Семь шагов до тебя - Ева Ночь

На какое-то время всё тонет в мороке ночи и, кажется, он наконец-то уходит, а я могу вздохнуть свободно. А потом он возвращается, чтобы меня мучить.

Поднимает меня, как безвольную куклу. Проходится руками по влажной футболке. Меня трясёт, как в лихорадке. Зубы стучат.

– Подними руки! – снова командует. Как же он меня достал…

– Нет! – цепляюсь мёртвой хваткой в одеяло. Я там голая. У меня под футболкой – только трусы. Не хочу, чтобы он меня видел.

– Да, Ника, – голос его заходит в меня так глубоко, словно хочет добраться до самого сердца. Вогнать туда осиновый кол, чтобы я уже никогда не поднялась, не восстала из ада, не смогла его убить.

Он расцепляет мои пальцы – отгибает их один за другим, отнимает одеяло. Я всхлипываю, понимая, что бессильна. А затем он сдирает с меня футболку, я трясусь, подвывая. Нейман вытирает мне подмышки, проходится по груди, задевает сжавшиеся до боли соски, растирает спину, а затем напяливает на меня новую, белую, большую, но сухую. Свою, что ли?..

И в этот момент я осознаю: это не сон. Он действительно здесь, рядом, возится со мной, чокнутой дурочкой. Я кричала?.. Говорила что-то? Почему он пришёл? Что я успела наговорить в бреду?

У меня есть особенность: я плохо переношу простуду. Выпадаю из реальности, стоит лишь температуре подскочить до тридцати девяти градусов и выше. Видимо, я заболела. Сломалась. Как же всё не вовремя-то, а…

– Пей, – подносит он к моим губам стакан.

– Крысиный яд? – спрашиваю, делая глоток.

– Жаропонижающее. Ты горишь, Ника.

– Я – погребальный костёр, – пью невыносимую гадость – какую-то тёплую мочу с запахом банана. Ненавижу бананы. Сильнее, наверное, чем Неймана. – Сгорю и погребу. Отдай одеяло, изверг, я закоченела.

Он молча отбирает у меня почти пустой стакан и, вздохнув, садится на кровать. Миг – и он уже бок о бок. Близко. Я даже испугаться не успела. Его большое тело вытягивается рядом. Рука его нашаривает подушку за моей спиной. Ладонь проходится по белой наволочке.

Я не вижу его лица, но, наверное, он брезгливо морщится, потому что подушка летит куда-то в сторону. Вместо неё появляется другая. Та, что лежала на другой половине кровати.

Запоздало думаю: зачем здесь две подушки? И зачем в комнате для прислуги такая большая кровать?

– Ложись, – этот бес не умеет разговаривать, только командует.

– Ты кинул гранату? – спрашиваю, пытаясь дотянуться до одеяла.

– Ты уже убита, – выдаёт Нейман невозмутимо, – плохая реакция, Ни-ка.

Он умеет шутить? Да быть этого не может. Я брежу. Реалистические глюки. Пока я соображаю, что ему ответить, он хватает меня за задницу и тянет вниз. Укладывает на подушку.

Я брыкаюсь и бью ногой ему в бедро. Могла бы и куда поинтереснее пнуть, но не получилось. Нейман контролирует ситуацию, а я… лежу, придавленная его плечом и рукой.

– Тихо, – его губы возле моего уха. – Расслабься и спи.

Он подгребает меня к себе ещё ближе. Тело у него твёрдое и горячее. От него веет спокойствием. А я… слабая. Озноб уходит, сопротивляться не хочется. Не хватает сил и ненависти, чтобы его оттолкнуть. А самое страшное – я и не смогу. Он сковал меня собой. Запечатал в кольцо своих рук.

Становится почти хорошо. Нейман пахнет чем-то холодным и вкусным. Талыми снегами. Раскалёнными камнями. Знойным воздухом с хрустом обжигающего льда. Слишком много противоречий. От восторга до отрицания. От неприятия к покорности. Вечная скала. Мне её не сдвинуть.

Как только я замираю, он натягивает одеяло, кутает меня, как ребёнка. Губы его касаются моего лба. От этого жеста – простреливает насквозь. До стона. Я бы заплакала от бессилия, но у меня давно внутри – только зыбучие пески. Сухо, как в преисподней.

Последний раз температуру губами мерила моя бабушка. Я не уверена, что Нейман делает то же самое: я чувствую его эрекцию, но мужчина лежит спокойно. Руки его по телу моему не шарят, дыхание размеренное, и если бы не кол в его штанах, я бы усомнилась, что это правда. Какой-то дикий сюрр. Но это Нейман. Может, он такой и есть – возбуждённый, но холодный. Неподвижный и неэмоциональный.

Мне бы испугаться. А я измочалена так, что не пошевелиться. Он может изнасиловать меня – и вряд ли я его остановлю. Вероятно, я заслужила насилие. И, наверное, если он сделает это, у меня будет ещё один повод однажды его убить. Намного весомее, чем годами лелеемая ненависть к человеку, которого я не знала. К мужчине, который очень долго был абстракцией, абсолютным злом. На расстоянии всё казалось намного проще.

Сейчас, когда он лежит рядом, когда я согреваюсь от тепла его тела, когда он желает меня, – всё намного сложнее.

Меня рубит. Я отключаюсь, но всё равно пытаюсь барахтаться, стараясь не уснуть. То ли гадость банановая так на меня действует, то ли хворь одолела.

– Плакали мои платья, – произношу вслух, чтобы вынырнуть из тяжёлой сонливости, которая меня буквально победила.

Нейман фыркает. Странно слышать от него подобный звук.

– Будут тебе платья, – сжимает он меня покрепче. – Спи уже, не упрямься.

Усыпляет бдительность – не иначе. В какой момент я провалилась – не знаю. Но сколько могла – сопротивлялась. Нейман лежал бревном и дышал. Ровно, без сбоев. Убаюкивающее гипнотическое дыхание. Именно оно меня победило в конце концов.

«Мне не нужны платья», – хотела сказать ему. Потому что это правда. Я вообще привыкла больше в джинсах. Старая привычка. Брюки – это удобно. Всегда. А платья – слишком непрактично и опасно.

Но оправдаться я не успела. Да и ладно. Вряд ли ему нужна моя правда. Пусть думает, что хочет. Чем хуже – тем лучше.

Глава 10