Портобелло-роуд (сборник) - Спарк Мюриэл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В колонии им почти сразу завладели поклонники. С ним еще никогда так не носились, он был нарасхват. Его пригласили к губернатору. В его честь устраивали обеды, и, хотя реки разлились, гости съезжались издалека. Он уже не каждым приглашением соблазнялся. Всякий белый человек знал это имя — Ральф Мерсер, даже если и не читал его книг. А главное, отдыхая после обеда на просторных верандах, он мог разглядывать общество, не опасаясь уколоться о встречный взгляд какого-нибудь критика, кошмарного типа, даже по имени вряд ли известного читательской публике, который дома обязательно затешется в компанию и будет портить Ральфу кровь. Он склонялся к мысли, что весьма недооценивал своего читателя.
— Я подумываю о том, чтобы сменить творческую манеру. Подумываю написать трагедию.
— Великий боже, — сказал его собеседник, отставной генерал, — не пугайте нас.
И все его поддержали.
Еще в одном отношении все были единодушны: «Отчего бы вам не обосноваться у нас?» Или: «Отчего бы вам не купить дом и не жить в нем несколько месяцев в году? Это единственный способ избежать высоких налогов».
В клубе он встретил Майкла Касса, который приехал в столицу похлопотать о ссуде в земельном банке.
— Моя жена обожает ваши книги, — сказал Майкл и хихикнул. Ральф забеспокоился, не критик ли он. — У нас с вами есть общая знакомая, — сказал Майкл, — вернее, была. Дафна дю Туа. Я приезжал ее хоронить.
И хихикнул.
— Я, собственно, приехал, чтобы побывать на ее могиле, — сказал Ральф в свое оправдание. — И еще — поговорить с ее дядей.
— У вас есть машина? — спросил Майкл. — Если нет, то я вас отвезу. Я живу недалеко от них.
Ральф догадался, что хихиканье Майкла — это просто нервный тик.
— Я думаю обосноваться в колонии, — поведал он, — жить здесь семь месяцев в году.
— Недалеко от нас есть прекрасный дом, — сказал Майкл. — Его скоро будут продавать.
Только пробыв в колонии два месяца, объездив страну вдоль и поперек, повидав все достопримечательные места и интересных людей, Ральф смог наконец ответить на приглашение Майкла и приехал к ним на ферму.
— Вы сейчас что-нибудь пишете? — спросила его жена Майкла.
— Нет, сейчас я собираю материал.
— Так это будет про колонию?
— Трудно сказать.
Вдохновленный образом Дафны замысел книги уже не казался ему столь заманчивым. Он не мог вообразить читателя, способного воздать должное такой теме, — во всяком случае, здешние его почитатели, когда он узнавал их поближе, для этого не годились.
Майкл возил его на ферму, объявленную к продаже. Ральф сказал, что почти наверняка купит ее.
Ходили к Чакате, Ральф поговорил с ним о Дафне.
— Почему она не осталась в Англии насовсем? — сказал Чаката. — Почему вернулась?
— Наверное, ее тянуло назад, — сказал Майкл и хихикнул.
Чаката заговорил о ревматизме. Он проковылял на веранду и крикнул, чтобы принесли выпить. Гости вышли следом, и Ральф увидел сидящего в углу долговязого старика, что-то бормочущего себе под нос.
Он спросил Чакату:
— Это не мистер Тейс? Дафна рассказывала мне о мистере Тейсе.
— Не удался в этом году маис, — сказал Чаката. — Не жилец я на белом свете.
Майкл отвез Ральфа на кладбище. Жена предупреждала: «Оставь его там ненадолго одного. По-моему, он любил девочку». Майкл уважал деликатную натуру своей жены. Хихикнув, он оставил Ральфа у могилы, объяснив, что у него неотложные дела в деревне и что он вернется за ним.
— Но вы, — сказал Ральф, — ненадолго?
— Нет-нет, — сказал Майкл.
— Тут что-то очень много москитов. У вас бывает малярия?
— Нет-нет.
Он хихикнул и ушел.
Постояв перед камнем с надписью «Дафна дю Туа. 1922–1950», Ральф стал нетерпеливо расхаживать по кладбищу. Его рассеянный взгляд ухватил надпись: «Дональд Клути». Что-то знакомое, но откуда выплыло это имя — он не мог вспомнить. Возможно, его упоминала Дафна.
— У-хо-ди, у-хо-ди.
Птичка сидела как раз за могилой Дафны. Дафна часто ее поминала:
— Она свистит: «У-хо-ди, у-хо-ди».
— И что из этого? — спрашивал он, раздражаясь, потому что иногда он с пронзительной ясностью видел в ней самое Глупость.
Без всякого конкретного повода она то и дело объявляла: «У нас есть птичка, которая свистит: „у-хо-ди“, „у-хо-ди“»; она навязывала ему эту птичку, словно он орнитолог, а не писатель.
— У-хо-ди, у-хо-ди, — сказала птичка с той стороны могилы.
Все шесть недель, что он ездил по сельским районам, он каждый день слышал птичку. Вернуться в столицу и больше не слышать ее голоса было большим облегчением. В клубном уюте все предстало таким образом, что никакой птички никогда и не было.
Но вот он пошел с губернатором посмотреть раунд гольфа.
— У-хо-ди, у-хо-ди.
Он заказал билет на самолет в Англию — к сожалению, только на будущую неделю. В «Уильямс-отеле» он случайно встретил Майкла Касса.
— Насчет той фермы, — сказал Майкл. — Кто-то еще приценивался. Вам надо побыстрее решать.
— Я не хочу ее покупать, — сказал Ральф. — Я не хочу здесь оставаться.
Они сидели на веранде и пили виски с содовой. За москитной сеткой торчала птичка.
— Вы ее слышите, эту птичку-«уходи»?
Майкл прилежно вслушался:
— Нет. Не скажу, что слышу.
Он хихикнул, и Ральфу захотелось его ударить.
— Я ее везде слышу, — сказал Ральф. — Она мне не нравится. Поэтому я и уезжаю отсюда.
— Господи, твоя воля. Вы что, птицами интересуетесь?
— Нет, не особенно.
— Ральф Мерсер не будет покупать ферму, — сообщил Майкл своей жене вечером.
— Мне казалось, это решенное дело.
— Нет, он возвращается домой. К нам уже не приедет. Говорит, ему не нравятся здешние птицы.
— Надо бы тебе полечиться от этого хихиканья, Майкл. Что, ты говоришь, ему не нравится?
— Птицы.
— Птицы? Так он что — орнитолог?
— Нет, по-моему, католик.
— Дорогой, я имею в виду специалиста по птицам.
— А! Нет, он говорит, что не особенно интересуется птицами.
— Оригинал, — сказала она.
Портобелло-Роуд
Однажды в погожий летний денек на заре юности, валяючись с любезными друзьями на стогу сена, я нашла там иголку. Уже несколько лет я втайне догадывалась, что меня относит в сторону от общей колеи, и вот иголка обличила меня перед всеми нашими — перед Джорджем, Кэтлин и Скелетиком. Я сосала большой палец, потому что в него-то и впилась иголка, когда я от нечего делать зарылась рукою в сено.
Суматоха улеглась, и Джордж возгласил: «Сунешь пальчик в пирог — и достанешь творог». И мы снова принялись безжалостно и беспечно насмешничать.
Иголка глубоко вонзилась в мякоть пальца: из темной точечки струился и расплывался кровавый ручеек. И чтобы мы, упаси боже, не приуныли, Джордж спешно потребовал:
— Эй, подальше со своим грязным пальцем от моей, ей-богу, чистой рубашки!
И мы проорали «кукареку», сотрясая послеполуденный зной на границе Англии и Шотландии. Вот правда, ни за что бы не захотела снова так помолодеть сердцем. Это я думаю каждый раз, вороша старые бумаги и натыкаясь на фотографию. Кэтлин, Скелетик и я возлежим на стогу. Скелетик ясно уточнил, в чем суть моей находки:
— Тут не голова нужна. Да ты не головой и берешь — ты у нас просто крохотулька-удачница.
Все согласились, что просто так иголку в стогу сена не найдешь. Разговор угрожал стать серьезным, и Джордж сказал:
— Тихо лежать, я вас снимать.
Я обмотала палец и приосанилась, а Джордж показал пальцем из-за фотоаппарата и заорал:
— Смотрите, мышь!
Кэтлин взвизгнула, и я тоже, хотя обе мы, пожалуй, знали, что никакой мыши нет. Зато можно было лишний раз погорланить. Наконец мы все втроем пристроились сниматься. Мы очень мило выглядели, и день выдался изумительный, но не хотела бы я, чтобы он повторился.