Интерлюдия Томаса - Дин Кунц

Они будут охотиться на меня, а мне придется или бежать с Аннамарией, или убить их всех. Но я не смогу убить так много людей, не смогу убить даже одного. В моем пистолете обойма на десять патронов, но в ней их осталось семь. Однако недостаток патронов — не причина, по которой я не стану прокладывать себе путь из «Уголка» с помощью пистолета. Мне этого не позволит мое прошлое и будущее. Под прошлым я подразумеваю мои утраты, под будущим

— надежду вернуть утраченное.

До зари считаные минуты, и не могу представить себе, где найти надежное убежище среди холмов после восхода солнца. А мне нужно спрятаться, чтобы подумать. И, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, я бегу через кутающуюся в темноту лужайку к тропе, усыпанной ломаными ракушками.

В отсутствие луны океан черен как нефть, и пена прибоя серая, словно мыльные хлопья на воде, в которой снова и снова мыли грязные руки. Берег залит звездным светом, и хотя звезд в галактиках больше, чем песчинок на пляже, эта полоска песка освещена плохо, цветом напоминая черненое серебро, потому что наша Земля одинока, вращается далеко от скоплений звезд и каждую ночь еще больше удаляется от них.

Когда я добираюсь до конца тропы и обломки раковин скользят под ногами со звуком, похожим на звон монет в пиратском кладе, она внезапно проносится мимо меня, последовав за мной от дома. Без лунного света флаг ее волос не такой яркий, как прежде, но она — та самая девочка-блондинка, которую я мельком видел раньше, Джоли, дочь Ардис. Если она проследовала за мной до самого дома, а потом подслушала мой разговор с ее матерью на веранде, становится понятным, почему, пробегая, она говорит мне, словно мы с ней заговорщики:

— Следуй за мной! Быстро!

Глава 7

Джоли — тень, но быстрая, как свет, и хотя она уже далеко впереди, останавливается у жерла большой дренажной трубы, чтобы подождать меня.

Подбегая к ней, я слышу, как мужчина что-то кричит, не у меня за спиной, а, похоже, от домов, которые стоят над пляжем, и ему отвечает другой мужчина. Слова искажаются расстоянием, на них накладываются гулкие удары моего сердца и хрипы моего частого дыхания, но их смысл все равно ясен. Мужчины вышли на охоту.

Я также слышу шум автомобильного двигателя, внедорожника или большого пикапа. Где-то наверху вспыхивает мощный прожектор, гаснет, вспыхивает вновь, и его луч проходит над нашими головами с севера на юг. Я предполагаю, что установлен этот прожектор в кузове, а электроэнергией его обеспечивает заработавший двигатель.

Кукловод может мобилизовать свою армию с удивительной быстротой, потому что не нуждается в телефоне. Возможно, ему нет необходимости вселяться в разум каждого из своих подданных, чтобы сообщить им, какую угрозу я собой представляю. Скорее всего, он способен одновременно передать всем свой приказ, которому они не обязаны подчиняться — как приходится тому члену семьи, в которого вселяется кукловод, — но они все равно подчиняются, зная, что несет с собой ослушание.

— Держись ближе ко мне, — слышу я шепот Джоли. — Пока мы не можем включать свет, а идти нам туда, где очень темно.

Ее рука в моей — маленькая и тонкая, но сильная.

Мы проскальзываем сквозь нависшие лианы. Холодные и извивающиеся, они вызывают образ мертвых змей, свисающих с головы лишенной жизни Медузы.

Как было и прежде, тоннель темен, словно мир слепого, и почти такой же тихий, как жизнь глухого. Резиновые подошвы нашей обуви чуть слышно шуршат по бетону трубы. На полу нет луж, по которым мы бы шлепали, нет мусора, который скрипел бы под ногами. Если какое-то зверье и составляет нам компанию в темноте, они бесшумны, будто крысы, появляющиеся в наших снах.

Воздух прохладный и пахнет чистотой. В дренажной трубе, даже такого размера, особенно в сезон дождей, а он как раз на дворе, можно ожидать слабый запах сырости и плесени, а то и вонь тухлой воды и гниющих водорослей. Ничего этого нет и в помине. Отсутствие запахов дезориентирует не меньше темноты.

Мы держимся центра, где потолок выше всего, а это означает, что девочка не может продвигаться вперед на ощупь, держась рукой за стену. Однако идет она уверенно, без колебаний, обычным прогулочным шагом, словно для того, чтобы знать, где она находится, ей достаточно ощущать бетон под ногами, а лицом — едва заметный ветерок.

В прошлом мне уже приходилось бывать в таких же темных местах, где опасности поджидали за каждым углом, приходилось ползти в узких тоннелях, нащупывая путь руками. Хотя в этой трубе пахнет чистотой и вроде бы смертельных угроз нет, такой тревоги я не испытывал ни в одном темном месте, где мне довелось побывать.

С каждым шагом мои нервы натягиваются все сильнее, шелковая темнота скребет по ним, тишина щиплет.

Желудок трепыхается, по спине то вверх, то вниз бежит холодок.

Я останавливаюсь, крепко держа девочку за руку, спрашиваю:

— Куда мы идем?

— Ш-ш-ш-ш, — шепчет она. — Голоса далеко разносятся по трубе. Если они окажутся у входа, то могут услышать тебя. Кроме того, я считаю шаги, так что не сбивай меня.

Я оглядываюсь, но безлунная ночь по-прежнему ожидает зарю. Замаскированного лианами и кустами жерла трубы я не вижу и не могу определить, как далеко мы ушли.

Джоли идет дальше, я — рядом с ней.

С того самого мгновения, как мы вошли в тоннель, идти приходилось в подъем. Теперь угол наклона возрастает. И вскоре я чувствую, что тоннель закругляется влево.

В следующие минуты происходят три тревожных события, два — в кромешной темноте, одно — при слабом и таком желанном свете.

Сначала моя знаменитая интуиция — будь у нее нюх и зрение, она бы ничем не уступала ищейке и ястребу — говорит мне со все возрастающей настойчивостью, что тоннель этот совсем не дренажный. Я предполагал, что построили его, чтобы собирать ливневые потоки с обочин четырехполосного шоссе или из сети дренажных канав, проложенных для того, чтобы не допускать эрозии прибрежных холмов. Но по этому тоннелю вода в море не стекает, он не является частью инфраструктуры, отсоединен от нее.

Пока девочка ведет меня в лишенной запахов темноте, мне открываются две истины, связанные с тоннелем. Во-первых, ведет он не к ливневым канавам или дренажным решеткам. Дальше нам предстоит столкнуться с чем-то особенным, а в конце пути нас ждет огромное сооружение таинственного предназначения. Эта информация не приходит ко мне в виде череды образов — я просто чувствую, куда мы идем. Попытки сконцентрироваться на этих загадочных объектах ни к чему не приводят. Никаких новых подробностей узнать не удается. Как, собственно, и всегда, мой сверхъестественный дар, с одной стороны, достаточно сильный, чтобы я чувствовал себя не в своей тарелке, с другой — слабее, чем мне хотелось бы.

Вторая истина заключается в том, что место, к которому ведет тоннель, считается заброшенным, но на самом деле это не так. До меня доходят смутные образы колоссальных структур, огромных помещений, как пустых, так и заполненных необычного вида машинами, давно уже не использующимися и поржавевшими. Но где-то в этом монументальном сооружении, среди древних зданий, в которых только ветер да призраки тревожат осевшую пыль, существует активная зона. Конечно же, крошечная, в сравнении с тем, что ее окружает, но сама по себе достаточно большая и хорошо укрепленная, полностью укомплектованная мужчинами и женщинами, которые трудятся, как пчелы в улье.

Второе из трех тревожных событий, случившихся в этом темном тоннеле, — следствие моих откровений, осознание, что впереди находится что-то жуткое, и с таким невероятным злом мне сталкиваться еще не доводилось. Предчувствие дурного нарастает лавиной, вызывая с трудом контролируемый страх и опасение, что это зло готовится обрушиться на меня мощью цунами высотой в милю.

Я верю — я знаю, — что неизвестное зло, которое я чувствую и которого боюсь, не здесь, оно достаточно далеко, ждет впереди, в укрепленной активной зоне. Существование этой зоны я ощущаю, но ее саму увидеть не могу. Эта идеальная темнота давит на меня, а вот девочка в ней как рыба в воде, и у меня возникает неприятная мысль: ей так комфортно в темноте, потому что она сама порождение тьмы, а совсем не тот невинный ребенок, за которого я ее принимаю, и связана с далекой угрозой, к которой, похоже, меня и ведет.

Она шепчет:

— Мы подходим к порожку, не споткнись, — и сжимает мне руку, чтобы подбодрить.

Ее подчеркнутая забота должна бы успокоить мои нервы, но этого не происходит. Уверенность, что впереди затаилось неведомое, гигантское зло, не уходит, наоборот, нарастает. Услышав историю убийства юного Максвелла одержимыми демоном родственниками, увидев, как красотка Ардис превратилась в жаждущую крови марионетку с мясницким ножом в руке, у меня нет причины бояться этой неизвестной угрозы больше, чем я боюсь кукловода, с которым уже столкнулся в «Уголке гармонии», но моя интуиция настаивает на собственной правоте.