Безымянка - Сергей Палий

— Таможня закрыта, — с осознанием собственной важности поведал мне парень. — Приказ: никого не пускать.

Я сунул ему под нос жетон и ткнул пальцем в тиснение дипломатического департамента.

— Видал? Мне везде можно.

Караульный прищурился, выдохнул и засопел. Вся уверенность с него слетела разом, как шелуха с молодой луковицы. Он принялся растерянно озираться, ища поддержки у старших товарищей, но, как назло, в этот момент никого из сотрудников таможни не оказалось поблизости.

— Не велено пускать, — наконец пролепетал парень, то и дело перехватывая автомат.

— Чего «калаш» тискаешь, как бабу? — сурово спросил я и театрально сдвинул брови.

Караульный замер. Ну и тип, однако ж. Видно, из начальственных сынков: уму-разуму не ученный, к жизни не приспособленный. Иначе как объяснить происхождение этого рыжего феномена? Обыкновенные мужики в его возрасте либо уже толстокожие и недоверчивые, как носороги, либо мертвые.

Из будки вышел заспанный начальник таможни, Сулико, и поскреб иссиня-черную щетину на скуле.

— Орыз, ты зачэм джигита моего пугаешь? — показывая золотые зубы, спросил он.

Караульный, наконец, вышел из ступора и отступил в сторону, бормоча извинения. Глаза у парня блестели, пухлые губы кривились.

— Сулико, здравствуй, — поприветствовал я кавказца. — Я просто спросил твоего бравого бойца, почему он оружие гладит, как женщину.

Начальник подтянул кальсоны, запустил пальцы в густую растительность на груди и расхохотался. Он подковылял к сконфуженному караульному и долбанул парня огромной ладонью по спине, отчего тот выронил автомат и чуть не полетел носом в пол. Сулико провозгласил:

— Затупок в роте — рота в поте! Так нас в армыи дэдушки учили, когда я под Свердловском служил. Давно-давно. И бывало, что из-за одного затупка всю роту одэвали в ОЗК и отправляли на жару одуванчики собырать.

— Одуванчики? — изумился парень, поднимая автомат. — Что это?

— Цвэты такие. На кактусы похожи, только бэз колючек и пушыстыэ.

Я улыбнулся и жестом подозвал Сулико поближе. Он легким пинком отправил нерадивого бойца на другой край платформы и повернулся ко мне с хитрой физиономией.

— Чего тэбе, Орыз?

— Мне бы узнать, не приходил ли с той стороны один человек…

— Дай-ка угадаю, дарагой. — Сулико опять показал золотые зубы. — Дыкарку свою ищэшь?

— Да.

— Была она. Вэчером приходыла. И тэперь, наверное, своего городского джигита дожидается наверху. То есть — тэбя!

Начальник снова расхохотался — наверное, собственная острота показалась ему удачной. Но на этот раз я не поддержал его, и кавказец перестал лыбиться. Его смуглую от природы кожу на лбу прорезала глубокая морщина.

— Мне нужно на ту сторону, — сказал я, запуская руку в сумку и нащупывая бутылочки. — Сколько?

— Э, дарагой, нэ могу пустить, — покачал головой Сулико. — Со вчэрашнего дня таможня закрыта. Совсэм закрыта, панимаэшь? К празднику все готовятся.

Я достал три склянки «Таежной».

— Нэт, — пожал плечами кавказец, но глаза на водку скосил. — Я ведь и сам тэбя могу угостить. Ты — хороший человек, а у нас много конфыската.

Я добавил к трем склянкам еще две, оставив на дне сумки про запас одну-единственную.

— Это все, что у меня с собой есть. Пропусти, Сулико.

Начальник таможни почесал волосатую грудь и горько вздохнул.

— Нэт, Орыз. Нэ пропущу.

В другой раз я бы не стал настаивать, но сейчас мне очень нужно было повидаться с Евой. Меня терзало смутное предчувствие, что открытие туннеля не пройдет гладко. Натрикс сотоварищи задумали нечто поганое, к гадалке не ходи. Со стороны Города готовилась провокация, и я должен был предупредить Еву.

— Сулико, — прошептал я, чтобы, кроме нас, никто не смог расслышать слов, — ты ведь на хорошем счету у Натрикса, так?

— А что? — насторожился кавказец.

— Он меня вызывал. Вопросы всякие задавал…

— Какые вопросы?

— Разные. Спрашивал, что я думаю о доблестной таможне. Ведь после того, как откроют пути, многое может измениться… Я ему не стал говорить про партию медикаментов, которые дикие получили по сливной цене месяц назад. Он бы сильно расстроился, что товар Города так бестолково утекает через границу.

Мы с полминуты стояли по разные стороны желтого барьера и играли в гляделки. Момент истины. Если блеф не сработает, то я сейчас получу по морде.

— Это хорошо, дарагой, что нэ стал говорить, — наконец ответил кавказец и опять замолк.

Чтобы закрепить успех, я ввернул:

— Есть Город, есть Безымянка. И я иногда не могу понять, Сулико, на чьей ты стороне?

Он еще некоторое время буравил меня своими карими зенками, а потом сверкнул зубным золотом и тихонько произнес:

— А это смотря гдэ выгода, дарагой.

Я ссыпал в протянутую ладонь пять склянок и протиснулся между услужливо раздвинутыми ограждениями. Вот так и ведутся переговоры: либо получаешь зеленый свет, либо — по морде. Фокус в том, как избежать второго варианта.

Без лишних вопросов миновав «лестничку», я взошел на один из уцелевших эскалаторов и начал подниматься по стертым до матового блеска ступеням. Машинально вщелкнул обойму в пистолет, выудил из сумки респиратор и фонарик. Застегнул куртку.

— Час, — бросил в спину Сулико. — Потом объявлю трэвогу.

Я принял к сведению, но отвечать не стал — лишь мельком глянул на фосфоресцирующие стрелки часов и засек время.

Выход на поверхность охранялся сводным отрядом. Здесь было самое, пожалуй, слабое место во всей организации пограничного контроля Московской. Охранники постоянно менялись, их профессиональные функции оставляли желать лучшего, да и подкупить этих рекрутов не составляло особого труда. Возникало множество нареканий по поводу этой заставы, но поделать что-то не представлялось возможным: наемники в свое время заломили за дежурство на поверхности такую цену, что начальство Московской решило оставить все как есть.

Несколько человек в защитных комбинезонах сидели возле костра, а один стоял в дозоре на лестнице, ежась и переминаясь с ноги на ногу. Крыша вестибюля спасала его от моросящего дождя, но холодный ветер беспрепятственно проникал через разбитые двери и гулял внутри вестибюля.

На улице было еще темно. Но вдалеке, над крышами хрущевок, в фиолетовых тучах зияли прорехи и виднелись сизо-розовые куски предрассветного неба. Московское шоссе пепельно-серой полосой тянулось на северо-восток мимо череды погибших палисадников и цепочки пустых домов. Между столбами, над грязным, потрескавшимся асфальтом, болтались обесточенные светофоры для регулирования реверсивного движения. Когда-то здесь плотными потоками сновали туда-сюда машины, сигналя в пробках и обгоняя не по правилам. Теперь автомобильные кузова без стекол и колес десятками ржавели на обочинах. Центр шоссе был расчищен. Раз в неделю здесь проезжал бойлер от центрального автовокзала к Российской и обратно. Дикие в обмен на лекарства и средства защиты поставляли чистую воду из артезианских источников для нужд избалованных обитателей бункера Сталина.

Охранники меня не остановили — им, по существу, было плевать, кого несет на улицу в полпятого утра. Главное, что с нижнего поста по рации сообщили: пропустить.

Я вытащил капюшон из кармана на вороте, натянул его на голову, поправил дыхательную маску и быстрым шагом двинулся вдоль вывернутых бордюрных камней в сторону остановки. Там вниз, через подземный переход, вела широкая лестница — от нее начиналась территория Безымянки. Контуры тротуара я видел четко, поэтому включать фонарик не стал, чтобы лишний раз не маячить.

— Э, — окликнули меня на подходе к лестнице. — Куда прешь?

— Я переговорщик, — сказал я и остановился.

Три темные фигуры вышли из-под навеса остановки и направились в мою сторону. Двое зашли с боков, а один встал напротив и шарахнул лучом фонаря прямо в лоб, вынудив зажмуриться.

— Не рановато базар вести пришел, переговорщик? — с усмешкой спросил тот, что светил. — Или у вас петушки уже пропели?

— Фару убери, — ответил я.

Он опустил фонарик.

— Я узнал тебя. За бабой пришел?

— Она здесь?

— Нет. Вали домой.

Я не ожидал такого поворота. Обычно патрули диких хоть и не блистали вежливостью, но в открытую не хамили и не нарывались так грубо. Видимо, на сегодня им даны особые инструкции.

Права качать — смысла нет, но прощупать почву стоит.

— Мы можем договориться? — осторожно спросил я.

— О чем договариваться? — раздражаясь, повысил голос визави. — Нет твоей бабы. И не было уже несколько дней.

— У меня другие сведения.

— Забирай свои сведения и вали, кому сказано…

Позади дикого раздался шорох, и не успел он обернуться, как оказался сбит подсечкой наземь. Фонарик отлетел в сторону и свалился в открытый канализационный люк, булькнул, но не погас. Едва заметное пятно света теперь дрожало под мутной водой.