В конце времен - Герберт Франке

На следующий день к Андресу с частным визитом явился Дольф Букминстер.

Они сидели в гостиной друг напротив друга, и Дольф нервно поглаживал кожаный подлокотник кресла. Потом он закурил сигарету, заказал у СИОКУСа тонизирующий коктейль и, казалось, немного расслабился.

– В сущности, мы все уже обсудили, – сказал он наконец, – остались только небольшие формальности. Я принес с собой все необходимые документы, и вы сможете на досуге их заполнить – здесь нет никакой спешки. Я пытался свести все бюрократические проволочки к минимуму, и все же…

Он виновато улыбнулся, развел руками и положил на стол довольно толстую пачку сброшюрованных листков. Потом снова глубоко вздохнул и продолжал:

– Однако при нынешних обстоятельствах все эти формальности действительно становятся второстепенными. Я хотел бы говорить с вами не как чиновник с чиновником, а просто как человек с человеком.

– О каких обстоятельствах вы говорите? – Андрес задал этот вопрос равнодушным тоном, стараясь ни в чем не выказать свою заинтересованность.

В самом деле, что за чрезвычайные обстоятельства заставляют главу правительства так нервничать и расшаркиваться перед скромным библиотекарем?

Букминстер достал из кармана флакончик с успокоительным спреем и принялся рассеянно вертеть в пальцах.

– Ну… вы, конечно же, согласны, что сейчас мы должны быть заодно. Поэтому я и предлагаю вам такой неофициальный разговор, который останется между нами.

Андреас кивнул. И Букминстер снова заговорил:

– Если вы… – он вдруг резко обернулся, потом глубоко вздохнул и снова посмотрел на Андреса. – Я допускаю, что вы явились сюда, чтобы занять мое кресло. Сразу хочу сказать, что в сущности я ничего не имею против. В конце концов этот пост… Разумеется, автоматика работает превосходно, и у меня нет причин жаловаться на компьютеры. И все же у меня не так уж много возможностей для реальной деятельности. И кроме того я чувствую себя таким одиноким. Так что, в глубине души я был бы только рад…

И он с несчастным лицом заерзал в кресле, пытаясь найти удобное положение.

– Занять ваше кресло? – повторил ошарашенный Андрес. – Право, я не думал…

– В самом деле? – оживился Букминстер. – В самом деле? Но я действительно не имел бы ничего против. Это было бы вполне логично. Что же касается притязаний министра энтропии, то я нахожу их просто смехотворными. Вы согласны?

На всякий случай Андрес кивнул с глубокомысленными видом.

– Я понимаю, что нам нужны перемены, преобразования, даже радикальная перестройка, – зачастил Букминстер. – Но на самом деле вы бы поразились, узнав как много рутины в работе правительства. Другое дело – Библиотека. Сейчас такие времена, когда голые факты могут оказаться гораздо важнее любых социологических теорий. Знаете, я сам увлекаюсь социологией и еще градостроительством. Но подумайте сами, – и он снова с беспокойством заглянул Андресу в глаза, – разве могу я надеяться найти практическое применение своим знаниям? Последние пятьдесят тысяч лет это интересно только историкам, и едва ли что-то радикально изменится на протяжении нашей жизни.

Андрес наконец почувствовал, что может поддерживать беседу.

– Мне кажется, – осторожно сказал он, – что и в области хранения и накопления информации за последние тысячелетия не появилось особенных новшеств. Мы пользуемся оптимальными методами, которые, строго говоря, не нуждаются в дальнейшем развитии.

– О, я ни минуты не сомневаюсь в этом! – воскликнул Букминстер. – Разумеется, вся система функционирует наилучшим образом. Но зачем же тогда вы пришли к нам?

Он испытующе посмотрел на Андреса и снова забарабанил пальцами по подлокотникам. Наконец он не выдержал, сорвал колпачок с баллончика и прыснул себе в лицо дозу успокоительного средства. Почти сразу же его лицо расслабилось, он откинулся на спинку кресла и рассеянно забормотал.

– Хранение информации… накопление информации… кому это интересно? Мне – неинтересно… вам – неинтересно… Что толку от этих знаний, от этой философии? Я не принадлежу к пессимистам, которые сомневаются в собственном существовании. Тратить всю жизнь для того, чтобы добиться сомнительных результатов… Они хотят изменений ради изменений! Сколько бы мы ни говорили об этом, сколько бы ни подписывали актов, в конце концов все это так незаметно и всегда мы приходим к одному и тому же. Неужели это извечная проблема? Неужели мы снова должны платить ту же цену? Что нужно этим разрушителям, этим анархистам? Или в слухах все же содержится крупица правды?

Он снова повертел в руках свой спрей, затряс головой и с недоумением уставился на собственные руки. Когда пауза затянулась, Андрес откашлялся и сказал:

– Это действительно одно из вечных противоречий между консервативными и прогрессивными настроениями в обществе. Одни хотят сохранить прежние ценности, другие выступают за развитие…

– Совершенно верно! – воскликнул Букминстер. – Но то, что существует так долго, ценно само по себе. Это же несомненно! Вы согласны со мной?

– В принципе да… но…

Андрес сам поразился тому, какое действие произвели его слова на главу правительства.

– Но вы должны принимать во внимание, что первые семьдесят тысяч лет существования человечества, историки называют сейчас «Дикими временами». Мы едва можем понимать людей, живших тогда! – горячо заговорил Букминстер. – Только подумайте, семьдесят тысяч лет борьбы за каждую крупицу энергии и наконец наступает изобилие! Сначала термоядерные реакторы и решительный прорыв – водородные реакторы! И все становится возможным: колоссальные технические проекты, искусственные моря, передвижение гор, башни уходящие под облака. Затем приходит время экспансии и освоения других планет. А какие огромные психологические изменения – после стольких лет стагнации, каждодневной унизительной борьбы за существование у людей буквально выросли крылья. Даже самые дерзкие мечты оказались легко достижимыми, даже самые сложные проблемы – легко разрешимыми. Самые заманчивые сокровища мира теперь находятся на расстоянии вытянутой руки.

Андрес поспешно закивал и почувствовал, как занемели плечи и шея. Но Букминстер, казалось, забыл о своей усталости.

– Но все идет своим чередом, – продолжал он, – и вслед за годами дерзких свершений пришли годы мира и покоя. Человечество вновь повернулось лицом к свободным искусствам. И что же теперь – поставить под угрозу все высочайшие достижения нашей культуры?