Порождения войны - Яна Каляева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы же врач, — Саша посмотрела в документы, — в Мариинской больнице. Вот и работайте врачом. Спасайте жизни. А проповеди на площади… не ваше это призвание.
В кабинет без стука зашел матрос.
— Тебя к Бокию, срочно, товарищ Гинзбург. Этого, — кивнул матрос на задержанного, — в камеру?
— Да ну, какое там, — ответила Саша. — Этого выпроводить.
Хотела добавить “пинком”, но сдержалась. Матрос по привычке дернул было рукой, чтоб отдать честь, но под укоризненным Сашиным взглядом осекся.
— Не читайте стихов своих больше, — Саша вернула задержанному его документы. — Ни в ком они не пробудят совесть. Да и написаны отвратительно, если честно…
Под ненавидящими взглядами очереди просителей влетела к Бокию в кабинет.
— Глеб Иванович, случилось что?
Бокий стоял, отвернувшись к окну. Он сосредоточенно наблюдал, как ветер закручивает вихрями черные листья. Золотой осени в Петрограде не было, пыльное лето сразу перешло в черную гниль.
— Все еще рвешься на фронт, Гинзбург? — спросил он, не глядя на Сашу. — Есть запрос на комиссара. Вроде как раз для тебя назначение. Но, может, и не для тебя совсем. Хочу, чтоб ты серьезно подумала. Хотя о чем ты можешь думать вообще, пустая твоя голова, как вы все, вам лишь бы на передовую…
На пустую голову Саша не обиделась. Они с Бокием сблизились за месяцы совместной работы.
— Ну не томите уже, расскажите, куда меня посылают, Глеб Иванович!
Бокий протянул Саше досье. Саша вскинулась — Князев? Федор Князев? Тот самый? О командире полка Князеве, легенде Восточного фронта, Саша читала в газетах. Победоносный краском, надежда революции. Его полк почти в полном составе ушел за ним с Большой войны, как ее теперь называли, и ежедневно прибывали пополнения. Добровольцы, которые стремились не вообще в Красную армию, а именно к Князеву, под его начало. Саша не вчера родилась и умела не только читать в газетах то, что там пишут, но и замечать то, о чем не пишут. Например, газеты ни слова не писали о вступлении Князева в РКП(б) или хотя бы о намерении это сделать…В досье, однако, содержались только биографические данные. Происходит Князев из крестьян Костромской губернии, женат на крестьянке же. Трое детей… Призван в 1915… к 1917 дослужился до штабс-капитана. Награды… ранение… весной 1917 избран солдатским комитетом в командиры полка. Наступление, успехи, успехи, некоторые неудачи, опять успехи… и никаких данных за последние три месяца. Фотография скверная, сделанная еще в РИА. Округлое лицо, глаза чуть навыкате. Черты… обычные русские черты, каких в любой толпе десяток на дюжину. С таким человеком можно сутки ехать в купе поезда, а позже не узнать его при случайной встрече. Саша вспомнила, как сидела на этом же стуле напротив другого начальника ПетроЧК и изучала досье другого офицера РИА. Это было будто бы несколько жизней назад. Саша подняла глаза от досье — Здесь изложено далеко не все. Почему в этом полку до сих пор нет комиссара и его ищут через каналы ВЧК? — В этом полку, — ответил Бокий, — уже было два комиссара. Ни один не продержался и трех месяцев. Сам Князев партийной принадлежности не имеет, но якшался в армии и с анархистами, и с эсерами. Власть Советов его идеям отвечает, а вот с нашей партией… есть разногласия. Потому комиссарам у него приходилось непросто. Первый прослужил месяц и погиб в бою. Судя по всему, действительно в бою, от вражеской пули, здесь все чисто. На смену ему прислали Родионова. Большевик с 1907 года, чрезвычайно идейный. Совершенно как наш Донченко. И вот с ним странная история вышла. Он перестал выходить на связь. Из полка рапортовали — пропал без вести. На ровном месте. Ушел из расположения части, не сказавшись никому, и не вернулся. В народе это называют “как в воду канул”. Тебе бы, Гинзбург, раскопать эту историю. Или, может, лучше, наоборот, не раскапывать. Смотри по обстановке.
Теперь полк официально на переформировании, на самом деле уже два месяца активно в боевых действиях не участвует. Хотя затишье на том участке, но все же. Снабжение не то что совсем прекращено — приостановлено, скажем так. — Что по личной характеристике Князева? — спросила Саша. — Есть что-то, что не вошло в досье? — Ничего особенного. Выпивает. Руки распускает, горазд подраться и бойцу за нарушение дисциплины может, как говорят на фронте, дать леща. Обычное дело для военспецов. К женскому полу, по слухам, имеет слабость. Так что смотри, товарищ, не урони моральный облик.
Саша обиженно подняла брови. Много в чем ее можно было упрекнуть, но только не в этом. Когда-то, конечно, у нее бывали романы, но она никогда не смешивала их с работой, а вся ее жизнь теперь стала работой.
— Князев по досье и по фотографии выглядит совершенно обыкновенным русским человеком, — сказала Саша. — Как знать, может, в этом причина его популярности. Люди любят его потому, что он точно такой же, как они. Князев согласен принять третьего комиссара?
— Ни согласия, ни несогласия Князев не выражает, — ответил Бокий. — Он неглуп и понимает, должно быть, что против большевиков ему идти не с руки. Но и найти общий язык с партийными не может. Гонору много, идеи разные… политическая грамотность низкая, характер сложный. Вот и выжидает. Но если и с третьим комиссаром не поладит, может красные знамена пустить на тряпки и переметнуться… на другую сторону. Его люди за ним пойдут хоть к черту. Хуже всего, если решение Князев уже принял, и не в нашу пользу. Тогда он ждет комиссара, то для того лишь, чтоб с порога повязать и выдать. Такого исключать нельзя.
— Что же, на то и война, чтоб рисковать жизнью!
— Ну что ты сияешь, будто на праздник тебя зовут. Дуреха, — Саша впервые видела Бокия таким раздраженным. — Это худшая часть моей работы — отправлять своих людей, возможно, на верную смерть. А ты улыбаешься. Слушай меня внимательно. Чтоб справиться с этой задачей, да и просто чтоб выжить — что, скорее всего, одно и то же в данном случае, — тебе придется быть очень умной. Ты неглупа, я знаю. Но тебе надо стать существенно умнее, чем ты
