Император-гоблин - Кэтрин Эддисон

Императрица Ченело Драджаран скончалась весной того года, когда ее сыну должно было исполниться девять. Его любимая матушка была больна все время, что он ее помнил. Даже ему, малышу, в ту зиму стало ясно, что его поседевшая, исхудавшая до последнего предела мама – умирает. На ее изможденном лице жили лишь ставшие еще больше глаза, а от самого нежного прикосновения на истончившейся коже оставались синяки. Всю зиму и первый месяц весны она безутешно плакала, потому что не хотела умирать, тосковала по родине и отчаянно боялась за сына.

Она вышла замуж совсем юной – едва ей исполнилось шестнадцать – подчиняясь воле отца. Великий Авар Бариджана желал видеть свою дочь императрицей. Несмотря на то что эльфы враждебно относились ко всем чужестранцам без исключения, им было необходимо наладить добрые отношения с Бариджаном, чтобы получить выход к Чадеванскому морю – важному торговому пути. Поэтому советник по иностранным делам убедил Варенечибеля согласиться на этот брак.

Незадолго до смерти Ченело сказала Майе, что это было неверное решение, как со стороны ее отца, так и со стороны императора Варенечибеля. Правителю государства гоблинов были нужны сыновья, но жена родила ему двух дочерей, одна из которых была полубезумной. Отец не любил Ченело, однако его привлекла идея обезопасить северную границу с могущественным государством, намного превосходившим по площади Бариджан. Свидетель, ведавший иностранными делами, был амбициозным и жадным. Когда Майе было два года, его осудили за взятки, которые он брал у купцов из Пенчарна. Варенечибель послал Ченело гравюру с детальным изображением казни.

Когда возник вопрос о свадьбе, Варенечибель все еще носил траур по третьей жене, императрице Паджиро, которая скончалась пять лет назад. И ему не следовало бы задумываться о новом браке, тем более с девочкой из страны варваров-гоблинов, годившейся ему в дочери. Еще до бракосочетания придворные придумали чужеземной принцессе жестокую кличку – Пугало. Варенечибель считал ее никчемной, некрасивой и скучной, но отсутствие интереса не переросло бы в ненависть, если бы не брачная ночь. Варенечибелю пришлось выполнить супружеские обязанности, и, хотя это случилось всего один раз, императрица забеременела. Наутро после свадьбы двор получил неопровержимое доказательство того, что Ченело вышла замуж девственницей, поэтому император даже не мог объявить, что ребенок не от него.

Императрица Паджиро умерла в родах, и, возможно, если бы с Ченело произошло то же самое, император простил бы ее. Но она выжила и родила здорового сына, такого же смуглого и уродливого, как она сама. Варенечибель немилосердно заявил, что если она надеялась заменить Паджиро и ее последнего умершего ребенка, она жестоко ошиблась. Как только Ченело оправилась после родов, он сослал ее вместе с новорожденным в поместье Исваро’э, где она провела последние восемь лет жизни.

Ченело умерла в серый ветреный день в середине весны. Мертвая императрица устраивала Варенечибеля больше, чем живая, и он немедленно приказал начать подготовку к пышным государственным похоронам. Великий Авар Бариджана, видимо, разделял его чувства. Все эти годы он не возражал против отвратительного обращения со своей дочерью и не видел ничего странного в том, что муж лег в постель с женой только для того, чтобы зачать сына. Однако Авар был бы смертельно оскорблен, если бы ее телу не воздали подобающих почестей. Затерянный в глуши особняк наводнили секретари, чиновники, священники. Натыкаясь на Майю, они лишь вздыхали и качали головами. Почти все это время он прятался в спальне матери.

Если бы он мог просто лечь и умереть от горя, он бы так и сделал. Матушка была для него всем, и хотя она постаралась подготовить его к своему уходу, он был еще слишком мал и не понимал, что такое смерть. Не понимал до того момента, когда ее не стало; и тогда на сердце у него появилась незаживающая рана, в его душе образовалась пустота, которую ничто не могло заполнить. Он везде искал ее, даже после того, как ему показали тело. Искал и искал целыми днями, но не мог найти.

Он плакал, только когда оставался один, потому что не доверял незнакомым взрослым, которые суетились, нарушали мир и тишину, царившие в Исваро’э, своими громкими голосами, топотом и беспрестанным шумом, сборами и перестановками. А потом настал день, когда они сказали Майе, что ему придется покинуть Исваро’э, посадили на воздушный корабль и привезли к Унтэйлейанскому Двору. Он никогда до конца не верил в существование Двора и считал его выдумкой – местом из легенд, которые рассказывала мать.

А теперь он сидел здесь, в этом маленьком, но опрятном храме лунного бога, который был также богом снов, смерти и возрождения, и вспоминал холодный гигантский зал Отасмейре в императорском дворце, его мраморные стены, среди которых гуляло эхо. В Отасмейре имелись отдельные часовни, посвященные каждому из богов. Но в святилище Улиса не было места для проведения государственных похорон, поэтому гроб Ченело поставили под круглым окном в вершине купола, как когда-то – гробы императрицы Паджиро и императрицы Лешан. Вместо единственного священника в черной рясе там была целая толпа прелатов и каноников во главе с архиепископом в алых одеждах, облака благовоний и множество эльфов с белой кожей и белоснежными волосами в вычурных траурных одеждах. Они стояли молча, с равнодушными лицами. Здесь тоже было тихо. Но не совсем. Майя слышал сдавленные всхлипы, слышал, как шелестели одежды, когда кто-нибудь обнимал плачущего родственника. В какой-то момент, осознав потерю, громко зарыдала девочка, и остальные молча расступились, чтобы отец вывел ее на улицу. Майя подумал, что десять лет назад никто не сделал бы ничего подобного ради него.

Он помнил, как стоял, стиснув зубы, не моргая, рядом с придворной дамой, который поручили неблагодарное занятие присматривать за ним во время похорон. Ченело, рассказывая сыну о своем браке, старалась не осуждать императора и тщательно подбирала слова, понятные восьмилетнему ребенку. Но страстная любовь к матери открыла ему глаза на многое. Он понял, что в ее смерти виноват отец и все эти придворные, и подумал, что его слезы доставят им удовольствие. Поэтому в тот день он так и не заплакал, но потом целую неделю рыдал в холодной сырой спальне, отведенной ему в Эдономи. Он с горечью подумал, что, наверное, сильно напугал ту придворную даму, и сделал себе мысленную заметку попросить Ксевета найти ее, если это возможно.

Прелат Улимейре выбрал сокращенный вариант заупокойной службы, в отличие от бесконечной церемонии, которой удостоилась Ченело, и которая предстояла Варенечибелю и троим его сыновьям. Самой длинной частью было перечисление имен погибших и оставшихся в живых их родственников. Под конец священник робко взглянул на Майю и неуверенным голосом