Питер Пэн в Кенсингтонском Саду - Джеймс Барри

— Мейми, выходи за меня замуж, — предложил он.

Надо сказать, как это пи странно, но точно такая идея в то же самое время пришла и к Мейми.

— Я согласна, — ответила она, — но хватит ли в твоей лодке места для двоих?

— Хватит, если сесть поплотней друг к другу, — ответил Питер.

— Наверное, птицы будут недовольны?

На это Питер заверил Мейми, что птицы будут счастливы ее принять, хотя я лично в этом несколько сомневаюсь. Еще он добавил, что зимой птиц мало…

— Правда, — неохотно признал он, — им может понравиться твоя одежда.

Мысль, что придется расстаться с одеждой, возмутила Мейми.

— Просто они всегда думают о своих гнездах, — извиняющимся тоном объяснил Питер, — а некоторые кусочки твоей одежды, — он потрогал рукой мех шубки, — просто сведут их с ума.

— Свой мех я не отдам, — решительно сказала Мейми.

— Нет, конечно же нет, — согласился Питер, продолжая, однако, в восхищении его поглаживать. — А знаешь, Мейми, почему я люблю тебя? Потому что ты похожа на красивое гнездо.

От этих слов Мейми почувствовала себя неловко.

— По-моему, сейчас ты говоришь скорее как птица, чем как человек, — сказала она, отступая назад. Питер и впрямь даже походил сейчас на птицу. — В конце концов, — продолжала она, — ты ведь только Серединка на Половинку. — Тут Мейми почувствовала, насколько сильно она его задела, и поспешила добавить: — Но это, должно быть, очень здорово.

— Так пойдем со мной, милая Мейми, и ты станешь такой же, — упрашивал ее Питер. Приближалось Время Открытия Ворот. Они отправились к его лодке.

— А ты совсем и не похожа на гнездо, — прошептал Питер, желая сказать ей что-нибудь приятное.

— Правда? А жаль. Мне бы очень хотелось на него походить, — ответила Мейми с чисто женской непоследовательностью. — К тому же, дорогой Питер, хотя я и не могу отдать птицам свой мех, я бы не возражала, если бы они свили гнездо прямо на нем. Представляю себе: у меня на шее — гнездо с пестрыми яичками! Как это было бы чудесно!

Когда они подходили к озеру, Мейми охватила легкая дрожь.

— Конечно же, я часто, очень часто буду навещать маму, — сказала она. — Я вовсе не собираюсь прощаться с ней навсегда, вовсе нет.

— Конечно, не навсегда, — подтвердил Питер. Однако в глубине души он знал, что все может быть совсем не так, как Мейми думает. И он бы сказал ей об этом, если бы не боялся потерять ее. А он очень этого боялся. Она ему нравилась, и он чувствовал, что не сможет без нее жить. «Со временем она забудет свою маму и будет счастлива со мной», — убеждал он себя и вел Мейми все дальше и дальше, мимоходом раздавая наперстки.

Но даже когда Мейми увидела лодку и была поражена ее красотой, она продолжала с волнением говорить о своей маме.

— Ты ведь прекрасно знаешь, Питер, что я ни за что бы не согласилась пойти, если бы не была абсолютно уверена, что смогу вернуться к маме, как только захочу. Ведь это так, Питер? Скажи же!

Он подтвердил, что это так, но больше не смел смотреть ей в глаза.

— А ты уверена, что твоя мама всегда будет ждать тебя? — угрюмо спросил он.

— Чтобы — моя мама — меня — не ждала? Как тебе такое могло прийти в голову? — воскликнула Мейми, и ее лицо вспыхнуло.

— А она не закроет перед тобой дверь? — хриплым голосом спросил Питер.

— Дверь всегда, всегда будет открытой, — ответила Мейми, — и мама будет ждать меня около нее.

— Что ж, если ты так в этом уверена, — сказал Питер с некоторой жестокостью, — садись в лодку! — И он помог Мейми ступить в Дроздиное Гнездо.

— Но почему ты не смотришь мне в глаза, Питер? — спросила она, беря его за руку.

Питер хотел уйти от ее взгляда, хотел оттолкнуть лодку от берега, но потом что-то комом подступило к его горлу, и он, выскочив из лодки, с потерянным видом уселся на снегу.

Мейми подошла к нему.

— Питер, дорогой, что с тобой? — спрашивала она, не понимая, в чем дело.

— О Мейми, — воскликнул Питер, — с моей стороны нечестно брать тебя с собой, ведь я-то знаю, что ты не сможешь вернуться! Твоя мама, — тут комок снова подступил к его горлу, — ты не знаешь их так, как знаю я.

И он рассказал печальную историю о том, как он наткнулся на закрытое окно. Мейми слушала едва дыша.

— Но моя мама, — возражала она. — МОЯ мама…

— Да, и она тоже, — перебил ее Питер. — Мамы все одинаковы. Может быть, она уже подыскивает себе нового ребеночка.

Мейми пришла в ужас.

— Нет, этого не может быть, я не верю! Просто твоя мама осталась одна, когда ты улетел, а у моей есть Тони, и, конечно же, ей одного хватит!

— Ты бы видела письма, которые Соломон получает от женщин, уже имеющих шестерых, — отвечал Питер с горечью.

И тут они услышали скрип ворот во всех концах Сада. Наступил Час Открытия Ворот. Питер Пэн, испуганно оглянувшись, прыгнул в лодку. Он знал, что Мейми не пойдет с ним, и изо всех сил старался сдержать слезы. Зато Мейми рыдала в полный голос.

— А вдруг я опоздаю? — с отчаянием говорила она сквозь слезы. — А вдруг, Питер, она уже подыскала кого-нибудь?

И снова Питер спрыгнул на берег, как будто Мейми звала его назад.

— Я приду сюда сегодня вечером и буду тебя искать, — сказал он, прижимая ее к себе, — но если ты поспешишь, то, наверно, еще успеешь.

Потом он запечатлел последний наперсток на ее милых губках и спрятал лицо в ладони, чтобы не видеть, как она уходит.

— Милый Питер! — прошептала ему Мейми.

— Милая Мейми! — прошептал в ответ несчастный мальчик.

Она бросилась в его объятия, как делают феи и эльфы на своих свадьбах, а потом поспешила прочь. Вы бы только знали, как она бежала! Питер, конечно же, вернулся в Сад на следующий вечер, но Мейми нигде не нашел. Так он узнал, что она успела вовремя. Он еще долго надеялся, что когда-нибудь она вернется к нему, и ему часто казалось, когда он подплывал к Саду, что она стоит на берегу озера Серпентин, ожидая его, но Мейми больше не появилась. Она очень хотела вернуться, но боялась, что, увидев своего любимого Серединку на Половинку снова, не сможет скоро от него уйти, да и няня теперь не спускала с нее глаз. Однако Мейми часто с любовью вспоминала Питера Пэна и даже связала ему подхватку для чайника. Как-то раз она сидела, раздумывая, какой бы подарок сделать ему на пасху, когда ее мама вдруг задумчиво сказала:

— Подари-ка ему козла. Это будет самый нужный ему подарок.

— И он сможет на нем кататься и одновременно играть на дудочке! — воскликнула Мейми.

— Тогда, — сказала мама, — почему бы тебе не подарить ему твоего козла, того, которым ты по ночам пугаешь Тони?

— Но он ведь не настоящий, — ответила Мейми.

— Зато Тони он кажется очень даже настоящим.

— Да, мне он тоже кажется очень настоящим, — призналась Мейми, — но как же мне передать его Питеру?

Один такой способ мама знала. На следующий день они втроем с Тони (который, в общем-то, был славным мальчуганом, хотя до Мейми, конечно же, ему было далеко) пошли в Сад. Мейми одна вошла в кольцо фей, и ее мама, довольно сообразительная женщина, начала:

— Скажи мне, дочка, без загадок: получит Питер что в подарок?

На что Мейми отвечала:

— Дарю козла. Хоть нелегко, его кидаю далеко.

Потом заговорил Тони:

— Коль Питер здесь его найдет, ко мне он больше не придет?

Мейми ему отвечала:

— Клянусь и светом я и тьмой: он не нарушит твой покой.

Потом Мейми написала Питеру записку и оставила ее в укромном местечке. В ней она рассказала о своем подарке и просила его уговорить фей превратить козла в настоящего, чтобы на нем можно было ездить. Так все и произошло. Питер нашел письмо, обратился к феям, а тем ничего не стоило превратить козла в настоящего. Таким вот образом Питер и получил козла, на котором он сейчас разъезжает по Саду, тихонько наигрывая на дудочке. Мейми сдержала свое обещание и больше не пугала брата козлом, хотя, как я слышал, она придумала кого-то другого. Пока она не выросла и не стала совсем большой, она продолжала оставлять подарки Питеру Пэну и писать ему записки, объясняющие, как с ними играть. Причем, насколько я знаю, другие дети тоже оставляют подарки Питеру. Оставляет их, например, Дэвид, у нас с ним есть для этого укромнейшее местечко, которое, если хотите, мы можем вам показать. Только прошу вас: не надо о нем говорить, если с нами будет наша собака Портос. Он страшно любит игрушки, и если бы ему удалось найги то место, он утащил бы их все до одной.

Питер, хотя и не забыл Мейми, снова стал, как всегда, веселым и частенько от прилива счастья спрыгивает с козла, ложится на траву и весело болтает ногами в воздухе. Он совсем не грустит, о нет! Правда, время от времени у него и сейчас всплывают в памяти те времена, когда он был человеком, и он с особой добротой относится к ласточкам, прилетающим на его остров, потому что ласточки — это души умерших младенцев. Ласточки всегда строят гнезда под карнизами домов, в которых они жили людьми, и даже пытаются влететь в детскую. Наверно, поэтому Питер и любит ласточек больше других птиц.