Сумасшедшая шахта - Руслан Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не мешкай там, – зевнул Шура. Нас, наверное, наверху уже потеряли.
– Да я быстро. Туда и обратно.
– Если пропадешь, мне Инка яйца сварит.
– Не пропаду, я осторожный.
И я полез в щель и через пять минут уже пробирался по карнизу. Но, когда до того места, с которого я собирался спуститься на 9-й горизонт, оставалось совсем немного, карниз метра на полтора выклинился. Я знал, что Шура стоит сверху и наблюдает за мной и поэтому мне, испорченному советским воспитанием, ничего не оставалась делать, как прыгать. И я прыгнул, но неудачно (терпеть не могу, когда глазеют в спину)...
С такой высоты я летел впервые и потому, испугавшись, не смог войти в воду достойным образом. Сильно отшибив спину и бедра, я камнем пошел ко дну. Но по большому счету мне повезло – стенка щели оказалась совсем рядом. И, очутившись под водой, я сразу же поднырнул к ней и, методом тыка найдя небольшой уступчик, смог стать на ноги, да так удачно, что голова моя оказалась над водой. Вода была чистой и не очень холодной и, если бы не тянувшие ко дну намокшая одежда и фонарь, я наверняка поплавал бы для удовольствия с минуту – другую в этом озере глубиной в несколько десятков, а, может быть, и сотен метров. Придя в себя и отдышавшись, я вытянул из воды не думавший тухнуть фонарь и начал соображать, как добраться к чернеющему в полутора метрах над головой штреку.
На преодоление этого расстояния у меня ушло около часа – стенка щели в этом месте и на много метров в стороны была практически вертикальной и без существенных неровностей. Я восемь раз срывался с нее в воду, пока не догадался вбить свой нож в едва заметную трещину. Оказавшись в штреке, уселся на подвернувшуюся шпалу и, высоко подняв сначала одну, а затем и другую ногу, вылил из сапог воду. Наверху, на 8-ом горизонте сверкал неподвижный фонарь Шуры.
"Ну и нервы у этого шизоидного параноика, – подумал я, покачав головой. – Слова не сказал, головой не шелохнул. Чудо в перьях!"
Я брел по штреку метров триста, но никакой денежно-вещевой материализации крестика Юдолинской схемы не нашел. Дальше идти мне показалось бесполезным – и так уже было пройдено метров сто лишних. И, я нервно перекурив, повернул назад. Теперь надежда была лишь на то что, материализация Юдолинских ценностей произойдет в одной из встретившихся мне по пути сюда рассечек.[11]
"Если ничего не найду, – пришло мне в голову, – ребята меня убьют! Каков этот крестик, таков и другой, на дне шахты". И я представил лица Борьки и Коли в момент, когда до них дойдет, что они прибыли за 9 тысяч километров Инкины щи хлебать. "Борька, тот криво посмеется, а Колька покраснеет от досады, а потом скажет мне какую-нибудь гадость. Надо будет с собой водки взять... С ней он что угодно простит. Даже девять тысяч километров".
И, вконец расстроенный, я прибавил шагу и тут же, попав ногой в выемку из-под вынутой шпалы, споткнулся и упал.
"Господи, не везет-то как! Хоть плачь!" – подумал я, очутившись в жидкой грязи.
– А это что такое? – сказал я уже вслух, снимая с правой щеки что-то липкое. – Что-то это мне напоминает... Ни ткань, ни бумага...
И, взяв в руки каску, я направил укрепленный на ней фонарь на бумажку и... увидел заляпанного грязью Франклина, кажется Бенджамена!
Я не стал целовать дензнак бывшего потенциального противника СССР, а ныне вечно потенциального друга Российской Федерации. Вместо этого я поднялся на ноги и стал внимательно рассматривать землю вокруг себя. И ничего больше не нашел. Но не очень-то огорчился. Было ясно, что найденная купюра вовсе не из зарплаты местного Плутона за июль месяц. И если есть одна купюра, то есть и другие.
И в первой же рассечке, оказавшейся подходной к восстающему, пройденному с 10-го горизонта, я нашел разорванный целлофановый пакет размером 30 на 40 см (вместимостью не менее, чем в один миллион долларов) с единственной сто долларовой купюрой внутри, разломанный на две половинки пластмассовый дипломат и полтора десятка заплесневевших американских президентов. Они расползались в руках и были в полной негодности. Но в восстающем, в маслянистой воде, стоявшей метра на полтора ниже уровня подходной выработки, плавали всенародно избранные, которых хоть сейчас можно было бы вести на прием к Хвостатой смерти. И с помощью найденной в штреке проволоки мне довольно быстро удалось выловить две с половиной тысячи долларов.
Распихав по карманам добычу, я пошел по направлению к щели, гадая по дороге, что же такое могло случится у восстающего во время захоронения долларов.
"Только одно, – решил я, подумав. – Один дипломат те люди, которым было поручено спрятать деньги, решили присвоить и при разделе его содержимого, поссорились и проигравший был утоплен. Но почему победивший следов не замел? Странно... Но, слава Богу, если бы он все за собой прибрал, я бы этого места не нашел... А теперь, по прибытии акваланга первым делом мы нырнем в этот восстающий...
И, когда я воочию представлял, как мы с друзьями выгребаем из восстающего волнующие кучи баксов, мой фонарь потух и вокруг мгновенно воцарилась кромешная тьма. Я тут же попытался привести свой "Кузбасс" в порядок посредством постукивания его частями о стену, но тщетно. Кончились эти попытки тем, что я разъярился и с размаху разбил аккумулятор об стенку штрека.
Осознав глупость расправы с фонарем, успокоился и, время от времени касаясь правой рукой стенки штрека, пошел к щели. Продвижение было весьма медленным – ведь каждую следующую минуту я мог провалиться в подземное озеро, правда не с высоты шестиэтажного дома, как час назад, а всего лишь с полутора метров. Так и случилось – споткнувшись обо что-то, лежавшее поперек штрека, я упал в воду! Очутившись в озере, перво-наперво стал соображать, за что же меня угораздило зацепился – ведь перед уходом к Юдолинскому крестику я отодвинул к стене шпалу, на которой сидел после первого купания... Ответ пришел сверху в виде зажегшегося в штреке фонаря. "Это Шура, гад, сидел, вытянув ноги поперек штрека! – сообразил я, выбираясь на берег. – И спал, собака!"
– Прости, браток! Закемарил, – сказал мне Шура виновато, когда я с его помощью поднялся в штрек. – Опять ты искупался! Но ничего, в сауне отогреешься. Пошли, что ли домой? Я, пока тебя не было, тропку наверх наладил – слепой пройдет. А где карниз обрывается – доску-пятерку, бросил. Иди за мной.
Меня разобрала нервная дрожь и, чтобы ее не выдать, я смолчал.
О результате моего подземного путешествия Шура не спросил, ни в этот день, ни в последующие.
* * *На устье шахты нас встретила конфузливо улыбающаяся Инесса.
– Я тебя весь день искала, – сказала она, поцеловав меня в щеку. И обернувшись к Шуре продолжила:
– Представляешь, когда я начала стряпать котлеты, Костик из-за двери попросил сделать пельмени. Я открываю дверь, а его и след простыл! Подумала, что ушел куда и взялась за пельмени. Когда фарш перчить начала, он мне опять уже из-за спины говорит: "Не люблю с перцем, сыпь поменьше". И так весь день со мной в прятки играл, пока...
– Дык пельмени у нас сегодня? – перехватив мой удивленный взгляд, перебил Инессу Шура.
– Да. Вода уже кипит, пошлите.
"Да, глюки – это серьезно... – думал я по дороге, блуждая глазами по ладной фигурке Инессы. – Где-то я об этом читал... Что-то о том, что у глючащих психов мысли идут по слуховым нервам. Ну и бог с ней. Жить с ней это не мешает...
6. Борис Бочкаренко и Николай Баламутов. – Мы на "крючке". – Банкет под скалой. – Шашлык из барашка и мешок из джута.
Утром 25-го августа сразу после завтрака я уехал в Кавалерово встречать друзей. И выпить с ними чего-нибудь после двух недель алкогольного воздержания. Мчась по прекрасно сохранившемуся шоссе, я представлял себе, как куплю в магазине водочки для Коли и Бориса и марочного вина для себя и как мы сядем в моем кубрике, нажарим шашлычка из барашка хозяина и напьемся до поросячьего визга.
"Надо бы еще крабов покрупнее взять и палтуса копченого, – думал я, унесшись мыслями в соответствующий отдел кавалеровского гастронома. – Начнем, пожалуй с пива, потом попаримся в баньке им. Бориса Пуго. А после баньки сядем под тентом у дома и начнем потихоньку пить..."
На переговорный пункт я пришел за полтора часа до уcловленного времени. Там, естественно, никого не было. Убедившись в этом, пошел на почту, узнать, нет ли писем или телеграмм на мое имя. И не напрасно – Плотников прислал письмо, в котором сообщал, что сам приехать не сможет, так как уезжает в Штаты в командировку. Но Баламутов и Бочкаренко приедут, первый 4-го, а второй 3-го.
"Блин! Значит Бочкаренко уже здесь! – подумал я, растерянно оглянувшись вокруг. – Уже сутки здесь! Наверняка уже бороздит простыни какой-нибудь местной красавицы...
И, решив, что к условленному часу Борька все таки появится на переговорном пункте, я пошел прогуляться по центру Кавалерова. И у базарчика наткнулся на Валеру, давнего своего знакомого. В былые годы мы с ним, можно сказать, дружили – он часто приезжал на инвалидной коляске на нашу базу и мы разговаривали о жизни. Валера знал, что эти разговоры можно углубить и продолжить в философские стороны, но для этого надо иметь пропуск в мою палатку. Пропуском, конечно, служила бутылка водки, а так как последняя тогда, в эпоху последнего и решительного боя с российским алкоголизмом, была целым сокровищем, визиты Валеры в мою палатку, к счастью, были весьма редкими. К счастью, потому, что Валера с детства страдал серьезной формой церебрального паралича и, в меньшей степени, паркинсонизмом. Согласитесь, что подолгу разговаривать с трясущимся и заикающимся человеком о смысле жизни дело весьма тягостное... Тридцатилетний человек, весь скрюченный, сморщенный, на костылях... Тяжелое зрелище... Он рассказывал мне о себе. Учился в Новосибирске на обувщика, дали третий разряд, на пятый не вытянул – надо уметь работать на машине. Первое время вкалывал как зверь, сшил 500 пар сапог и подорвал здоровье. Вкалывал потому, что хотел жениться – приглядел симпатичную девушку без ног, на протезах... Но она ему отказала...