быть освобождены в ближайшие дни и месяцы. Приближался 1937 год.

В парке Горького не так давно прошел первый карнавал, а на Красной площади парад физкультурников. Плыл на льдине Папанин. Совершали перелеты Чкалов и Громов. Вышел фильм „Светлый путь”, в котором жизнь ткачихи напоминает сказочную жизнь кинозвезд, некогда заставившую увлечься кино юного Андропова. Самой популярной мелодией была залетевшая из Франции песенка „Все хорошо прекрасная маркиза”. „Все хорошо” — несся с патефонных пластинок хрипловатый басок Утесова. „Все хорошо” — подпевал многомиллионный хор предназначенных к уничтожению.

А оно уже шло. И не первый год. То, что называют „тридцать седьмым” началось по крайней мере в тот морозный день 1 декабря 1934 года, когда был застрелен Киров. Спустя 22 года Хрущев поведал миру, что за спиной убийц стоял Сталин.

Рукой Николаева Сталин убрал соперника. Но этим выстрелом он убирал не только его. Николаевский выстрел был началом расстрела собственной партии. Той, что помогла ему придти к власти. В этом он точно следовал макиавеллиевскому правилу избавляться от тех, кто помог получить власть. Теперь партия в том виде, в каком она существовала мешала ему. Она еще не стала партией, целиком преданной только ему. Она еще помнила и других вождей. Их еще совсем недавно избирали в почетный президиум, вывешивали их портреты, читали их книги, аплодировали им и тоже считали непогрешимыми, как его теперь. У этой партии еще была память. Она могла оказать сопротивление. Нет, опасности для существующего строя это сопротивление бы не представляло, но для самого Сталина могло представить. Диктатора могли заметить кем-нибудь другим.

Истребление охватывает все слои населения. Всю территорию огромной страны. Не обойден и Рыбинск.

В эти годы страшнейшего террора Андропов не мог быть сторонним наблюдателем. Во-первых он был комсоргом, а это значит обязан был выступать на собраниях с разоблачениями и обличениями. Но этого мало. Он и сам должен был проявлять инициативу. Сам должен был находить „вредителей”, „шпионов”, „правых и левых уклонистов”. Если их не оказывалось, их надо было создавать. Ведь не могла же одна какая-то там Рыбинская верфь остаться без „врагов народа”, когда их в таком количестве находят по всей стране. Во-вторых, Адропов делал карьеру. И возможности в этом отношении перед ним открывались неограниченные. Освобождалось огромное количество мест. Надо было только не промахнуться, не сделать неверного движения, не ошибиться в выборе тех, кому следует служить.

В это кровавое время он становится верным слугой организации, с которой потом будет связана вся его последующая жизнь и которая в конечном итоге приведет его в Кремль. По сути дела, именно в середине тридцатых годов окончательно обнаружилось то, что до этого скрывалось за фасадом слов „диктатура партии”. Ленин лучше других понял, что в борьбе за власть следует опираться на тех, кто предан лично тебе, кто не задает лишних вопросов, кто не связан никакими сомнениями и требованиями морали, кто готов на любое преступление по первому же зову вождя. Возникший перед ним в полуосвещенном коридоре Смольного бывший ученик иезуитов с блестящими фанатичным огнем глазами на худом лице аскета поляк был как раз тем человеком, который был ему необходим, чтобы возглавить его собственную полицию. Но он не был бы Лениным, если бы объявил об этом открыто. Хотя слово „чека” произносили со страхом и трепетом миллионы людей, официально о создании этого учреждения было впервые сообщено лишь через десять лет. Только 18 декабря 1927 года „Правда” опубликовала постановление об учреждении чека. Созданная первым предшественником Андропова — Дзержинским, — ленинская полиция в течение первых трех лет после своего основания далеко оставила позади царскую Охрану, о которой такие страшные истории рассказывали революционеры. Насчитывавшая всего 15 тысяч человек Охрана, выглядит потешным учреждением в сравнении с 250 тысячами агентов Дзержинского, среди которых были такие палачи, как Лацис и садист Кедров. Да это и понятно. Ни одному русскому самодержцу со времен Ивана Грозного не приходила в голову мысль о возможности массового уничтожения своих соотечественников. В среднем, в правление последних императоров в России казнили семнадцать (!) человек в год. Чека уничтожала в месяц в среднем до тысячи человек. Она была целиком поставлена на службу ленинскому террору. Чека подчинялась непосредственно Ленину* Простаивать ей он не позволяет.

„Расстреливать каждого десятого признанного виновным в лодырничестве”. Требует он в январе 1918 года, когда еще даже не начиналась гражданская война. Через неделю он пишет, что „до тех пор, пока мы не начнем расстреливать спекулянтов публично, мы ничего не добьемся”.

Спустя неделю он требует ареста и расстрела „берущих взятки”. В августе он шлет телеграмму Нижегородскому Совету, в которой предписывает создать „тройки” диктаторов и „немедленно ввести массовый террор”. Чем это отличается от другого приказа, о котором станет известно через 23 года: „Уничтожить всех, кто оказывает пассивное и активное сопротивление”? Подпись : Гитлер.

Ленин полностью отбросил понятие индивидуальной вины. Виновными оказывались целые группы, слои населения, классы.

„Первый вопрос, который мы задаем, — писал ближайший помощник Дзержинского М. Лацис, — это к какому классу арестованный принадлежит, каково его происхождение, воспитание, образование или профессия? Эти вопросы определяют судьбу обвиняемого. В этом суть Красного террора”.

Ленинская политика истребления целых классов, мешавших, как он считал, созданию задуманного им режима, стала заразительным примером для многих диктаторов XX века. Одни подменили уничтожение классов уничтожением целых народов, другие — рас, третьи — религиозных меньшинств. Но суть осталась той же. Это была политика геноцида. Родоначальником ее стал основатель советского государства. Но побывавший в разгар ее в Советской России американский журналист Стеффене в ответ на вопрос, что он там видел, ответил: „Я видел будущее, и оно работает!” Единственное, что работало, — это чека. Как она работала, американцу, разумеется, не показали. Но в одном он не ошибся. Ленинская Россия действительно была провозвестником будущего, страшного будущего, которое надвигалось на нашу планету в XX веке. „Это будет эпоха жестоких войн”, — предсказывал Освальд Шпенглер.

Не случайно, что по мере того, как усиливалась роль аппарата террора, или как его стали называть — органов, падало значение созданных Лениным других учреждений. Как вспоминал один из иностранных экспертов, приглашенных советскими властями, к 1921 году Совнарком и Совет Труда и Обороны стали организациями, штампующими принятые узким кругом правителей решения. По мнению изучавшей тот период Лидии Бах, это произошло в 1923 году, когда Совнарком „перестал быть самостоятельным, превратившись в учреждение не делающее ничего, только автоматически штампующее принятые где-то в другом месте декреты.” То, что потом назовут сталинской системой, на самом деле было создано Лениным. Сталин лишь усовершенствовал ее. Но, совершенствуя свою систему, он учился не только у Ленина, но и у другого ленинского ученика, вышедшего из Ландсбергской тюрьмы в конце 1924 года, когда он завершал свою борьбу с Троцким за овладение ленинским наследством. А для потерпевшего поражение в своей первой попытке овладеть властью политика, оказались неоценимыми сталинские уроки. Гитлер понял, что Веймарскую республику штурмом не возьмешь, что надо проникнуть во все ее поры, подорвать изнутри, а потом она сама упадет к его ногам, как перезрелое яблоко. А для этого ему нужна была послушная только ему партия. Точно такая же, какая верой и правдой служила Сталину. Как пример Ленина был путеводной звездой для Муссолини, так образ действий Сталина стал моделью для Гитлера.

Но будущий фюрер взял многое непосредственно и у основателя советского государства. Интересно, что у них был и общий учитель — бывший монах Ланц фон Либенфельд, чьим лекциям об уничтожении низших рас и выведении „нового расово чистого человека” Гитлер внимал в романтическом австрийском замке Верфенштен и которого затем слушал в Мюнхене Ленин, многое почерпнувший у него. Как в уничтожении рас, так и в уничтожении классов, Ленин видел две разные формы одного и того же учения. Его пути с Гитлером в этом разошлись. Гитлер выбрал путь уничтожения рас. Ленин - классов. Но методы, которыми они действовали, были одними и теми же. Оба были продуктом века, главной действующей силой, которого предстояло стать толпе, руководимой сумевшим овладеть ею и диктующим ей свою волю демагогом-фанатиком. Для обоих главной целью жизни и величайшим удовлетворением было достижение власти путем интриг, заговоров и конспирации. Идя по ленинским стопам, Гитлер создал из незначительной германской рабочей партии свою массовую партию, как две капли воды похожую на ленинскую, дисциплинированную и основанную на тех самых принципах, которые Ленин называл демократическим централизмом. Никакого демократизма на самом деле не было, но зато эти принципы обеспечивали руководителю партии полный контроль над нею. Но принципы принципами. Их надо было провести в жизнь, а для этого надо было убрать тех, кто мешал единолично править партией. Никакие моральные соображения Гитлера, так же как и Ленина, не беспокоили.