Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций. - Арнольд Джозеф Тойнби

Первым из этих феноменов было универсальное государство[36] (Римская империя), объединившее все эллинское общество в единую политическую общину в последний период эллинской истории. Этот феномен замечателен тем, что находится в прямой противоположности к многочисленным локальным государствам, на которые было разделено эллинское общество до появления Римской империи, равно как и в прямой противоположности к многочисленным локальным государствам, до сих пор разделяющим западное общество. Далее мы обнаружили, что Римской империи непосредственно предшествовало «смутное время», восходящее, по крайней мере, к войне с Ганнибалом, время, когда эллинское общество перестало быть творческим и действительно находилось в явном упадке, на некоторое время задержанном возникновением Римской империи, но в конечном счете оказавшимся симптомом неизлечимой болезни, разрушившей эллинское общество, а вместе с ним и Римскую империю. С другой стороны, за падением Римской империи последовало своего рода междуцарствие от исчезновения эллинского и до появления западного общества.

Это междуцарствие заполнено деятельностью двух институтов: христианской церкви, возникшей внутри Римской империи и пережившей ее, и множества недолговечных государств-наследников, появившихся на бывшей территории империи в результате так называемого Völkerwanderung [переселения] варварских народов из «ничейных земель», находившихся по ту сторону имперских границ. Мы уже охарактеризовали две эти силы как внутренний пролетариат и внешний пролетариат эллинского общества. Отличаясь во всем остальном, они сходились в своей чуждости по отношению к правящему меньшинству эллинского общества, правящим классам старого общества, утратившим свой путь и прекратившим управлять. Фактически империя пала, а церковь выжила как раз благодаря тому, что давала руководство и заручалась преданностью, тогда как империи долго недоставало ни того, ни другого. Таким образом, церковь — пережиток общества умершего — стала тем лоном, из которого своевременно было рождено новое.

Какую роль сыграла в аффилиации нашего общества другая характерная особенность междуцарствия — Völkerwanderung [переселение народов], во время которого внешний пролетариат обрушился потоком из-за границ старого общества: германцы и славяне из лесов Северной Европы, сарматы и гунны из Евразийской степи, сарацины с Аравийского полуострова, берберы из Атласа и Сахары — [народы], чьи недолговечные государства-наследники разделили вместе с церковью исторический период междуцарствия, или героического века? В сравнении с церковью их вклад был негативным и незначительным. Почти все они погибли насильственным образом еще до того, как междуцарствие подошло к концу. Вандалы[37] и остготы[38] потерпели поражение в результате контрнаступлений со стороны самой Римской империи. Последней конвульсивной вспышки римского пламени хватило для того, чтобы сжечь этих бедных мотыльков дотла. Другие погибли в братоубийственной войне: вестготы, например, получили первый удар со стороны франков, a coup de grace[39] — со стороны арабов[40]. Немногие оставшиеся в живых в этой борьбе за существование с исмаилитами[41] неудержимо вырождались и прозябали в безделье до тех пор, пока не были уничтожены новыми политическими силами, обладавшими необходимыми зачатками творческой мощи. Так, меровингская и ломбардская династии были сметены создателями империи Карла Великого[42]. Есть лишь два варварских «государства-наследника» Римской империи, о которых можно сказать, что они имели каких-то прямых потомков среди национальных государств современной Европы — это франкская Австразия[43] Карла Великого и Уэссекс короля Альфреда[44].

Таким образом, Völkerwanderung и его недолговечные плоды являются признаками (наравне с церковью и империей) аффилиации западного общества эллинским. Однако подобно империи (но не церкви) они являются лишь признаками, и не более того. Переходя от исследования симптомов к исследованию причин, мы обнаруживаем, что если церковь принадлежала и прошлому, и будущему, то варварские государства-наследники, как и империя, принадлежали всецело прошлому. Их подъем был обратной стороной падения империи, которое неумолимо предвещало и падение этих государств.

Эта низкая оценка вклада варваров в западное общество может шокировать западных историков последнего поколения (таких как Фримен[45]), рассматривающих институт ответственного парламентского правления как развитие определенных институтов самоуправления, которые тевтонские племена, предположительно, принесли с собой из «ничейных земель». Но эти примитивные тевтонские институты (если они вообще существовали) были зачаточными институтами, характерными для первобытного человека почти повсюду, и, так сказать, не пережили бы Völkerwanderung. Вожди варварских отрядов были воинственными авантюристами, а государственным устройством государств-наследников, как и самой Римской империи в это время, была деспотия, ограниченная революцией. Последняя из этих варварских деспотий была уничтожена за много веков до реального начала нового роста, постепенно породившего то, что мы называем парламентскими институтами.

Широко распространенная завышенная оценка варварского вклада в жизнь западного общества отчасти, возможно, восходит к тому ложному убеждению, что социальный прогресс следует объяснять наличием определенных врожденных качеств расы. Ложная аналогия, заимствованная из области явлений, разъясненных естественной наукой, привела западных историков последнего поколения к тому, что они стали изображать расы как химические «элементы», а смешанные браки между ними — как химические «реакции», освобождающие подавленные энергии и порождающие волнение и изменение там, где прежде царили неподвижность и застой. Историки заблуждались, полагая, что «вливание свежей крови», как они метафорически описывали расовое воздействие варварского вторжения, могло объяснить все те последующие проявления жизни и роста, которые составляют историю западного общества. Внушалось, что эти варвары были «чистой расой» завоевателей, чья кровь до сих пор еще дает силы и облагораживает тела их предполагаемых потомков.

В действительности варвары не были создателями нашего духовного бытия. Их приход стал ощутимым, поскольку эллинское общество находилось при смерти, но они не могли даже претендовать на то, что нанесли смертельный удар. К тому времени, когда варвары появились на сцене, эллинское общество уже умирало от ран, нанесенных им самому себе несколькими веками ранее в течение «смутного времени». Варвары были просто стервятниками, питающимися падалью, или же червями, кишащими на трупе. Их героический век — эпилог эллинской истории, но не пролог нашей.

Итак, три фактора отмечают переход от старого общества к новому: универсальное государство как финальная стадия старого общества; церковь, развивавшаяся в старом и, в свою очередь, в новом обществе; наконец, хаотическое вторжение варварского героического века. Из этих факторов второй является наиболее, а третий — наименее значительным.

Прежде чем продолжить наш поиск других родственных обществ, мы можем отметить еще один симптом «отцовско-сыновних» отношений между эллинским и западным обществами, а именно перемещение колыбели, или первоначальной родины, нового общества с первоначальной родины своего предшественника. На уже рассмотренных примерах мы обнаружили, что граница старого общества стала центром нового, и мы должны быть готовы к подобным перемещениям и в других случаях.

Православно-христианское общество. Исследование истоков этого общества не добавит новых видов к нашему списку, поскольку наряду с западным обществом оно, несомненно, является ребенком-близнецом общества эллинского, только переместившимся не на северо-запад, а на северо-восток. С колыбелью, или первоначальной родиной, в византийской Анатолии[46], за многие столетия сильно ужатой враждебной экспансией исламского общества, оно в конце концов добилось широкого распространения в северном и восточном направлениях через Россию и Сибирь, охватывая с флангов исламский мир и вторгаясь на Дальний Восток. Дифференциацию западного и православного христианства на два отдельных общества можно проследить в расколе общей для них куколки — вселенской церкви — на два тела: римско-католическую церковь и церковь православную[47]. Чтобы состоялся раскол, понадобилось более трех столетий, начиная с иконоборческой ереси VIII столетия[48] и вплоть до окончательного разрыва по теологическим вопросам в 1054 г. Между тем, церкви стремительно дифференцировавшихся обществ принимали и резко противоположный друг другу политический характер. Католическая церковь на Западе была централизована под независимой властью средневекового папства, тогда как православная церковь стала послушным ведомством Византийского государства.