Жар-птица. Свирель славянина - Константин Бальмонт

                                        Княжне».

Соловью в саду Забавы отмежевана земля,

Он зовет людей работных со червлена корабля.

«Вы берите-ка топорики булатные скорей,

Снарядите двор в саду мне, меж узорчатых ветвей,

Где Забава спит и грезит, в час как Ночь

                                 в звездах идет,

В час как цветом, белым цветом, часто вишенье

                                        цветет».

С поздня вечера дружина с топорами, ровен звук,

Словно дятлы по деревьям, щелк да щелк, и стук

                                       да стук.

Хорошо идет, к полуночи и двор поспел, гляди,

Златоверхие три терема, и сени впереди,

Трои сени, все решетчаты, и тонки сени те,

В теремах все изукрашено, как в звездной высоте.

Небо с Солнцем, терем с солнцем, в небе

Месяц, месяц здесь,

В Небе звезды, в Небе зори, в зорях звездных

                                     терем весь.

Вот к заутрени звонили, пробуждается Княжна,

Ото сна встает Забава, смотрит все ли спит она?

Из косящата окошка в свой зеленый смотрит сад,

Златоверхие три терема как будто там стоят.

«Ой вы мамушки и нянюшки, идите поскорей,

Красны девушки, глядите, что в саду среди ветвей.

Это чудо ль показалось мне средь вишенья в цвету?

Наяву ли увидала я такую красоту?»

Отвечают красны девушки и нянюшки Княжне:

«Счастье с цветом в дом пришло к тебе, и в яви,

                                      не во сне».

Вот идет Забава в сад свой, меж цветов идет

                                          Княжна,

Терем первый, в нем все тихо, золотая там казна,

Ко второму, за стенами потихоньку говорят,

Помаленьку говорят в нем, все молитву там

                                          творят,

Подошла она ко третьему, стоит Княжна, глядит,

В третьем тереме, там музыка, там музыка гремит.

Входит в сени, дверь открыла, испугалася Княжна,

Резвы ноги подломились, видит дивное она:

Небо с Солнцем, терем с солнцем, в Небе Месяц

                                    месяц здесь,

В Небе звезды, в Небе зори, в звездных зорях

                                     терем весь.

Подломились резвы ножки, Соловей догадлив был,

Гусли звончаты он бросил, красну деву подхватил,

Подхватил за белы ручки тут Забаву Соловей,

Клал ее он на кровати из слоновьих костей,

На пуховые перины, в обомленьи, положил:—

«Что ж, Забава, испужалась?»— Тут им день

                                      поворожил.

Солнце с солнцем золотилось, Месяц с месяцем горел,

Зори звездные светились, в сердце жар был юн

                                            и смел.

Сердце с сердцем, очи в очи, о, как сладко

                                          и светло,

Белым цветом, всяким цветом, нежно вишенье

                                             цвело.

САДКО

Был Садко молодец, молодой Гусляр,

Как начнет играть, пляшет млад и стар.

Как начнут у него гусли звончаты петь,

Тут выкладывать медь, серебром греметь.

Так Садко ходил, молодой Гусляр,

И богат бывал от певучих чар.

И любим бывал за напевы струн,

Так Садко гулял, и Садко был юн.

Загрустил он раз: «Больно беден я,

Пропадет вот так вся и жизнь моя».

Закручинился он, к Ильменю пришел,

Гусли звончаты взял, зазвенел лес и дол.

Заходила волна, загорелась волна,

Всколыхнулась со дна вся вода-глубина.

Он так раз проиграл, проиграл он и два,

А на третий мелькнула пред ним голова.

Водный Царь перед ним, словно белый пожар,

Разметался, встает, смотрит юный Гусляр.

«Все, что хочешь, проси».—«Дай мне рыб золотых».

—«Опускай невода, много вытащишь их».

Трижды бросил в Ильмень он свои невода,

Рыбой белой и красной дарила вода,

И пока допевал он напевчатый стих,

Дал Ильмень ему в невод и рыб золотых.

Положил он всю рыбу на полных возах,

Он в глубоких ее хоронил погребах.

Через день он пришел и открыл погреба,—

Эх Садко молодец, вот судьба так судьба:

Там, где красная рыба — несчетная медь,

Там, где белая — серебра полная клеть,

А куда положил он тех рыб золотых,

Все червонцы лежат, сколько их, сколько их!

Тут Гусляр молодой стал богатый Купец,

Гость Богатый Садко. Ну Гусляр молодец!

Он по Новгороду ходит и глядит.

«Где товары тут у вас?»— он говорит.

«Я их выкуплю, товары все дотла».

Вечно молодость хвастливою была.

«Я сто тысячей казны вам заплачу.

Где товары? Все товары взять хочу».

Он поит Новогородских мужиков,

Во хмелю-то напоить он всех готов.

Выставляли тут товаров без конца,

Да не считана казна у молодца.

Все купил он, все, что было, он скупил,

Он, сто тысячей отдав, богатым был.

Терем выстроил, в высоком терему

Камни ночью самоцветятся во тьму.

Он Можайского Николу сорудил,

Он вес маковицы ярко золотил.

Изукрашивал иконы по стенам,

Чистым жемчугом убрал иконы нам.

Вызолачивал он царские врата,

Пред жемчужной — золотая красота.

А как в Новгороде снова он пошел,

Он товаров на полушку не нашел,

И зашел тогда Садко во темный ряд,

Черепки, горшки там битые стоят.

Усмехнулся он, купил и те горшки:

«Пригодятся», говорит, «и черепки»,

«Дети малые», мол, «будут в них играть,

Будут в играх про Садко воспоминать.

Я Садко Богатый Гость, Садко Гусляр,

Я люблю, чтобы плясал и млад и стар.

Гусли звончаты недаром говорят:

Я Садко Богатый Гость, весенний сад!»

Вот по Морю, Морю синему, средь пенистых зыбей,

Выбегают, выгребают тридцать быстрых кораблей.

Походили, погуляли, торговали далеко,

А на Соколе на светлом едет сам купец Садко.

Корабли бегут проворно, Сокол лишь стоит один,

Видно чара тут какая, есть решение глубин.

И промолвил Гость Богатый, говорит Садко Купец:

«Будем жеребья метать мы, на кого пришел конец».

Все тут жеребья метали, написавши имена,—

Все плывут, перо Садково поглотила глубина.

Дважды, трижды повторили,—вал взметнется, как

                                            гора,

Ничего тот вал не топит, лишь Хмелева нет пера.

Говорит тут Гость Богатый, говорит своим Садко:

«Видно час мой подступает, быть мне в море

                                         глубоко,

Я двенадцать лет по Морю, Морю синему ходил,

Дани-пошлины я Морю, возгордившись, не платил.

Говорил я: Что мне море? Я плачу кому хочу.

Я гуляю на просторе, миг забав озолочу.

А уж кланяться зачем же! Кто такой, как я, другой?

Видно, Море осерчало. Жертвы хочет Царь Морской».

Говорил так Гость Богатый, но, бесстрашный, гусли

                                             взял,

В вал спустился — тотчас Сокол прочь от места

                                          побежал.

Далеко ушел. Над Морем воцарилась тишина.

А Садко спустился в бездну, он живой дошел до дна.

Видит он великую там на дне избу,

Тут Садко дивуется, узнает судьбу.

Раковины светятся, месяцы дугой,

На разных палатях сам там Царь Морской.

Самоцветны камни с потолка висят,

Жемчуга такие—не насытишь взгляд.

Лампы из коралла, изумруд — вода,

Так бы и осталась там душа всегда.

«Здравствуй», Царь Морской промолвил Гусляру,

«Ждал тебя долгонько, помню я игру.

Что ж, разбогател ты — гусли позабыл?

Ну-ка, поиграй мне, звонко, что есть сил».

Стал Садко тут тешить Водного Царя,

Заиграли гусли, звоном говоря,

Заиграли гусли звончаты его,

Царь Морской — плясать, не помнит ничего.

Голова Морского словно сена стог,

Пляшет, размахался, бьет ногой в порог,

Шубою зеленой бьет он по стенам,

А вверху — там Море с ревом льнет к скалам.

Море разгулялось, тонут корабли,

И когда бы сверху посмотреть могли,

Видели 6, что нет сильнее ничего,

Чем Садко и гусли звончаты его.

Наплясались ноги. Царь Морской устал.

Гостя угощает, Гость тут пьяным стал.

Развалялся в Море, на цветистом дне,

И Морские Девы встали как во сне.

Царь Морской смеется: «Выбирай жену.

Ту бери, что хочешь. Лишь бери одну».

Тридцать красовалось перед ним девиц