Безумие Джоула Делани - Рамона Стюарт

Я ощутила на себе взгляд женщины и, обернувшись, увидела ее печальные карие глаза. На минуту мы как будто освободились от отчуждения и просто изучали друг друга с любопытством. Я видела маленькую сухую женщину с темно-седыми, коротко подстриженными волосами, тонкими накрашенными ярко-красной помадой губами и длинными проколотыми для серег мочками ушей.

– Он пошел с крыша пять недель назад, – сказала она по-английски, хотя и с сильным акцентом.

– Пошел? – машинально переспросила я, с трудом осознавая эту неожиданную смерть.

– Крыша, – повторила женщина и сделала своеобразный жест, словно что-то оттолкнув от себя.

Я была встревожена и растеряна.

– Как же это произошло?

Но благоприятный момент уже прошел. Она опять стала просто маленьким испуганным существом. Повернув ключ в замке, она проворно юркнула в квартиру и захлопнула за собой дверь. Я мельком уловила изображение пробитой руки Христа, запах благовоний и слабое звяканье колокольчиков.

Глава 6

После той сцены у меня остался такой тяжелый осадок, что мне не хотелось даже думать о ней. Я так и не поняла, отчего Вероника вела себя столь странно по отношению к бедной пожилой пуэрториканке. Но она не сочла нужным извиниться или дать какие-то объяснения, к ней вернулась обычная жизнерадостность.

Вечером, когда началась подготовка к дню рождения Джоула, я опять благодарила судьбу за то, что она послала мне такое сокровище, как Вероника. Все утро она занималась уборкой, а после обеда принялась печь свой знаменитый именинный пирог. Когда Джоул вернулся после своего ежедневного обхода редакций в поисках работы, дети уже ждали. Едва он зашел в гостиную, они зажгли люстру и с криком бросились к нему.

Наша гостиная опять представляла собой идиллическую картинку из детской книжки – молодой всеми любимый дядюшка, бумажные колпаки, праздничные ленты. Потом приехала Шерри и привезла шампанское. Когда бутыль была извлечена из ведра со льдом, все бросились разыскивать высокие стаканы, которые обнаружились в одной из коробок в бельевом шкафу.

Затем последовала традиционная церемония. Джоул, увенчанный короной из золотой бумаги, восседал на своем троне и разворачивал подарки: золотой портсигар с выгравированными инициалами от Шерри, большой теплый свитер от меня, пара украшенных вышивкой комнатных туфель, которые привлекли, внимание детей в марокканском магазине.

Я боялась, как бы эти туфли не напомнили Джоулу о неприятных днях в Танжере. Но он, по крайней мере, не подал вида и царственным жестом повелел разлить вино.

Дети впервые пили шампанское, и меня очень волновала, как они к этому отнесутся. Мне не хотелось, чтобы они придавали вину слишком большое значение. С другой стороны, я опасалась, как бы они не выпили его слишком много. Но вскоре я увидела, что мои опасения были напрасны. Дети вели себя на удивление прилично. Питер – немного чопорно, Кэрри – с наигранной скукой, словно не пила ничего другого с колыбели. Потом все внимание постепенно переключилось на Шерри.

Я пыталась понять, что же на самом деле скрывается за очаровательной внешностью и приятными легкими манерами дочери политического деятеля. Бессмысленно было рассуждать о том, как некая ранняя страсть к седовласому сенатору стала причиной столь беспорядочной интимной жизни Шерри. Меня интересовало не столько ее прошлое, сколько будущее, и главное – какое место в нем отводилось Джоулу.

Я подумала, что на такой вопрос мог бы ответить лечивший ее специалист по психоанализу. Шерри посещала его несколько лет, и, быть может, небезрезультатно. Возможно, неудача Джоула ослепила меня, и я не заметила улучшений. Недавно Шерри снова устроилась на работу – опять в журнал; она сняла себе и обставила квартиру на Восточной, 80.

Такие поступки явно свидетельствовали о появлении некой склонности к оседлой жизни. К тому же в последнее время прекратились неожиданные поездки в Грецию и Швейцарию с молодыми актерами и спортсменами. «Конечно, нынешняя холодность Джоула могла усилить его привлекательность в глазах Шерри», – цинично подумала я.

– Еще шампанского, Нор? – предложил Джоул.

Я вышла из задумчивости, обнаружив, что виновник торжества, пожалуй, чересчур увлекается ролью официанта. С бумажной короной на голове, в новом голубом свитере и марокканских туфлях, он предлагал налить еще. Я взглянула на детей, но они только немного разрумянились. Мне не хотелось разрушать их игру. К тому же пришла Вероника и объявила, что обед готов.

Салат из креветок удался на славу. За ним последовал лимонный суп и, наконец, – ростбиф, который привел в восторг Джоула. По правде говоря, я была довольна. Джоул никогда не пил много, после двух рюмок он становился оживленным и смешливым. После третьей ему могло стать плохо. На сей раз, кажется, все обошлось как нельзя лучше, и я мысленно поздравила себя, когда Кэрри сделала неожиданное открытие:

– Шерри, вы знаете, что у вас только одна серьга?

Шерри схватилась за ухо.

– Черт возьми, новые серьги!

Но она всегда отличалась безукоризненным поведением. Сняв оставшуюся серьгу, Шерри сунула ее в карман и спокойно продолжала обедать. Подобная беззаботность поразила Кэрри.

– Можно, я посмотрю там, где вы сидели? – Она побежала в гостиную, и мы услышали шум передвигаемых стульев. Но вскоре она вернулась и отрицательно покачала головой.

– Ничего, найдется, – добродушно улыбнулась Шерри. Она словно явилась из другой эпохи; с такими манерами ей бы следовало быть маркизой в восемнадцатом столетии.

– Я найду ее.

Все обернулись к Джоулу. Его глаза сверкали. Хотя он неподвижно сидел на месте, казалось, будто он уже куда-то стремительно несется. Перемена была столь явственной, что я невольно взглянула на стакан Джоула. Но я не могла определить, подливал ли он себе еще.

Мы молча наблюдали, как Джоул с таинственным видом придвинул к себе стакан с водой и некоторое время смотрел в него с сосредоточенным видом. Вероника остановилась в дверях, не решаясь подавать десерт.

Наконец Джоул с удовлетворенным поднял голову от стакана.

– Идем, – сказал он.

– Джоул, подожди, возмутилась я, – мы же еще не закончили обед.

Но Джоул не обратил внимания на мои слова. Отодвинув кресло, он сделал нам знак следовать за ним и покинул столовую, уводя с собой детей, словно Пестрый Дудочник.[5]

Мы с Шерри переглянулись, и она улыбнулась.

– Может, нам тоже посмотреть, что там происходит?

– Извини, пожалуйста, – сказала я Веронике и, поднявшись, раздраженно последовала за Шерри.

Когда мы пришли в гостиную, он открывал входную дверь, собираясь уйти в морозную звездную ночь.

– Джоул, оставь, мы все простудимся! – крикнула я, но он уже шел по тротуару, пританцовывая, словно вел конгу.[6]

Маленький «порше» стоял на краю мостовой. Приблизившись к нему, Джоул повернулся и поднял руки, как фокусник, который собирается извлечь из шляпы кролика. Потом он повернул ручку, открыл дверь, склонился на минуту над сиденьем водителя и наконец выпрямился, держа в руке какой-то предмет.

– Это серьга! – воскликнула Кэрри. Джоул поклонился, и дети захлопали в ладоши. Он вручил серьгу Шерри, и все побежали обратно в дом. Мы снова заняли свои места, и пока Шерри надевала серьги, дети потребовали объяснений.

– Ты действительно увидел ее в стакане с водой? – спросила Кэрри.

– Держу пари, он просто припрятал ее, – заявил Питер. – Шерри, наверное, уронила ее в гостиной, а он сделал вид, будто нашел в машине.

Джоул отрицательно покачал головой. Он был необычайно возбужден. В глазах его уже плясали безумные огоньки. Следующей стадией могло быть расстройство желудка. Когда Вероника собирала пустые тарелки, Джоул потребовал, чтобы она наполнила стаканы. Я сделала ей знак не наливать больше имениннику, но мой жест от него не ускользнул.

– Нет, – упрямо покачал головой Джоул, – я выпью еще.

Вероника взглянула на меня, не зная, что делать.

Внезапно Джоул пришел в ярость и разразился грубой испанской бранью. Я оцепенела. Подобные тирады можно услышать, проходя мимо ссорящихся пуэрториканцев. Но при чем здесь Джоул? Он не мог так ругаться. И тем не менее мы все слышали.

– Джоул! – закричала я.

Но это его не остановило. Он выхватил у Вероники бутылку и налил себе полный стакан шампанского.

Вероника некоторое время в изумлении смотрела на него, потом повернулась и побежала на кухню. Поспешив за ней, я нашла ее в буфетной. Вероника пыталась установить свечи на именинном пироге.

– Не могу понять, что в него вселилось, – пробормотала я, – вся беда в том, что ему нельзя пить.

Она кивнула, но, похоже, мои объяснения ее не интересовали.

– Что он сказал тебе? – спросила я, но Вероника только покачала головой.

Все мои настойчивые расспросы оказались тщетными. Хотя вечер еще только начинался, она чиркнула спичкой и стала зажигать свечи. Мы стояли над сияющим именинным пирогом, не зная, что предпринять.