Прекрасная лгунья - Диана Гамильтон

Самозванка Милли выдавала себя на каждом шагу, и Чезаре раздумывал о том, стоит ли еще медлить, не пора ли бросить свою бомбу, как только она появится на ступеньках.

Она все еще была в голубой блузке, натянувшейся на ее роскошной груди, и белых джинсах, туго обтягивающих ее красивой формы бедра. На ногах он увидел то, что она сочла за прогулочные туфли — плоская подошва и тонкие завязки а-ля гладиаторские сандалии.

Но его внимание привлекло другое — тревога, застывшая в ее ясных зеленых глазах, тревога, смешанная с молчаливой мольбой, и несмелая улыбка, подрагивающая на ее ненакрашенных губах.

Неизвестно откуда пришло вдруг ощущение, что он ведет себя неверно, захотелось заботиться о ней, защищать ее, оберегать от всего плохого, целовать эти милые беззащитные губы, пока они не загорятся от желания, и прогнать тревогу из прекрасных глаз.

Она спускалась по ступенькам. Медленно, несмело. Чезаре на миг закрыл глаза, ругая себя за то, что ведет себя как зеленый юнец, теряющий голову при виде прекрасной женщины. Робкая испуганная девушка — это всего лишь маска. Об этом нельзя забывать, иначе придется признать, что он ведет себя отвратительно, что он ошибается.

А он никогда не ошибается!

Так же как и ее сестра, она наверняка утратила невинность и чистоту, как только покинула колыбель! Несмотря на свою чистую прелесть, отличающую ее от откровенной сексуальности сестры, она такая же коварная и лживая, как ее вороватая сестрица.

Ничего, вечером — пусть она еще немного помучается, теряясь в догадках, что ждет ее в роли Джилли, — он скажет ей, что знает, кто она, и выведает у нее, где находится ее сестра.

Она должна это знать. Когда он пришел к ней, она наверняка связалась с сестрой, и они разработали план. Пока Милли выдает себя за Джилли, та скроется и заметет следы. Как только Милли решит, что сестра в безопасности, она удерет.

— Пошли, — сказал Чезаре, подавляя кипевший в нем гнев, когда девушка подошла к нему.

— Подождите. — Она нагнулась и стала поправлять босоножки Джилли. Нет, так продолжаться не может. Чем дальше, тем труднее обманывать. От природы честной, Милли ненавистна была роль, которую приходилось играть, но сможет ли она выдержать взрыв негодования, который неизбежно последует, если она откроется? И все-таки лучше открыться самой. Так, по крайней мере, он не будет ее считать подлой. Хотя какое ей дело, какой он ее будет считать? — одернула себя Милли.

Пока что, судя по всему, он ни о чем не догадывается. Ведет себя вполне прилично, если забыть об одном: он собирается снова затащить Джилли к себе в постель, хотя о женитьбе и не помышляет. Он уверен, что Джилли в том положении, в каком находится, не посмеет ему отказать.

Играть роль и дальше тяжело и неприятно, и все же придется. Сестра всегда защищала ее, когда они жили вместе. Значит, и она должна найти способ разыскать Джилли, пока Чезаре не напал на ее след.

Широкие плечи под мягкой белой хлопчатобумажной тканью замерли, и через мгновение итальянец повернулся к Милли. От улыбки, которой он одарил ее, у нее зашлось сердце.

— Хочешь, я дам тебе туфли, которые не расползутся через несколько шагов?

— Не надо. — Все было не так просто! Если уж она решила продолжать и дальше свою игру, то следует выяснить одну вещь. Милли выпрямилась. — Я хотела бы знать, зачем вы привезли меня сюда. — Глубокий вздох. — И где вы собираетесь сегодня спать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ты сама знаешь, почему ты здесь, — ответил Чезаре. — Ты же слышала, что я сказал бабушке — тебе нужно оправиться после тяжелой утраты. Я ведь не такое уж чудовище.

Милые глаза наполнились болью при упоминании о смерти матери, и Чезаре мысленно обругал себя за несдержанность.

Может, она и лгунья, но чувствовать способна.

В отличие от своей сестры.

Джилли, вероятно, и всплакнула бы для вида, но Чезаре не мог себе представить, чтобы она почувствовала душевную боль на самом деле. Когда он пристал к ней с вопросами о ее родне, она со смешками пояснила, что мать у нее недалекая провинциалка, а младшая сестра скучная девица, не заслуживающая того, чтобы говорить о ней.

Но эта… Чезаре прищурился, вглядываясь в ее выразительное лицо. Длинные ресницы затеняют потемневшие зеленые глаза, мягкие розовые губы подрагивают, пышная грудь поднимается и опускается от взволнованного дыхания. Нет, эта близняшка, несмотря ни на что, способна на настоящее чувство…

— Пошли, — сказал он мягко, приобнимая ее за плечи. — Пройдемся, успокоимся. — Его пальцы как-то сами собой погладили ее руку, прежде чем он понял, что происходит.

Чезаре быстро убрал руку, напомнив себе об ее обмане и о каре, которую он для нее готовит.

— Что же до того, кто и где будет спать, то за кухней есть вторая спальня. Хотя… — его голос почему-то прозвучал хрипло, — вполне возможно, что ты не заснешь, все будешь лежать и ждать, не одолел ли меня основной инстинкт и не решил ли я поискать удовольствия в твоей постели…

— Еще пасты? — Его голос, глубокий и низкий, почему-то заставлял вздрагивать нервы.

Милли покачала головой, пытаясь избавиться от внезапного напряжения в животе. Как будто она идет по туго натянутому канату высоко-высоко, а внизу нет страховочной сетки.

Чезаре обманывал, когда сказал, что привез ее сюда, чтобы она успокоилась. Неужели он думает, что она такая дура, чтобы поверить? Он считает, что она Джилли, его бывшая любовница, на которую он сердит. И эта поездка — наказание, и больше ничего. И она не знает, как он ее собирается наказывать, — вот что самое плохое.

Но почему ее неприязнь к нему куда-то ушла, когда он показывал ей остров, и она просто наслаждалась долгой прогулкой?

Почему она никак не может забыть, как его пальцы гладили ее плечо или как он обнял ее за талию, когда они стояли на вершине скалы недалеко от дома, глядя на белый песок далеко внизу?

У нее тогда закружилась голова — и не из-за высоты, а потому что от теплого прикосновения его руки у нее прервалось дыхание и ослабели колени.

— Ты устала? — спросил Чезаре. — Может, пойдешь в постель?

В его низком, сипловатом голосе словно прозвучало приглашение. Милли как будто коснулось что-то горячее. Если это и в самом деле приглашение, то достанет ли у нее сил отказаться? Или она, как и ее сестра, согласится и отдаст ему свою любовь, чтобы потом быть отвергнутой?

Нет, этого не будет. Как он там выразился? Что она будет лежать без сна и ждать, что он поддастся инстинкту и придет к ней? Он же был любовником сестры. Так, может, просто до сих пор хочет ее?