Прощеное воскресение - Вацлав Михальский

— Александра, ох, провокаторша! — с наигранным негодованием в голосе воскликнула хозяйка. — А ну, тихо! К нам тетя в гости пришла. Заходите, пожалуйста, во двор. Чего мы будем через забор разговаривать? — С провинциальным гостеприимством женщина распахнула перед гостьей калитку, при этом ее серо-зеленые глаза смотрели на Александру с таким радушием и открытостью, что та невольно приняла приглашение.

— Спасибо большое. — Александра шагнула в этот дворик со странным чувством, словно в какой-то иной мир, в другое измерение, как в тридевятое царство тридесятое государство. Никогда прежде она не испытывала подобного леденящего душу волнения и безоглядной решимости, хотя что-то похожее было с ней в Севастополе во время рукопашного боя в Мекензиевых горах, когда штурмовой батальон морской пехоты пошел на прорыв к Северной бухте, чтобы потом форсировать ее на немецких гробах.

VIII

— Вы издалека?

Александра не услышала вопроса: две пары глаз Адама смотрели на нее снизу вверх с жадным интересом и любопытством.

Александра присела перед детьми на корточки, чтобы быть на одном уровне с ними — глаза в глаза.

Господи, у них глаза Адама, такие же эмалево-синие, чуть раскосые, печальные… И мальчик, и девочка улыбаются ей, а в глазах такая вселенская тоска, словно они прожили многие взрослые жизни… У них глаза ее Адася…

Преодолевая внезапно нахлынувшую дурноту, Александра медленно поднялась, с таким усилием, будто тяжкий груз навалился ей на плечи.

— Что с вами?! — едва расслышала она голос хозяйки. Хотела опереться хоть о воздух, схватилась за веревку, но та оборвалась, и все постирушки съехали на землю.

Хозяйка не дала Александре упасть, ловко поддержала за руку, а потом перебросила эту ее безвольную руку себе на шею, крепко обняла, подхватила за талию и повела в дом, почти понесла на себе.

…Когда Александра очнулась, то увидела прямо перед собой голубую спинку железной кровати, а на дальней стене продолговатой комнаты окошко с крохотной форточкой и прибитой на ней в край блестящей от долгого употребления кожаной тесемкой. Скосила глаза — на прикроватной стене висел коврик, написанный маслом на обратной стороне клеенки: Александра знала такие коврики. А с коврика смотрел на нее единственным синим глазом белый лебедь, с непропорциональной, причудливо изогнутой шеей, плывущий то ли по какому-то экзотическому пруду, то ли по луже, окруженной красными, желтыми, лиловыми цветами.

— Вы, видно, устали и на солнце перегрелись. Отдохните у нас, пожалуйста. — Оказывается, хозяйка сидела на табурете рядом с узкой железной койкой, на которой лежала Александра. — Может, воды?

Александра присела на койке, ступив босыми ногами на пол — значит, хозяйка успела ее разуть. Голова почти не кружилась. Александра пила поданную ей в алюминиевой кружке холодную воду и мучительно соображала, как ей быть.

Приветливое, милое лицо хозяйки дома уже не расплывалось пятном. Никогда в жизни Александра не падала в обморок и в душе не очень-то верила тем, кто падал, — считала, притворяются девушки, ломают комедию. А оказывается, и на нее нашлась управа. Кажется… оказывается… оказывается… кажется, она приехала… вечером возвратится с работы он… это его дети выглядывают из-за притолоки, а это его жена… красивая, и речь у нее такая чистая, и душа… И лучше ей, Александре, собраться с силами да побыстрей уйти…

— Пойду я потихоньку, — сказала она, приподнимаясь.

— Ни в коем случае! — усадила ее хозяйка. — На вас лица нет. Я вас не отпущу, мы не отпустим. — Она оглянулась на детей, ища их помощи. — Идите с тетей знакомиться!

Брат и сестра тут же безбоязненно предстали перед гостьей.

— Знакомьтесь. Тетю зовут Александра.

Маленькая Александра первая протянула ладошку — она видела, как люди знакомятся.

Александра привлекла девчушку к себе и поцеловала в голову, так несказанно, так сладостно пахнущую детской вольницей, напоенной запахами травы, придорожной пыли, красного солнышка и маминого молока, которое еще на губах не обсохло и источало ни с чем не сравнимый аромат.

— А это Адам. — Мать подтолкнула упиравшегося мальчишку. — Давай, Адька, давай. Он у нас такой стеснительный…

Александра крепко обняла сестру и брата, расцеловала в их замурзанные веселые мордашки с глазами, полными тоски и печали. Слезы безудержно хлынули у нее из глаз, и она ничего не могла с собой поделать…

Молодая хозяйка подумала, что если гостья плачет, значит, у нее были свои дети, а теперь нет… проклятая война. Чтобы не смущать гостью, она вышла в большую комнату, зажгла керосинку, поставила спасительный чайник.

— Я вам солью умыться.

Женщины вышли за порог, детишки следом.

Александра умылась, хозяйка подала ей чистое, выглаженное полотенце.

— Сейчас чайку попьем, вам сил прибавится. Меня Ксенией зовут, — представилась.

— Нет-нет! Я пойду. Скоро вернется с работы…

— Он не вернется, — прервала ее Ксения.

— Почему? — обомлела Александра.

— Оттуда так быстро не возвращаются. А по его статье, говорят, вообще не приходят: десять лет без права переписки.

— Адама арестовали! За что?

— Разве у нас важно, за что? Ни за что… Их с Семечкиным вместе взяли. Адам… А откуда вы знаете, что он Адам? — Глаза Ксении сузились, и она стала похожа на рысь перед прыжком на противника, угрожающего ее жизни.

— Знаю… За чаем поговорим, — потухшим, но решительным голосом сказала Александра. — Только разрешите мне отойти. — Александра вышла в маленькую комнату, постояла, потом сняла нательный пояс с припасами и возвратилась. — Тут есть всякое к чаю. — Она стала разбирать карманы нательного пояса, вытаскивая из них галеты, брикеты сухого молока, шоколад, сахар и складывая все на стол.

— Да мы не голодаем, что вы?! У меня и мама, и бабушка получают пайки, как учительницы. Такое богатство — что вы!

— Дайте детям шоколад, Ксения.

— Они у меня в глаза его не видели!

— Ну вот, а теперь видят. Можно, я дам?

Ксения утвердительно кивнула.

Шоколад был упакован американцами маленькими квадратиками, с пониманием того, что много съедать его не нужно.

Маленькая Александра смело подошла к тете, доверчиво открыла рот, и Александра-большая вложила в него освобожденный от обертки шоколадный кусочек.

Девочка скривилась и тут же выплюнула гостинец. Адам не принял участия в опыте, с него хватило оценки тетиного гостинца сестрой.

— Ой, прости меня, детонька, я же забыла, что он горький! — прижала руки к груди Александра-большая. — Это для летчиков и для моряков, — пояснила она Ксении.

— Значит, для нас с вами! — засмеялась та, подбирая с пола кусочек шоколада.

— Выбросьте его, Ксения!

— Еще чего! Сейчас я шоколадку ополосну, будет как новенькая!

С шоколадом тетя оконфузилась, зато галеты дети хрумкали с превеликим удовольствием, а сахар приняли с восторгом!

— Я чай завариваю с мятой и душицей, настоящего у нас нет, — сказала Ксения, разливая по чашкам.

— Какой пахучий! — похвалила Александра.

— Ма, гуля, — проговорила дочь.

— Только во двор, на улицу ни шагу!. Ой, простите меня, ради Бога, белье пойду подберу, совсем забыла.

— Я помогу вам.

Александра-большая связала порвавшуюся веревку морским узлом.

— А белье совсем не испачкалось, на травку ведь упало! — порадовалась Ксения.

В четыре руки они встряхнули, повесили постирушки, Александра обратила внимание, что Ксения без лифчика и на месте сосков выступают на истончившемся сарафане влажные пятна. Неужели она все еще кормит?!

— Вы до сих пор кормите? — спросила Александра нечаянно для самой себя.

— Кормлю. Скоро им по полтора года — все удивляются. А что делать? Вся моя жизнь теперь только для них, — просто, даже буднично ответила Ксения, и за этой будничностью стояла такая сила, что Александра почувствовала себя младшей перед умудренной опытом матерью двух детей.

Ксения проверила, хорошо ли закрыта калитка: закрыта надежно, и до запирающей вертушки детям не дотянуться.

Вернулись в дом. Молча сели пить чай.

— Берите шоколад, Ксения.

— Я его сто лет не ела. Какой вкусный! Горькенький — настоящий!

— А вы не знаете, где живет начальница загса? Красивая, чернобровая такая женщина.

Ксения ответила не сразу.

— Нигде не живет. Лежит на нашем кладбище. Вы знакомы?

Александра кивнула. За распахнутой дверью домика слышались голоса детей — для этого и оставили дверь открытой.

— А мы как раз в доме Глафиры Петровны живем. Это ее дом… И Алексей два года пролежал на той койке, где вы лежали. У меня мама и бабушка через два дома отсюда живут, а я с детишками здесь. Мы и до ареста Алексея здесь жили. Мама и бабушка помогали, конечно, и сейчас помогают. Они сначала не признавали Алешу… Считали, Алексей дурак, пастух, мне не пара, а потом, когда он ушел работать к Семечкину, когда мы расписались, они смирились. Алексей и роды у меня принимал, в нашем доме. Мама и бабушка ему помогали. Поняли, что он не Леха-пастух…