Да, детка (ЛП) - Коул Тилли

Я стиснул зубы, когда наполнил ее по самую рукоять.

— Ривер, — прошептала Мэй, ее глаза блестели от слез.

Она назвала меня Ривер. Даже сейчас, после стольких лет, и когда она это сделала со своим необычным акцентом, я, черт возьми, потерялся в этом.

— Д-Детка, — прошипел я, выходя из нее, а затем снова толкаясь обратно.

— Просто, бл*дь, идеально, — добавил я, двигая бедрами сильнее и быстрее.

Мэй застонала, ее губы приоткрылись, у нее перехватило дыхание. Я двигался еще быстрее, сильнее, глубже, затем потянулся к одной из ее рук за моей шеей, переплел свои пальцы с ее и положил на кровать. Я проделал то же самое с другой рукой и уставился на кольца на наших пальцах. Эти гребаные кольца. Эти долбаные куски проклятого металла, которые крали мое чертово дыхание.

— Мой муж, — снова пробормотала Мэй, и я почувствовал, как ее киска сжимает мой член. — Стикс... Я уже... Я... — простонала она, обрывая слова, прежде чем ее глаза встретились с моими, и она кончила.

Ее киска обхватила мой член, и вид ее, запрокинутой назад головы, с открытым ртом, заставил меня врезаться в нее еще раз, прежде чем тоже кончить, наполняя ее своей спермой, а ее киска в ответ высасывала все, что у меня было.

Я толкался в нее снова и снова, пока не соскользнул в сторону, увлекая ее за собой. Мы были покрыты потом, но мне чертовски нравилось, как она выглядела, хорошо оттраханная и вся чертовски моя. Я все еще держал ее руку с кольцом. Пока мы переводили дыхание, не было произнесено ни слова, пока Мэй не приблизила свою голову к моей.

— Странно, не правда ли, как такое маленькое украшение может заставить сердце чувствовать себя таким полным?

— Да.

— Но, кажется, что это всегда задумывалось именно так. Всегда было предназначено для того, чтобы это простое кольцо подарило благодать. Думаю, когда Бог создавал меня, он уже имел тебя в виду. Смотри.

Мэй подняла руки, ее маленькие пальчики против моих: бледные против загорелых, чистые против татуированных.

— Идеально подходит.

— Т-ты у-у-убиваешь меня, с-сучка, — сказал я и увидел, как она улыбнулась.

Господи, я был уверен, что ни одна гребаная сучка на этой чертовой планете не была так красива, как она.

— Я так гордилась тобой сегодня, — сказала она, и ее глаза снова заблестели.

Я пожал плечами.

— Я х-хотел произнести к-клятву.

— Ты поразил меня и всех остальных.

Она направила мою руку к своему животу, и я рассмеялся, когда почувствовал, как наш сын пинается. Мэй засмеялась.

— Думаю, что Харон хочет сказать, что тоже гордится своим папой.

Не знаю почему, но этот комментарий, черт возьми, сильно ударил по мне.

— Н-не думаю, что я когда-либо заставлял своего с-старика г-гордиться собой, — признался я и увидел, как лицо Мэй вытянулось.

Я провел рукой по ее бледному животу, ухмыляясь, когда мой ребенок снова толкнулся.

— Х-хочу быть х-хорошим отцом, М-Мэй. Хочу, чтобы н-наш сын г-гордился м-мной.

— Будет, — прошептала она, и я увидел, как по ее лицу катятся слезы. — Как он может не гордиться? Сегодня ты встал у алтаря и заговорил. Я видела, как ты боролся со своими демонами и победил. Видела, как ты боролся с горлом за слова, которые так сильно хотел сказать. Перед толпой — твой худший страх — и все же ты заговорил. Ты взял меня за руки, хотя они дрожали, и посвятил себя мне... и нашему сыну, вслух.

Она сделала паузу.

— Он будет гордиться тобой. И я буду смотреть, как он обожает тебя, хочет быть таким же, как ты. Как его папа, который борется, но каждый раз поднимается победителем.

Я сглотнул от ее слов, и она придвинулась ближе ко мне. Ее голова лежала на моей подушке.

— Я написала для тебя клятву, Ривер.

Я кивнул, зная, что она это сделала. Видел кое-что в ее блокноте.

— Я написала ее до того, как мы приняли решение о традиционных клятвах.

Она отвела взгляд, а затем, вернув его ко мне, сказала:

— Я бы хотела сказать ее тебе сейчас.

Я кивнул, ни хрена не мог говорить.

Мэй откашлялась и взяла меня за руку. Потом она заговорила:

— Ривер. Я не знала, что такое жизнь, пока не нашла тебя. Мальчика, который вошел в мою жизнь еще ребенком. Мальчика без голоса, который чудесным образом находил слова в моем присутствии. Мальчика, который поцеловал меня в губы, благословляя чуждым, недостижимым понятием надежды. Мальчика, которого мне всегда было суждено любить. Мальчика, который хранил в своем сердце самую сладкую музыку, который спас меня и показал, что такое быть дома.

Мэй рассмеялась, когда ее голос дрогнул от волнения.

Но я продолжал слушать. Я не хотел пропустить ни одного проклятого слова.

— Ты принял меня, девушку, которая в своей жизни не знала ничего, кроме боли и печали. И с того момента, как я снова увидела тебя, спустя годы после того, как ты утешал меня у забора, сломленного, израненного ребенка...

Она улыбнулась.

— И поцеловал меня, восьмилетнюю девочку, в губы, я была твоей. Мы боролись. Нам пришлось изо всех сил бороться, чтобы быть вместе, преодолевая слишком много препятствий, чтобы их можно было сосчитать. Но, в конце концов, наша любовь восторжествовала. Любовь, которую невозможно закалить в таком суровом мире, но которая, несмотря ни на что, восстает из пепла, чтобы быть чистой, настоящей и истинной.

Мэй положила руку мне на щеку.

— Потому что ты — мой Аид, мой скрытный, измученный темный лорд. А я — твоя королева, твоя Персефона, голубоглазая женщина, которая видела сквозь твой щит и завоевала трофей твоего сердца. Чтобы навсегда сохранить. Ты навсегда мой. А я навсегда твоя.

Мэй выдохнула, когда закончила, и у меня не было гребаных слов. Я всегда был плох в этом, но на этот раз все было еще хуже.

— Т-ты все для м-меня, д-детка, н-навсегда, — сказал я и увидел, как лицо Мэй растаяло в гребаном чистом счастье. — Т-ты это знаешь, д-да? У меня нет с-слов, н-но у меня есть это о-обещание.

— Спасибо, — прошептала она, как будто я только что посветил ей чертово стихотворение или что-то в этом роде.

— Люблю тебя, детка, — сказал я и еще раз поцеловал ее в губы.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она и просияла. — И ты ни разу не заикнулся.

Я снова захватил ее губы.

Когда Мэй отстранилась, она сказала:

— Сыграй для меня, Ривер. — Ее рука легла на живот. — Для нас. — Соскользнув с кровати, я взял гитару и сел рядом с ней. Мэй прилегла мне на плечо и обняла за талию.

И я играл. Играл и пел, пока снова не взял ее, лицом к лицу, глядя в эти гребаные волчьи глаза, которые я так любил.

Те, которые я никогда не отпущу.

Ни на одну гребаную секунду.

Эпилог

Стикс

Побережье, Техас

На следующий день…

Я смотрел, как она бежит по песку. Солнце садилось, и надвигалась ночь. Она с улыбкой оглянулась через плечо, потом снова посмотрела на океан. Я вдыхал дым затяжку за затяжкой и чувствовал песок под ногами. Я прислонился к крыльцу домика, которого мы сняли на неделю.

Никакого клубного дерьма.

Здесь не было никого, кроме нас.

Только я, Мэй, гребаный песок и море.

— На что похож океан? — спросила она много месяцев назад. — Каково это — чувствовать песок под ногами? Каково, когда волны плещутся по твоим голым ногам?

— Ничего особенного просто океан и все, — сказал я и пожал плечами.

— Я мечтаю увидеть его, — сказала она, лежа у меня на груди. — Я читала об этом в книгах. Это была настоящая мечта — вдыхать соленый воздух и гулять по золотому песку.

Я знал, что должен привезти ее сюда, когда Красотка начала говорить мне о медовом месяце. Гребаный медовый месяц. Я был Презом долбанного преступного МК. Было не до медового месяца на тропических островах. У нас были враги, которые вынюхивали все вокруг двадцать четыре на семь, ожидая шанса нанести удар. Мне нужно было совершить вылазку и обменять оружие.