Караси и щуки - Аркадий Аверченко

— Зато дешево. Тридцать двѣ марки.

- Дешево?.. A я тебѣ вотъ что скажу: эти сорочки здѣсь стоятъ пять рублей, a въ Петроградѣ — четыре, салфетки здѣсь десять рублей, въ Петроградѣ семь, a галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоятъ! Повѣситься можно на такомъ галстукѣ.

- Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.

— A тутъ еще съ таможней можетъ быть…

— Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!

Тяжелое настроеніе.

Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ исторію съ Марьиной слободой въ городѣ К.

Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.

И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика — любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ… И чѣмъ дальше — тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.

A когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда — я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, a изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиваніе женщинъ и звуки скрипки и разбитаго піанино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.

Ибо сказано — о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ — портитъ.

НАЧАЛО КОНЦА…

Вполнѣ умѣстнымъ началомъ можетъ послужить сообщеніе германскаго офиціальнаго агентства, недавно опубликованное: «императоръ Вильгельмъ, прибывъ въ сѣверный городокъ Эльбингъ, неожиданно вошелъ въ трамвайный вагонъ и совершилъ вмѣстѣ со своей свитой поѣздку къ ближней верфи. Какъ кайзеръ, такъ и всѣ лица его свиты, заплатили за проѣздъ полагающіеся 10 пфенниговъ».

Вотъ какое сообщеніе появилось въ газетахъ. A дальше — мы уже справимся сами безо всякихъ газетъ и сообщеній… Мы знаемъ, что было дальше.

Снисходительно улыбаясь, Вильгельмъ вошелъ въ подъѣздъ маленькой второстепенной гостиницы и спросилъ: — A что, голубчикъ, не найдется ли y васъ номерокъ… такъ марки на три, на четыре?..

- О, ваше величество! воскликнулъ остолбенѣвшій портье. — Для васъ y насъ найдется номеръ въ двѣ комнаты, съ ванной за двадцать марокъ…

- О, нѣтъ, нѣтъ — что вы. Мнѣ именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно такъ, марки на три…

- Весь въ распоряженіи вашего величества, — изогнулся портье. — Попрошу сюда, налѣво. Номерокъ, правда, маловатъ и темноватъ…

- Это ничего… Цѣна?

— Три марки, ваше величество.

— За мной.

Кайзеръ шагалъ пѣшкомъ по улицъ, a за нимъ шла восторженная толпа. Тихо шептались:

- Обратите вниманіе, какъ онъ просто держится… Проѣхался въ трамваѣ за десять пфенниговъ, a теперь нанялъ номеръ въ три марки… Что за милое чудачество богатаго вѣнценосца! Интересно, куда онъ направляется сейчасъ?..

— A вотъ смотрите… Ну, конечно! Вошелъ въ дешевую общественную столовую.

— Господи! Зачѣмъ это ему?

— Навѣрное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, насъ кормятъ?..

- Это вы называете — попробовать? Да вѣдь онъ уплетаетъ в за обѣ щеки. Слышите, какой трескъ?

— Дѣйствительно, слышу. Что это трещитъ?

— У него. За ушами.

- Ну, ей Богу же — это мило! Зашелъ, какъ простой человѣкъ въ столовую и ѣстъ то же, что мы ѣдимъ.

- Какъ не любить такого короля!

- Правда — чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.

- Вотъ онъ… выходить. Сейчасъ, навѣрное, подадутъ ему карету. Любопытно, въ какихъ это онъ каретахъ, вообще, ѣздитъ?

- Удивительно! Пѣшкомъ идетъ… Заходитъ въ табачную лавочку… Что это онъ? Покупаетъ сигару! Да развѣ найдется y лавочника сигара такой цѣны, на которую онъ куритъ… Что? За пять пфенниговъ?!! Нѣтъ — вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительнаго короля!

- Очевидно, рѣшилъ за сегодняшній день испытать все.

— Тѣмъ пріятнѣе завтра будетъ вернуться ему къ императорской изысканности и роскоши.

Черезъ три дня:

- Кто это проѣхалъ тамъ въ трамваѣ? Странно: на площадкѣ народу биткомъ набито, a онъ ѣдетъ внутри совершенно одинъ.

— А, это нашъ кайзеръ. Развѣ вы не узнали?

- Но вѣдь онъ уже разъ проѣхался въ трамваѣ. Зачѣмъ же ему еще?

— Я тоже немножко не понимаю. Третій день ѣздитъ. Заплатитъ кондуктору и ѣдетъ.

— Странно. A публика не входитъ внутрь вагона — почему?

- Ну, все-таки кайзеръ, знаете. Неудобно стѣснять.

— A куда это онъ ѣдетъ?

— Вотъ уже выходитъ. Сейчасъ увидимъ. Гм! Опять заходить въ общую столовую.

- Пищу пробуетъ?

- Какое! Ѣстъ во всѣ лопатки. Вчера чай пилъ тутъ тоже — такъ два кусочка сахару осталось. Въ карманъ спряталъ.

- Что вы говорите! Зачѣмъ?

- Одинъ придворный тоже его спросилъ. A онъ отвѣчаетъ: «Пригодится, говоритъ. Одинъ кусочекъ подарю Викторіи-Августѣ, другой кронпринцу, если ему Верденская операція удастся».

— Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообѣдавъ, швырнетъ сотенный билетъ и сдачу оставляетъ дѣвушкѣ?

- Нѣтъ, вы этого не скажите. Вчера наѣлъ онъ на четыре марки и десять пфенниговъ. Далъ дѣвушкѣ пять марокъ в говоритъ: оставьте себѣ двадцать пфенниговъ, a семьдесятъ гоните сюда.

— Такъ и сказалъ: гоните сюда?

- Ну: можетъ, выразился изысканнѣе, но семьдесятъ пфенниговъ все-таки сунулъ въ жилетный карманъ. Потомъ на нихъ (я самъ видѣлъ) купилъ 3 воротничка.

- Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесятъ пфенниговъ?!

— Даже за шестьдесятъ. Бумажные. A на оставшіеся десять пфенниговъ купилъ сигару. Докурилъ до половины и спряталъ.

— Какое милое чудачество!

— Ну, какъ вамъ сказать…

Черезъ недѣлю.

- Виноватъ, позвольте мнѣ пройти внутрь трамвая…

- Куда вы прете! Неудобно.

— Это почему же-съ?

— Тамъ кайзеръ сидитъ.

- Опять?!

- Да-съ, опять.

- Господи, что это онъ каждый день разъѣздился. Торчи тутъ вѣчно на площадкѣ!..

- Ничего не подѣлаешь. Всѣ одинаково страдаемъ. Раньше хоть свита его ѣздила, a теперь и тѣ перестали.

- Собственно, почему?

- Собственно изъ-за сигары. Такія онъ сигары сталъ курить, что даже Гельфериха, друга его, извините, стошнило. Съ тѣхъ поръ стараются съ нимъ въ закрытыя помѣщенія не попадать.

- Гм!.. Большое это для насъ неудобство.

— И не говорите! Занимаю я номеръ въ гостиницѣ «Розовый Медвѣдь», какъ разъ рядомъ съ нимъ… И что же!

— Развѣ онъ до сихъ поръ въ этомъ «Медвѣдѣ» живетъ?!

— Представьте! Отвратительнѣйшій номеришко въ три марки, и такъ онъ туда представьте вгвоздился, что штопоромъ его не вытянешь. Ну, вотъ. Такъ придешь домой — портье жить не даетъ: сапогами не стучи, умываться или что другое дѣлать (перегородка-то въ палецъ) не смѣй — чистое наказаніе! Будто не можетъ человѣкъ себѣ дворца выстроить.

- Да-съ. Оно и съ обѣдами не совсѣмъ удобно.

Приходить — всѣ должны вставать и стоять, пока онъ не съѣсть обѣда, A ѣстъ онъ долго. Да еще кусокъ останется, такъ онъ норовитъ его въ карманъ сунуть или въ другое какое мѣсто. Вѣрите — вчера полтарелки макаронъ за голенищемъ унесъ.

— Что за милое чудачество!

— Чудачество? Вотъ что, мой дорогой — если вы тихій идіотъ, то и должны жить въ убѣжищѣ для идіотовъ, a не толпиться зря на трамвайной площадкѣ!..

Черезъ мѣсяцъ.

– Ѣздитъ?

- Ѣздитъ. Раза четыре въ день: и все норовитъ до конца доѣхать за свои десять пфенниговъ. Опять же вагонъ такъ прокурилъ своими сигарами, что войти нельзя. По полтора пфеннига за штуку сигары куритъ — повѣрите ли?!!

— Какъ не стыдно, право. Вѣдь мы къ нему въ его дворцы не лѣземъ, такъ почему жъ онъ къ намъ лѣзетъ. Кайзеръ ты, — такъ и поступай по-кайзерячьи, a не веди себя, какъ мелкій комми изъ базарной гостиницы.

- Вотъ вы говорите — дворцы… Какіе тамъ дворцы, когда, говорятъ, все заложено и перезаложено. Вѣрите ли — исподнее солдатское подъ видомъ шутки якобы — подъ штаны надѣлъ, да такъ и ходить. Стыдобушка!

— Слушайте… A нельзя его не пускать въ трамвай?

- Попробуй, не пусти. Я, говоритъ, такой же пассажиръ, какъ другіе! Въ столовой тоже: я, говорить, такой же обѣдающій, какъ другіе… A какое тамъ — такой! Все-таки кайзеръ — жалко — ну, лишній кусокъ и ввернутъ или полтарелочки супу подбросятъ.

— A въ «Розовомъ Медведѣ» все еще живетъ?