Скверное время - Габриэль Маркес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алькальд чувствовал: врач, сжимая щипцы, даже не пытается высвободиться.
— Принесите ампулы, — приказал он. Стоящий в углу полицейский повел в их сторону стволом винтовки; послышался лязг взводимого затвора.
— Представьте себе, их нет! — сказал зубной врач.
Алькальд выпустил руку дантиста.
— Должны быть! — возразил он, рассматривая с измученным видом разбросанные по полу предметы. Зубной врач сочувственно наблюдал за ним. Потом, прижав голову алькальда к изголовью кресла и впервые выказав признаки раздражения, врач сказал:
— Лейтенант, не будьте трусом: при таком абсцессе никакая анестезия не поможет.
Когда самый ужасный в его жизни миг миновал, алькальд сидел в кресле совсем лишившись сил. Сырость рисовала на гладком картонном потолке кабинета темные знаки, — они западали в память алькальда, чтобы остаться там навсегда. Он услышал, как дантист возится у умывальника, как молча ставит на свое место ящики и подбирает с полу разбросанные предметы.
— Ровира, — позвал алькальд, — скажи Гонсалесу — пусть войдет. Соберите все с полу и разложите по местам, как было раньше.
Полицейские молча подчинились. Макнув клок ваты, зажатый пинцетом, в мазь серо-стального цвета, зубной врач положил его на разрез. Алькальд почувствовал слабое жжение. И после того, как врач закрыл ему рот, он продолжал сидеть в кресле, уставясь в потолок и краем уха прислушиваясь к возне своих подчиненных, старавшихся восстановить прежний порядок в кабинете. Сквозь шорох моросящего дождя донеслось уханье выпи, указавшей время с минутным опозданием. Некоторое время спустя, поняв, что полицейские завершили работу, алькальд показал им знаками: возвращайтесь в казармы.
Все это время зубной врач не отходил от кресла. Когда полицейские ушли, он снял тампон с десны алькальда. Светя лампой, осмотрел полость рта, затем велел алькальду сомкнуть челюсти и отвел лампу в сторону. Все было кончено. В душном кабинете осталось только горькое ощущение тревожной пустоты, знакомое, пожалуй, лишь уборщикам, когда из театра уходит последний актер.
— Неблагодарный! — бросил алькальд.
Сунув руки в карманы халата, зубной врач отошел в сторону.
— Нам было приказано обыскать дом, — продолжал алькальд, направляя на дантиста свет лампы. — И кроме того, нам были даны четкие указания: обнаружить оружие, боеприпасы и документы, связанные с заговором против режима. — И, уставившись на врача еще слезящимися глазами, добавил: — Я посчитал за благо не подчиниться приказу, но, видимо, я ошибся. Сейчас все в стране изменилось: оппозиции гарантирована безопасность, и все живут в мире и согласии. И только вы продолжаете думать о заговоре.
Дантист вытер рукавом подголовник кресла и перевернул его той стороной, которая не была распорота штыками.
— Ваша позиция наносит ущерб всему городу, — продолжал алькальд, тыча пальцем в сторону подголовника и не обращая никакого внимания на озабоченно смотревшего на его щеку дантиста. — Теперь муниципалитет еще должен будет выложить денежки за все это безобразие и, кроме того, за входную дверь. А это деньги немалые; и все из-за вашего упрямства.
— Полощите рот шалфеем, — сказал зубной врач.
IV
Судье Аркадио пришлось пойти на почту, чтобы взять там словарь: в собственном, увы, нескольких страниц не хватало. Но ничего полезного он не извлек: Пасквиль — имя сапожника, известного в Риме своими сатирами, ну и так далее. Было бы, наверное, исторически столь же справедливо назвать наклеенную на дверь дома анонимку марфорио[11]. Однако разочарования не было, наоборот — впервые за много лет, перелистывая словарь, он испытал чувство удовлетворения.
Телеграфист увидел: судья поставил словарь на стеллаж, где пылились тома распоряжений и указаний, — и поспешил закончить передачу телеграммы. Затем, тасуя карты, он подошел к судье — хотел показать ему фокус: угадывание трех карт. Но судья не удостоил его вниманием, а, отделавшись отговоркой: «У меня много дел», вышел на раскаленную улицу. Он подумал: «Сейчас всего лишь одиннадцать, и сегодня, во вторник, как и во многие другие дни, остается еще уйма времени, которое предстоит как-то убить».
В суде его ждал с весьма щекотливым делом алькальд. Во время последних выборов полиция конфисковала избирательные удостоверения у членов оппозиционной партии. И теперь выяснилось: у большинства жителей городка нет никаких документов, удостоверяющих личность.
— Эти люди, которые сейчас перетаскивают дома, не знают даже, как их зовут, — сокрушенно разводя руками, сказал алькальд.
Судья Аркадио почувствовал: эти разведенные руки говорят об искренней озабоченности. Однако выход из этого положения найти было легко: надо ходатайствовать о назначении нового регистратора актов гражданского состояния. Секретарь еще больше облегчил дело алькальду.
— Вам нужно его только вызвать, — сказал он. — Его назначили уже год тому назад.
Алькальд вспомнил: когда несколько месяцев назад назначили регистратора и он запросил по междугородке, как того встретить, ему ответили: «Пулями». Теперь таких распоряжений уже не отдавали. Сунув руки в карманы, он повернулся к секретарю и сказал:
— Напишите письмо.
Пулеметная дробь пишущей машинки создала в конторе атмосферу энергичной деятельности, — судья Аркадио почувствовал угрызения совести. Он оказался как бы не у дел. Вынув из кармана рубашки сигарету, он, прежде чем закурить, размял ее пальцами. Затем с силой откинулся на спинку кресла, и в этот миг его пронзило щемящее ощущение полноты жизни.
Он сначала выстроил фразу в уме, а потом произнес вслух:
— На вашем месте я бы назначил и представителя прокуратуры.
Против ожидания алькальд отозвался не сразу. Машинально он скользнул взглядом по циферблату часов, не запомнив времени, но догадался, что до обеда еще далеко. Когда заговорил, особого воодушевления в голосе не было: ему была неизвестна процедура назначения представителя прокуратуры.
— Уполномоченный назначается муниципальным советом, — объяснил судья Аркадио. — Поскольку совет сейчас не существует, а чрезвычайное положение сохраняется, вы имеете право назначить его сами.
Алькальд подписал письмо не читая, — он слушал судью, а затем, когда тот закончил, с воодушевлением его поддержал. Однако тут секретарь сделал замечание по поводу этичности процедуры, предлагаемой его непосредственным начальником. Но судья Аркадио продолжал настаивать: это — чрезвычайная процедура при чрезвычайном положении.
— Мне нравится такая формулировка, — сказал алькальд.
Он снял фуражку и стал обмахиваться ею, как веером; судья Аркадио заметил: от головного убора на лбу алькальда остался след. Глядя, как тот обмахивается, судья предположил, что алькальд еще о чем-то думает. Длинным изогнутым ногтем мизинца он стряхнул пепел с сигареты и стал ждать.
— Вам не приходит в голову какой-нибудь кандидат? — спросил алькальд.
Он спросил это, обращаясь к секретарю.
— Какой-нибудь кандидат? — прикрыв глаза, повторил судья.
— На вашем месте я бы назначил честного человека, — сказал секретарь.
Судья поспешил загладить неловкость.
— Это само собой! — сказал он, переводя взгляд с одного собеседника на другого.
— Ну и кого же? — спросил алькальд.
— Сейчас мне никто в голову не приходит, — в задумчивости ответил судья.
Алькальд пошел к выходу.
— Подумайте, — сказал он. — Вот разберемся с наводнением — возьмемся за уполномоченного.
Когда стук каблуков алькальда стих, сидевший у машинки секретарь поднял голову.
— У него крыша поехала, — сказал он. — Всего лишь полтора года тому назад одному уполномоченному прикладами размозжили голову, а он уже ищет нового — хочет обрадовать его этой должностью.
Судья Аркадио вскочил.
— Я ухожу, — сказал он. — Не хочу, чтобы ты мне испортил обед своими ужасными россказнями.
Он вышел из суда. В наступившем полдне было что-то зловещее. И секретарь, склонный к предрассудкам, это тоже ощутил. Когда он закрывал висячий замок на двери суда, ему подумалось: он совершает нечто запретное. Он пустился наутек. У дверей почты он догнал судью Аркадио, — тот решил узнать, можно ли использовать фокус с тремя картами при игре в покер. Но телеграфист отказался раскрыть секрет. Однако он был готов — пока сам судья не догадается — бесконечно повторять этот фокус. За движениями телеграфиста следил и секретарь и в конце концов понял, в чем тут секрет. А судья Аркадио, наоборот, даже не смотрел на карты, — он был уверен, что телеграфист отдает ему те же три карты, какие он выбрал наугад.
— Магия! — заявил телеграфист.
Судья Аркадио подумал: пора, пожалуй, уходить. Но все медлил, а когда решился — схватил под руку секретаря и поволок его за собой; они нырнули в похожий на расплавленное стекло воздух. Выплыли они уже на тротуаре на другой стороне улицы — в тени. Тут секретарь объяснил ему фокус. Он был настолько прост, что судья Аркадио почувствовал себя уязвленным.