Ларёк - Майя Новик

— Ну вот, дочь моя, — сказала мама, — наконец-то ты не будешь мерзнуть.

До этого момента шубы у меня никогда не было, если не считать тех шуб из искусственного меха, которые выпускала еще советская промышленность. Как правило, все они были каких-то немыслимо мрачных расцветок, очень тяжелыми и очень холодными. Мерзнуть в них я начинала уже на трамвайной остановке. А к тому моменту, когда я подъезжала к работе, меня попросту трясло от холода. Собачья шуба, конечно, не могла сравниться с каракулевой или норковой, однако, это было уже кое-что! Стоило мне один раз появиться в ларьке в шубе, как молва тотчас же донесла Леночке и Илье, что я живу явно не по средствам, и Леночка под каким-то благовидным предлогом заехала в ларек, посмотреть, что же за шубу я купила. О, завистливые, маленькие, тщеславные женщины! Мне было очень неприятно, тем более что заехали они большой, шумной компанией, и визит их продолжался довольно долго. Валерия еще не ушла, вместе с ними приехал какой-то ее знакомый, и все они говорили, говорили, говорили… Купили пару бутылок дорогого ликера, самые дорогие сигареты, шоколад. Лене нужно было срочно пустить мне пыль в глаза. Она то и дело смотрела на шубу и, по-видимому, прикидывала, сколько та может стоить. Когда они уехали, меня просто трясло, и я напилась в первый раз за всю работу в ларьке. Вместе с Гордым и подругой Валерии, которую тоже звали Лена (на Вздорову она абсолютно не была похожа, она была хрупкой блондинкой со строгим личиком) мы выпили бутылку бренди «Плиски». Еды не было, и закусывать пришлось чебуреками, которые пролежали в ларьке три дня. Стоит ли говорить, что к утру мне стало плохо? Когда я сдавала смену, мне то и дело приходилось пролатывать подступавший к горлу мягкий, теплый комок, и я и вслух, и про себя клялась, что никогда… нигде… и ни за что! Гордый подсмеивался надо мной, Валерия качала головой.

— Ты знаешь, — сказала она мне как-то, — мне Илью даже жалко.

— С чего это?

— Лена его просто на ….ях таскает. Это слышать надо. А я-то еще думала — вот какая интеллигентная девушка! Да уж… Приехал Игорь, а Илья кассу забыл снять. Как она начала материться! Я такие отборные маты в первый раз слышала. Хоть бы Игоря постеснялась.

— А Илья?

— А что Илья? Снял кассу, как миленький, отдал все Игорю, ни слова поперек. Во как с мужиками надо! А мы-то дурочки — вот тебе любимый тапочки, вот тебе ужин! Блин, чуть ли не зубами белые носки отстирываем! Ну и зачем все это?

— Ты не понимаешь, — остановила я Валерию, в своем праведном гневе на мужчин вообще и на мужа в частности она могла зайти далеко. — Она же специально это делает, ей зрители нужны. Она так на публику работает, мне Ломакин рассказывал. Как зрителей нет, все спокойно, как кто-то рядом появляется — так истерика за истерикой, все должны видеть, что мужик у нее под каблуком. Актриса.

— Ну, если Илья с ней останется… Я не знаю, где тогда справедливость.

— Да пусть остается, тебе что, жалко? Илья ведь тоже не подарок, все его выходки терпеть, это же железные нервы иметь надо, или просто быть пофигистом. Я считаю, они нашли друг друга.

Впрочем, вскоре произошел случай, который показал, что в моей душе совсем не все так гладко, как мне хотелось показать Валерии. Да что там! Сама-то я об этом знала. Меня предали два самых любимых человека. Да, я их любила, несмотря на все их недостатки или вопреки им. Такова уж моя природа, ничего с этим не поделаешь. Любовь так невзирая, верность так до конца… Дура… В эти месяцы я ненавидела и себя, и весь мир настолько сильно, что это было видно даже незнакомым людям. Помню, переполненная злостью и обидой, я в трамвае с такой ненавистью посмотрела на абсолютно незнакомого мне мужчину, вся вина которого состояла лишь в том, что он сидел, а мне пришлось стоять, так как все места были заняты, что он еще долго изумленно оборачивался на меня, то ли стараясь понять, откуда во мне столько злости, то ли стараясь вспомнить, чем он меня мог обидеть?

Вечером в ларьке я узнала, что Илья с проломленной головой попал в больницу «скорой помощи». Об этом мне сказал Слава, который зашел купить сигарет.

— Он выскочил из ларька, и его сразу же ударили арматуриной… Ты куда? — крикнул он мне вслед.

Больница «скорой помощи» была почти рядом. Не помня себя, я добежала до нее, в списках нашла свою фамилию, скачками поднялась на этаж… Илья был похож на чучело, которому вдруг стало плохо. «Чепчик» из бинтов напоминал о бальзамировании. Я поняла, что он чувствует себя отвратительно не только физически, но и морально. До этого я видела его лишь мельком, и он все время был в пуховике. Сейчас я увидела его в каком-то дешевом зеленом трико, которое делало его изможденное лицо совсем белым. Его худоба приближалась к дистрофии. Наверное, он вообще ничего не ел эти месяцы. Он слабо улыбнулся, увидев меня. Это была улыбка больного ребенка. Я не удержалась и обняла его. Он не стал отстраняться, но напрягся, и я тут же отшатнулась. Я уже жалела, что пришла.

Мы сели на скамью в курилке. Илья что-то говорил, я слушала.

— А знаешь, — вдруг сказал он, — Мне все время сниться лестница на какую-то девятиэтажку. И я знаю, что на крыше нас должны расстрелять. И первым оказываюсь я. В меня стреляют и я падаю… падаю… падаю… и умираю. А потом начинают расстреливать следующего, и им снова оказываюсь я… И так каждую ночь… Раньше я не понимал, что на свете самое страшное… Самое страшное — это вкладывать в другого человека любовь и не получать от него никакого ответа…

— Теперь ты знаешь, что долгое время испытывала я…

Он кивнул и снова улыбнулся своей детской беззащитной улыбкой. На глазах стояли слезы…

— Я теперь одно знаю, — вдруг сказал он совсем другим тоном, — На все нужны деньги. Будут деньги, будет и любовь, и женщины, все будет.

Я хотела было возразить, что любовь на деньги не купишь, но вовремя удержалась. Мою любовь, возможно, и не купишь, но его интересует вовсе не моя любовь, а любовь Вздоровой. А уж ее чувства меряются исключительно «зелеными».

Потом пришла Лена, и он снова стал чужим, в глазах словно опустилась металлическая шторка. Я ушла.

В ларьке Слава рассказал, как было дело.

Он зашел в ларек, как всегда, купить сигарет. На смене была одна Лена, Илья опаздывал, и она попросила Славу побыть в ларьке хотя бы до одиннадцати, пока не схлынет народ. Она боялась. Слава согласился, взял банку пива и остался. Через какое-то время пришел пьяный Илья.

— Ну, пришел и пришел. Ну, выпил, мало ли, что с кем бывает… Ну, уложила бы его спать, да и дело с концом. Проблема, как будто. Нет, она начала его дергать. Илью, сама знаешь, завести, раз плюнуть. Она ему — и тут ты не так делаешь, и сам ты никто, и зовут тебя никак. Он сидит, терпит. Даже я вижу — заводится. Тут мужик какой-то подошел, «Бонд» покупал. Ну, подала ему Лена пачку «Бонда», что-то ему не понравилось. Он говорит, подделка, дай другую. Она дала другую. Он снова: «И эта — подделка. Покажи-ка мне блок». Тут Илья и вызверился на него, мол, бери что дают и проваливай. Мужик и говорит: «Ну-ка, умный, выйди. Поговорим». Илья выскакивает… Я-то и не заметил, что он арматурину с собой прихватил, она вот тут, у дверей стояла… Я выскочил следом, но задержался — шапку снял, вон у кассы положил, а то снимут в драке. Пока возился, ему этой самой арматурой и приложили. Выхожу — мужики над ним стоят. Ну что, пнули его пару раз да ушли. Мне что, из-за Ильи с ними драться?

Я посмотрел — кровищщи! У меня пуховик новый, так я его чуть ли не на мизинцах сюда занес, — Слава даже показал, как он нес Илью. — Лена, медик, бляха-муха, чуть в обморок не упала. Ладно, сбегал, вызвал «скорую». Врачиха приехала, как края раны раскрыла, заглянула туда… Я сам чуть в обморок не хлопнулся… Не, блин, Илья псих, это точно. И как я не углядел, что он прут этот схватил? Так, думал, ну, дадут ему там раза, да и ладно…

Этот случай надолго выбил меня из колеи. Оказывается, Илья был несчастен, как и я! Это было целое открытие. Оказывается, в результате этого разрыва, ему тоже было плохо! Наверное, постороннему человеку трудно понять, как можно было любить такого отчаянного труса и неудачника, как Илья, я объясняла это для себя так: пока мы не сталкивались с внешним миром, пока в нашем мире были только мы двое, все было хорошо. Трудности начинались при столкновении с какими-то внешними факторами, с трудностями, которые ни я, ни он не хотели или не могли по каким-то причинам преодолеть. После этого случая я стала вспоминать не только все плохое, что было между нами, но и хорошее. Легче мне от этого не становилось. Лучше бы он умер, иногда думала я. Тогда все было бы намного проще.

— А ты так и думай, — поддержала меня Валерия, — Илья просто умер, вот и все. На самом деле так легче: он не предавал тебя, не было никакой Леночки Вздоровой, Илья умер, его нет. Все.

Иногда она, глядя на то, как я мучаюсь, предавалась воспоминаниям о собственном разводе.