Цыганский роман (повести и рассказы) - Андрей Левкин

Группа ГО "стрелки Латышские" была создана уже с учетом этого опыта и с установленными уже связями, которые заняли большую часть валентностей соответствующих ГО (как бы контрольный пакет акций). Стрелки были изначально взаимозацеплены и взаимообусловлены, так что внешние связи и контакты могли иметь лишь второстепенный характер. Этим и объясняется, в частности, то, что о стрелках никто, практически, ничего не знает. Все, что любой современник может сказать об одном из них, вполне распространимо и на остальных: существует как бы некоторый "условный стрелок", каковым является любой из отдельных ГО группы (и стрелков живых, в том числе, в силу их внутригрупповой мимикрии). Именно в силу взаимозадействованных валентностей стрелки жили замкнуто и компактно (свой театр, свое латышское общество, своя газета, совместно организованный быт).

Гурджиев, как известно, никогда не испытывал склонности ни к голым теориям, ни к платоническому экспериментированию. Как только теоретические результаты проходили проверку на искусственных объектах - они переносились в мир живых людей. Не приходится, поэтому, сомневаться и в том, что работа в группах Москвы и Петербурга служила Гурджиеву целям разработки теории валентностей, что, следовательно, должно было найти свое практическое применение, и это, в свою очередь, заставляет сделать предположение о наличии широкомасштабного эксперимента, эксперимента массового, использовавшего результаты работы с группами четвертого пути. Изучение результатов этого эксперимента, а также поиск работ Гурджиева по теории валентностей - вот, на наш взгляд, два основных направления дальнейших изысканий в деле освоения творческого наследия Георгия Ивановича Гурджиева. Кроме этого, в качестве частных задач могут рассматриваться следующие:

- Каким образом и где производились Гурджиевские объекты? (Вряд ли этим местом был "Гурджиевский пансион": из-за ограниченности рабочих площадей, там, вероятно, располагалась лаборатория, пригодная для создания отдельных, экспериментальных образцов ГО).

- Продолжается ли (и если да, - то где?) производство ГО?

- Стоял ли кто-либо (и если да, - то кто?) за Гурджиевым? Имело ли прикладное использование ГО характер случайный или было спланировано заранее?

- Несет ли Гурджиев непосредственную ответственность за преждевременный уход из жизни В.И.Чапаева и латышских стрелков?

- Действительно ли Гурджиев покинул Россию после революции или продолжил свою деятельность там под другим именем?

ВМЕСТЕСТВОВЕДЕНИЕ

Оле Хрусталевой

Вместе, поди, они чегой-то производили. И, верно, к этому объединению приложили свою утверждающую руку весьма горние инстанции, только с подобными материями так вот, во вводном абзаце - не разобраться, зато хватает косвенных свидетельств: и собралась компания резко быстро, и оформилась отчетливо, будто накрыли какой-то крышкой. Что-то, как-то, какой-то - от этих "то", погружающих излагаемое в марево, прятаться не надо. Было бы не зыбко - как бы жить?

Так вот, хотя бы как крышечка захлопнулась: как сквозняком, едва не прищемив пиджак последнему, ставшему ими, чуток его попортив, пожалуй, этим хлопком, - ведь он, князек ты наш чернявенький (по ласковому определению Белесой Мадам), так и остался малость посторонним: и не то ведь, чтобы не ко двору - ко двору, а как же? и появился не слишком уж позже предыдущего, ничего подобного - Васька-хмырь (звали которого, понятно, иначе) объявился хорошо если неделей раньше, а вот поди ж ты: свой насквозь; Князек же остался навеки пришедшим последним - между своими, впрочем, только и счеты.

Тем более, что и распалась компания разово и безболезненно - если уж о частных чувствах. Наверное, что-то они производили своим общением; находился там самим им не видимый смысл. Мы ж всегда рады узнать, что некто выздоровел либо избежал гибели - пусть человек незнакомый или литературный персонаж: странно, он же умрет потом, а в этот раз мог бы уже - и щелчком, куда легче, чем придется после; даже человек совершенно никудышный или - до какой-то грани - просто дрянной: все равно, продление дней его радует нас, ну, а поскольку не ахти какие мы сентиментальные, то чувства подобного рода имеют под собой грубую, если не жлобскую подоплеку: производит, должно быть, любой человечек какую-то для всех и каждого важную субстанцию, всем и каждому необходимое вещество. Поодиночке, а такой соразмерной гурьбой?

Сколько же из было: семь или восемь? Восточный Князек, Эсквайр, Баден-Баден, Васька, Елжа, Монтигом, Нюша, ББМ (Большая Белая Марта), Марфуша, Сен-Жермен-де-Лямермур, Диксон и т. д. Перечисление, однако, на вопрос о численности не ответит, поскольку Князек одно время был, вроде, Монтигомом, на каковое имя обидчиво не отзывался, Елжа не был нежный мальчуган, двухметровый лось - либо теперь кажется таковым; о половой принадлежности Баден-Бадена судить тщетно, да, кажется, это имя не было и дефиницией очередного прихворнувшего. Может быть, оно и не обозначало никого. ББМ одно время была Марфушей, сделавшись затем, кажется, Охнутой причины чего останутся неизвестными навсегда, разве что произвести опрос, результаты которого окажутся черт знает какими: выплывет еще дюжина имен и прозвищ, а никого ни с кем мы не совместим. Сен-Жермен-де-Лямермур была очень красивой женщиной.

Начнем, глядя назад, с крайнего. Жил Князек в самом центре, под самой крышей в доме во дворе. К нему, с привычным риском для жизни, подниматься на лифте под стеклянный колпак, освещающий лестничный пролет матовым слепым светом. Пролетик, кстати, три метра на два: дом из начала века, что же счастливыми они тогда поголовно были - не тянуло их туда, разве?

Лифт был поддерживаем в целостности, связанный веревочками, лязгал, всхлипывал, переминался, деформируясь, поднимаясь: из темно-коричневых мореных дощечек, иссохшихся, и современная железячка пульта, а дом был приличен на редкость - даже теперь в кабинке не воняло мочой, но сохранился еще запах плотной и тяжелой красно-коричневой древесины, фундаментальный привкус пожилых рижских домов, который сохранялся и в квартире, даже в ванной - запах немецкого сантехнического фаянса, что загадочно, ибо как может пахнуть фаянс - разве что вступая в выделяющие запах отношения со скользящей по нему водой.

Комнатенка у Князька была мечта студентика или начинающейся личности. Девять квадратных метров - сие сообщил Елжа, имевший массивный опыт в деле установления площадей на глазок, ибо, желая самоопределения, уже три года (разборчивая матушка) занимался обменом. В комнату можно было войти через смежную большую, но Князек предпочитал туда замыкать, зато прорубил дверь в коридор, но ошибся, сделав ее отворяемой наружу, так что если внутренняя дверь квартиры была открыта, имелся шанс из комнаты не выйти вообще (если запропал ключ от соседней, что часто) - поскольку квартира была населена изрядно, а дверь внутренняя, будучи распахнута до упора, с удовольствием заклинивалась.

Девять, значит, квадратных метров. То ли это была детская Князька. (Гдэ шпага, гдэ сэкир-башка?! - требовал в начале знакомства Монтигом, лицезрея потертый коврик с загадочным изображением, висевший на стене как бы сакли Князька.) Ничего такого холодного на ковре прибито не было, зато ковриков имелось: на стенках, на полу, на двери - и все потертые, обшарпанные, с заголившимися нитями основы; обшарпанный и потертый диванчик; широкий надставленный доской - подоконник был столом; книжная полка, на которой стояли еще клочья детских князьковых учебников. Тут Князек пребывал и в годы становления себя как личности, когда и было осуществлено переустройство дверей - по понятной причине ночных бдений с приятелями и подружками: смазлив был в юности наш рано и сухо постаревший Князек, червовый этакий валетик. В комнате, из-за всей ея потертости и тишины, производимой ковриками (один и в самом деле изображал нечто черкесское с чинарами, горянкой черно-бело-красных ниток, казбич на коне, кипарис), пахло пылью и чем-то таким, как бы как вальсы Штрауса, слабосильненькими юношескими прегрешениями. Здесь мы особо не тусовались - места было мало для вольных телодвижений, едва всем рассоваться сесть, а так... забегали, если коллективный выход в город (это в центре, возле Верманского парка). Собирались собраться.

Сюда-то Князек и вернулся под отчий кров после развода. При этом помолодев, прибрав к рукам остававшуюся тут часть своего существа - не растраченную: отставленную - изрядно-таки потешая затем остальных рецидивными желаниями младой жизни беспрестанно перемещаться без цели или пойти по девочкам, или выпить чего-нибудь крепко-сладкого, или вообще так. И мы топали в эту, как правило, ночную неизвестность, и где-то что-то искали, и находили или нет, постепенно рассеиваясь, пока каждый не оставался в одиночестве, окруженный отсутствующими остальными.