Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не говори ей, Роза. Это разобьет ей сердце, – заметил он, складывая вилку с ножом на тарелку рядом с забытым кнедликом.
Я проследила за его взглядом. Мужчины в баре все еще пили и беседовали. За покрытыми инеем окнами на площади двигались тени. Мир казался прежним, но он коренным образом изменился.
Вдруг Майер выпрямился.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – решил он.
До сих пор я жила только «здесь», не зная других мест. Мысль о том, что придется куда-то уехать, меня пугала.
– Почему?
– Люди смекнут, в чем дело, а тут еще Шляйх пропал…
Он твердо и решительно покачал головой.
– Нет, тебе придется уехать.
Я задумалась в поисках решения.
– Я могла бы выйти замуж.
– За Томаса? Эта тропка только приведет к нему.
Мне казалось, он имеет в виду, что все посчитают Томаса отцом ребенка, но теперь я понимаю, почтальон беспокоился о другом: тело Шляйха обнаружат и убийство припишут Томасу.
– По-вашему, мне лучше уйти? – переспросила я.
– Да, другого выхода я не вижу, – пожал он плечами и снова вздохнул. – Я отведу тебя через перевал… и скоро.
Герр Майер дал мне неделю. Он объяснил, что сейчас еще можно пройти по снегу и льду, и нужно идти, пока я в силах подняться в гору. Сборы мои были недолги. Бедному собраться – только подпоясаться.
Каждый день после обеда я находила причину пойти прогуляться. Томас поджидал меня на краю деревни, и каждый день мы выбирали другой маршрут. Но куда бы мы ни шли, ничего не менялось.
Как только мы оказывались среди деревьев, он прижимал меня к стволу дерева и целовал. Мы целовались, а огромные хлопья снега падали с веток на пальто, снежный ковер вокруг сверкал под солнечными лучами.
Сейчас, оглядываясь в прошлое, те поцелуи кажутся целомудренными: мы были закутаны с ног до головы, только лица были голые, холод не позволял нам исследовать что-нибудь еще. Мы только целовались. Каждый поцелуй подогревал страсть. А мне хотелось большего.
В последнюю ночь, в назначенный час, когда в доме все стихло, я прошла мимо коров, мимо загона, где меня изнасиловал Шляйх. С тех пор я в сарае не была и дрожащими пальцами открыла дверь.
Томас ждал. Он подошел и обнял меня.
– Не здесь, – оттолкнула его я. – Именно тут…
Томас побледнел.
– Конечно, – ответил он. – Извини.
Я с трудом заперла дверь на засов. Повернувшись, я увидела, как он чешет за ухом корову. Взяв за руку, я повела его мимо коров в тишину дома.
– Ботинки, – прошептала я, когда он вышел в коридор. Он снял их и, прижимая к груди, последовал за мной наверх.
Мы, крадучись, миновали комнату родителей. Спальня Кристль была напротив моей.
Когда я стала открывать дверь, в тишине раздался скрип металла о металл – мы замерли. Я проклинала отца за то, что он так и не смазал петли. Никто не появился, и я повела Томаса к себе. Наконец мы остались одни в моей спальне.
Я не шевелилась. Я давно об этом мечтала, но сейчас заволновалась и испугалась. Я замерла спиной к двери, и он сделал ко мне шаг.
– Роза, – так осторожно и нежно шепнул он, что я едва различила слова, – все будет так, как ты захочешь.
Я сильнее прижалась спиной к двери.
– Хочешь, уйду? – наклонил голову он.
– Нет, – прошептала я, качая головой.
Он подошел ближе и взял меня за руки, переплетая пальцы с моими.
– Тебе бы выспаться. Пойдем в постель, согреем друг друга.
Он сел на мою кровать и снял пальто, китель, рубашку, носки, оставив только нижнюю рубашку военного образца с длинным рукавом. Потом, потупив голову, не глядя на меня, встал и отстегнул ремень, расстегнул и снял брюки. Я не сводила с него глаз. Сердце заколотилось в водовороте страха, волнения, желания и смущения. Он в нерешительности стоял в нижнем белье, белых хлопчатобумажных теплых кальсонах и нижней рубашке с длинным рукавом, и на лице его блуждала застенчивая улыбка.
– Холодно, – заметил он, поднимая одеяло и ныряя под него.
Я отошла на шаг от двери и остановилась. Хотелось стянуть жакет и платье и присоединиться к нему, но от смущения я не могла сдвинуться с места. Он, похоже, почувствовал мою стеснительность и отвернулся к стене. Раздеваться сразу стало легче.
Я легла рядом с ним в нижней рубашке с длинным рукавом и панталонах и потянула на себя одеяло. Он не двинулся с места, но от его тела исходило тепло. Я неуверенно положила руку ему на бедро, потом погладила пальцами мягкую поношенную нижнюю рубашку, нащупав упругое тело. Провела пальцами вокруг груди и почувствовала, как от прикосновения под тканью напряглись мышцы. Я остановилась и прислушалась к его дыханию, а он к моему. Приподнявшись, уткнулась сзади носом ему в шею. От него пахло сладковатым потом, и я провела губами по его коже, прошептав на ухо:
– Поцелуй меня.
Начав, остановиться мы уже не могли, сначала хихикая, потом еле сдерживаясь, чтобы не закричать, и так неловко возились под моим односпальным одеялом, постепенно сбрасывая с себя оставшуюся одежду, познавали друг друга. И тот момент, когда мы слились воедино – нога к ноге, губы к губам, тело к телу, – стал настоящим откровением.
Я даже не представляла, что может быть так хорошо.
В ту ночь мы не спали.
Когда в пять утра вылезли из постели, было темно. Вставать не хотелось, но нужно было написать матери письмо. Первые попытки не удались – во мне кипела злость, будто черные чернила на бумаге. Поток слов прочитать было невозможно. С подсказкой Томаса я написала только самое необходимое.
Дорогая мама,
когда ты найдешь это письмо, я буду уже далеко. После случившегося в ноябре оставаться здесь мне никак нельзя. Не ищи меня, даже не пытайся. Я хочу начать жизнь заново.
Передай привет Кристль.
Твоя дочь
Роза
Я положила письмо на кухонном столе, посредине, поверх накрытой