Под волнами Иматры - Александр Лавров (Красницкий)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Про змею рассказывай, про змею!
Кондратьев встрепенулся. Ему очень льстило это общее внимание.
– Полюбился ты мне, парень, – хлопнул мастеровой его по плечу, когда рассказ был кончен. – Выпить желаешь?
– Выпить? Отчего же? Коли угощают, выпить всегда можно, это натуре не повредит.
– Так пойдем в сторожку, так и быть, угощу! На работу не нужно?
– Какая работа тут! Из-за змеиного страху на сей день от всего освобожден.
– Так и гуляй душа! Нужно же человеку в себя после змеи прийти!
Мастеровой обнял сцепщика за плечо, вытащил из кармана бутылку водки и, помахивая нею, заорал:
– Гуляем, вот мы как!
Пара новых друзей удалилась, а вслед им понеслись затаенные вздохи, и даже кто-то во всеуслышание высказал мысль:
– Привалит же счастье! Из-за змеи угощают!
Новые друзья отошли подальше и расположились на откосе канавы. Приложились для первого знакомства к бутылке, и Алексей Кондратьев начал заметно хмелеть. Он болтал без умолку. В болтовне его перемешались и рассказы о змее, и его надежды на получение награды за найденный портрет.
– Уж как пить дать – получу! – хвастался он. Если этого барина не найду, от сыскного награждение будет, вот я какой!
– Сыскное-то причем? – удивился мастеровой.
– Очень причем… Ты думаешь, что? Я давеча и говорить не хотел, да о портрете проболтался…
– Что? Ничего я не думаю!…
– Потому и не думаешь, что глуп ты, как я вижу…
– Уж и глуп будто?!
– Само собой… Портрет-то я где нашел? Ты мне скажи – где?
– А, ну, тебя и с портретом-то! Почем я знаю?!
– То-то и дело, что не знаешь… Кабы знал, так все бы смекнул… Где бутылка-то?
Кондратьев одним духом осушил остатки.
– Слышь ты, – совсем пьяным голосом заговорил он, – портрет тот я нашел в том самом вагоне, в коем сюда, в Питер, мертвый барин с дочкой приехал, и в той самой купе, где он помер…
– Ну, так что же из того?
– Глуп ты, а еще мастеровой! Может, это портрет-то евойный, мертвого барина? Так дочке приятно.
– А ты покойника-то видел?
– Нет, он на станцию прямо проехал.
– А я вот видел!
– Ты? – удивился Кондратьев. – Где сподобился?…
– Фонарь электрический починяли, когда тот поезд подошел, при мне вынесли… Знаешь что?
– Что еще?
– Портрет-то у тебя где?
– Дома схоронен.
– Так ты тащи его сюда.
– Зачем?
– Посмотрю я, сразу узнаю, тот это или другой… Тебя жалею, ни за что ни про что втешешься!…
Кондратьев был уже пьян и плохо соображал. Однако доводы нового товарища показались ему убедительными.
– А ты… ты не надуешь? – спросил он, поднимая отяжелевшую голову.
– Кого? Тебя-то, своего брата Исаакия? Вот корысть была!
– Коли не надуешь, да выйдет что у нас из этого, так я тебя уважу, поделимся…
– И на том спасибо… Дело только поскорее варганить нужно… Болтал в народе напрасно.
– Сплоховал, брат, сам знаю, что сплоховал… Так принести?
– Портрет-то? Уж это, как ты хочешь…
– Я принесу… Выпить бы теперь важно было…
У собеседника сцепщика был, очевидно, с собой большой запас хмельной влаги. Не успел Кондратьев выразить свое желание, как у мастерового в руках появилась новая, полная вина бутылка. Он торжественно потряс ею перед носом товарища и многозначительно произнес:
– А это что?
– Дай! – потянулся к бутылке Кондратьев.
– Шалишь! Чего мне тебя зря угощать-то? Принесешь портрет, пей, сколько твоей душе будет угодно, а до тех пор ни-ни…
Сцепщик был уже так пьян, что готов был на все, только бы продолжить выпивку.
– Так не дашь? – вскрикнул он.
– Принеси портрет сперва!
Кондратьев вскочил на ноги.
– Ну, быть по-твоему, – произнес он, – принесу. Надуешь – убью! Здесь меня жди… Сюда приду.
Он пошел, слегка покачиваясь, в сторону довольно далеких строений. Начинало уже темнеть, но до наступления вечера было все-таки далеко. Когда Кондратьев несколько отошел, его товарищ тоже быстро, без всякого признака опьянения, вскочил на ноги.
Порывистым движением он расстегнул ворот рабочей блузы и вытащил из-под нее порядочной величины кожаный мешок, висевший на ремнях на шее; не снимая ремней, собеседник сцепщика поднял мешок и сильно потряс его около своего уха. Он, видимо, был очень озабочен и, убедившись на слух, что заключавшееся в мешке цело, поспешил засунуть его обратно под блузу и бегом пустился догонять уходившего Кондратьева.
– Постой, постой! – кричал он на бегу. – Чего мне тебя здесь ждать? Вместе пойдем!…
Сцепщик приостановился, и оба новых друга, обнявшись, пошли через поле. Скоро они скрылись во мгле наступивших сумерек.
* * *Вечером того же дня Пантелей Иванович Ракита, измученный, голодный, вернулся домой. Более суток он был на ногах.
– Ну, что твоя змея? – спросила Пантелея Ивановича жена.
Ракита только рукой махнул.
– Глупости все, вздор! – рассердился он. – Зеленый змий там был, а не змея! Вот что!…
– Однако, говорят…
– Глупости говорят!
– Да не о змее вовсе… Говорят о какой-то фотографии, найденной в том вагоне, где привезли этого миллионера Воробьева.
Пантелей Иванович, когда его супруга говорила это, закуривал послеобеденную сигару. Словно что-то ударило его, когда он услыхал эти слова. Сигара вывалилась из рук, и он уставился на жену недоумевающим взором.
– Какая карточка? – воскликнул он, – кто говорит?
– Дарья наша… У этого Кондратьева карточку видели. Он нашел ее в том вагоне.
– Не может быть! Как же это я ничего не знаю? Дарья! Дарья!
На зов явилась из кухни прислуга.
– Какая карточка? Что такое болтают? – закидывал ее вопросами Пантелей Иванович.
В ответ Дарья рассказала, что и она уже побывала на том месте, где появилась змея. Там она встретила знакомого, товарища Кондратьева, тоже сцепщика. Он и рассказал ей, что Кондратьев, пьяный, забрался в вагон первого класса, стоявший на запасных путях, чтобы проспаться там. Это был тот самый вагон, в котором скоропостижно умер богатый пассажир. Выспавшись на мягких диванах, Кондратьев, по рассказу знакомого Дарьи, нашел в том самом купе, где был мертвец, фотографическую карточку, которую и не подумал представить по начальству, а держал у себя. С какой целью – этого знакомый Дарьи не знал, но говорил, что портрет находится у Кондратьева и тот теперь никому его не показывает.
– Да как же я-то ничего не знаю об этом? – удивлялся Ракита.
– Помилуйте, барин, разве вам будут о таких пустяках говорить, беспокоить вас зря! – отозвалась Дарья.
– Ну, это не зря… Бог знает, что тут кроется… Сюртук мне скорее, пальто, скорее, скорей!
– Уходишь? Отдохнул бы, – пожалела Пантелея Ивановича жена.
– Какой тут, матушка, отдых, – замахал тот руками, – такое дело, такое дело!
Он убежал. Первому же дворнику, встреченному на пути, он приказал как можно скорее бежать в дом, где жили железнодорожные рабочие, и немедленно привести к нему Кондратьева. За первым посланным он отправил второго, третьего. Поиски оказались напрасными. Кондратьева нигде не было.
– С каким-то мастеровым запьянствовал, – сообщили посланцы, – видали тут его… домой приходил…
– Зачем? – спрашивал Ракита.
– В сундуке рылся, искал что-то… Потом ни с того ни с сего побил жену и ушел…
– И нет его?
– Нигде нет! Верно, в город ушел…
Ракита строго-настрого приказал, чтобы Кондратьева доставили немедленно, как только найдут.
Наступила ночь. Пантелей Иванович тревожился, томился, посылал узнать, не вернулся ли сцепщик, – все было напрасно; даже к рассвету Кондратьева все еще не было.
Измученный всей этой непрерывной суетой, Пантелей Иванович, когда стало светать, вздремнул. Вдруг он почувствовал, что его будят, и открыл глаза. Было уже совсем светло, наступило утро. Над Ракитой склонился тормошивший его усатый городовой.
– Ваше благородие, вставайте, – будил он Пантелея Ивановича, – нашелся!
– Кто нашелся? – еще не придя в себя, спросонок воскликнул тот.
– Кондратьев нашелся… лежит…
– Где? Спит пьяный?
– Какое, ваше благородие, пьяный! Мертвый!
Это сообщение было настолько неожиданно, что всякий сон как рукой сняло с Ракиты.
– Как мертвый? – закричал он. – Быть не может.
– Так точно, а все-таки Кондратьев померши.
– Да где он?
– Там, у Глухозерского завода, около леса… Караул уже приставлен, чтобы посторонние не налезали…
Ракита натянул пальто, схватил портфель и со всех ног кинулся к тому месту, где нашли Кондратьева. Еще издали он увидал кучку народа.
– Ваше благородие, – подбежал к нему городовой, приставленный к телу, – что-то неладно…
– Что еще?
– Покойник-то, хотя и мертвый, а словно шевелится…
– Глупости…
– Извольте сами взглянуть, то есть, не весь шевелится, а можно сказать, частью только.
Пантелей Иванович растолкал любопытных и подошел к распростертому на земле телу. Он сразу узнал Кондратьева, и его опытному глазу незачем было долго смотреть; сцепщик был мертв. Но положение тела было самое покойное. Казалось, будто умерший сладко спит. Никаких следов борьбы около него не было заметно.
