Гордость, сила и зима: стирая границы - Лина Неидеальная

— Я все равно останусь при своем мнении.

Девушки начали перепалку между собой, однако их голоса достаточно быстро стихли. Видимо, они решили продолжить выяснять отношения по пути. Нам с Форсом удалось распутаться, и мы решили поискать ребят сначала на улице. Погода, кстати, оказалась не в пример лучше вчерашней — солнышко так и пробивалось сквозь облака, а ветра и вовсе не было. Но приближающаяся зима давала о себе знать — парок изо рта являлся постоянным атрибутом.

Ричард и Александр обнаружились под одной из раскидистых яблонь в компании матери Каталины. Они о чем-то негромко переговаривались и, казалось бы, совершенно не замечали нашего приближения. А мы с Эваном разве что не подпрыгивали от нетерпения, так хотелось поделиться нашей находкой с остальными.

— Судя по вашим довольным лицам, поиски увенчались успехом.

— Ты как всегда проницателен, Лекс, — довольно сказала я, помахивая книжкой. — Мать Каталина, кому принадлежала эта вещь?

Настоятельница с опаской приняла из моих рук книжицу и начала просматривать страницы. Некоторое время лицо женщины не выражало никаких эмоций, а потом на нем появилась мрачная тень. Глава монастыря молчала и нервно кусала губы, пытаясь собраться с мыслями, а затем начала говорить:

— Этот дневник принадлежал матери Хельге, она до меня стояла во главе монастыря, это была сильная женщина с твердым характером. Она была ярой сторонницей старых уставов — только в последние годы наш монастырь стал таким свободным, что ли. Если, конечно, это слово можно употребить в отношении монастыря, — усмехнулась мать Каталина. — И все же, еще каких-то тридцать лет назад приход наш был образцом строгости и благочестия. Но постепенно монахиням стало дозволяться больше обычного, надо сказать, что это воздействовало благоприятно.

— Но мать Хельга явно была против? — поинтересовался Дик.

— Да, дочь моя, — ответила пожилая монахиня, но тут же исправилась, — сын мой. Хоть она и стояла во главе монастыря, полностью она не могла изменить новые уставы, поскольку решение выносилось на совете, в который входило еще пять человек. А потом в монастыре стали происходить странные вещи, наподобие тех, что происходят сейчас — но только люди не пропадали.

— Скажите, — торопливо начал Лекс. Он уже успел пролистать дневник и теперь торопился высказать какую-то мысль, посетившую его голову. — А вам не попадались странные символы на территории, вроде треугольника с молнией?

— Они до сих пор есть, их сама мать Хельга нанесла на камни. Как она сказала, это оберег от злых сил.

— Да уж, а ваша мать Хельга была не промах, — присвистнул наш маг и продолжил под наши недоуменные взгляды. — В общем, помните руну, на которую мы вчера натыкались постоянно? На клумбе. Вы тоже, ребята, — обратился он к Форсам, — наверху видели. Этот символ относится к одним из запретных, поэтому я не сразу про него и вспомнил. Если не вдаваться в магические дебри, то объясню его действие так: им пользуются для того, чтобы внушить что-то окружающим. Мать Хельга, видимо, в свое время воспользовалась этим символом.

— В смысле — внушать? Ты хочешь сказать, что мы вчера носились за пустотой? За плодом нашего воображения? — слегка опешил Эван.

— Вроде того, а точнее — за очень качественными галлюцинациями.

— Мать Хельга скончалась почти девять лет назад, это все невозможно, — произнесла мать Каталина.

— Возможно или невозможно, но факт остается фактом. Вы говорили, что у вас уже было такое, — торопливо продолжил Лекс, боясь упустить мысль. — Эти руны надо активировать периодически. После смерти предыдущей настоятельницы все ведь прекратилось, правильно? А сейчас их кто-то снова активировал.

— Но тогда этот человек должен быть магом, разве нет? — в задумчивости почесала я кончик носа.

— Не обязательно, там все на крови завязано. Колешь палец булавкой да символ чертишь. Скажите, а могла мать Хельга хотеть выжить из монастыря тех девушек, которые могли не соответствовать ее представлениям об идеальных монахинях?

— Александр, это звучит ужасно, хотя, вынуждена признать, что за матерью Хельгой действительно замечались, кхм, странности. Она была приверженцем строгих нравов — чистота помыслов. Вы хотите сказать, что у нее была сторонница ее взглядов, которая теперь продолжает ее дело?

— Я хочу сказать, что мать Хельга может по ночам сдвигать крышечку с гроба.

Глава пятая, про чувство несобранности

— Мы не будем вскрывать гробницу, это кощунство! — разъяренно шипела я в сторону парней.

Наша четверка сосредоточенно пробиралась к небольшому каменному строению, находящемуся на заднем дворе. Парни тащили на себе инвентарь — лопаты, мотыги и прочие предметы, которыми можно было бы дробить камень. Все это мы одолжили в сарайчике возле ворот, который я сначала приняла за будочку для задумчивости. Мне торжественно вручили котомку с какой-то магической дребеденью Лекса. Всю дорогу я пыталась отговорить ребят от осквернения последнего пристанища монахинь, меня, разумеется, никто не слушал. Мы неумолимо приближались к склепу.

— Прайд, если боишься — так и скажи, нечего прикидываться святошей, — раздраженно бросил в мою сторону Ричард.

— Да причем тут это! Боюсь или не боюсь, — в тон ему ответила я. — Это неправильно! Эван, ну хоть ты им скажи!

— Вэл, да что такого-то? Откроем аккуратненько, Лекс свой ахалай-махалай прочитает, и домой поедем. Что ты трагедию делаешь из этого? — ответил Эван и осуждающе на меня посмотрел.

— Мы посягаем на святыни! А вдруг кто-то из девушек захочет помолиться костям усопших? И что они увидят — груду камней и разломанные саркофаги? — все еще отстаивала я целостность гробницы.

— Еще хоть что-нибудь скажешь по этому поводу, станешь соседкой покойниц, я тебя лично придушу! — практически взревел Ричард.

— Слушай, я понимаю, что по кладбищам ты никогда не гуляла и вообще возмущена до глубины души таким святотатством, но, если умершие будут сильно возмущаться, мы честно перед ними извинимся и свалим, — «успокоил» меня Лекс. Он, кстати, отозвал маскирующие чары, так что выглядели эти начинающие вандалы нелепо — юбки мало вязались с мужскими сосредоточенными лицами.

— Делайте, что хотите, пускай к вам разгневанные души потом являются, — окончательно сдалась я.

Если с раскапыванием могил на обычном кладбище я еще могла как-то смириться, дело есть дело, осквернение святых мест в мои планы никак не входило. Ой, кому я врала. Боялась я. Больная фантазия уже нарисовала пяток скелетиков, сложивших свои косточки в священной молитве. Но признаваться в этом, разумеется, не собиралась, уж не хотелось падать в глазах ребят, а Форс так и вовсе, если узнает, постоянно потешаться будет. Страх перед практически истлевшими костями я никак не могла объяснить, но от одной мысли о