Равнодушные - Альберто Моравиа

В это утро Лиза проснулась поздно. Она уже несколько дней подряд возвращалась домой после полуночи, ей снились какие-то безрадостные сны, и утром она просыпалась еще более нервной и усталой. С трудом, не подымая головы, она осмотрелась. Комнату окутывала пыльная, тусклая полутьма, в которую, точно сквозь сито, проникали тонкие лучи света. В этой полутьме, немые и бездушные, угадывались — старая мебель, безгласные зеркала, висевшие на вешалке платья. А это черное пятно — дверь. Вся комната была пропитана запахом разомлевшего от сна тела, пота и пыли. Через закрытое наглухо окно не попадало ни единой струи свежего воздуха.

Лиза встала с постели. Подобрав спадавшие на потное лицо волосы, подошла к окну и подняла жалюзи. В комнату ворвался дневной свет. Лиза раздвинула портьеру, стекла были подернуты серой пеленой, — должно быть, день выдался холодный. Сквозь иней на окнах вдали угадывались нежные, словно размытые водой цвета: белый и зеленый. Она стерла со стекла влажную пелену и сразу же ей бросился в глаза розоватый кусок крыши, до того потемневший, и сырой, и унылый, что даже не понадобилось смотреть вверх, затянуто ли небо тучами. Она отошла от окна и стала машинально расхаживать по заставленной мебелью комнате. Огромная супружеская кровать орехового дерева, мрачная и претенциозная, на которой валялись скомканные белые простыни, стояла совсем близко от окна. В иные зимние ночи Лизе, укрытой теплым одеялом, было особенно приятно слушать, как рядом по оконным стеклам бешено хлещет дождь.

Кроме кровати, в комнате стояли два больших, пропахших плесенью шкафа, тоже орехового дерева, с огромными пожелтевшими зеркалами. Комната была просторная, но из-за обилия мебели свободным в ней оставался лишь узкий проход.

Она подошла к вешалке. На ней была лишь прозрачная сорочка, отчего тело ее казалось еще более кургузым, ноги были обнажены до самых округлых бедер, белых и гладких, грудь, с годами отяжелевшая, тоже была гладкой и упругой. Лиза увидела себя в зеркале полуголой и сильно наклонившейся вперед, словно ей хотелось скрыть под слишком короткой сорочкой темное пятно лона. Ей показалось, что она за последнее время похудела. Она накинула халатик и отправилась в ванную.

В небольшой, холодной и пустой ванной комнате по углам чернели пятна от сырости, трубы были выкрашены темной краской, сама ванна была эмалированная, а оправа одного-единственного зеркала совсем проржавела. Лиза зажгла свет. Она вспомнила, что уже целых три дня не мылась как следует и что не мешало бы принять ванну. Заколебалась, а стоит ли? Взглянула на ноги, ногти были еще совсем чистыми. Нет, не стоит. Тем более что ночь она почти наверняка проведет с Микеле, и уж утром непременно придется помыться. Приняв решение, она подошла к раковине, открыла кран и подождала, пока раковина наполнится водой. Потом сняла халатик, опустила рубашку на живот и стала умываться. Сначала, чихая и отфыркиваясь, вымыла лицо, затем, стараясь, чтобы струйки воды с груди не стекали на теплые после сна живот и ноги, вымыла шею и уши. Каждый раз, когда она нагибалась посильнее, рубашка на спине задиралась и ее всю обдавало холодом, да и каменный пол неприятно холодил ноги. В довершение всего она не нашла полотенце и, вся мокрая, голая, ослепшая от мыльной пены, бросилась за ним в спальню.

Там она вытерлась досуха и села за туалетный столик. Быстро привела себя в порядок — она не употребляла ни губной помады, ни крема и сейчас лишь слегка припудрила лицо, надушилась и причесала волосы. Повернулась к зеркалу спиной и стала натягивать чулки. В ней боролись два противоречивых чувства: страсть к еде и страсть к Микеле. Она любила утром выпить чашку кофе и вкусно, с аппетитом поесть: паштет, сардины, бутерброд с маслом, печенье. Из-за стола она вставала, лишь ощутив приятную сытость. Но сегодня она рисковала остаться голодной.

«Микеле вот-вот придет, неприятно будет, если он застанет меня за едой. Ничего не поделаешь, придется потерпеть». Она встала, надела розовую комбинацию и лиф — такой узкий, что грудь казалась стянутой корсетом. Чтобы утешиться, она представляла себе, как войдет Микеле, несмелый, безумно влюбленный, неопытный, и она отдастся ему, дрожа от счастья. Наконец-то в ее жизни будет чистая любовь. После всего пережитого, подумала она, ей так недостает хоть немного чистоты. Бессонные ночи, безрадостная, мучительная жажда наслаждений — это удушливое облако скоро рассеется. Микеле принесет с собой солнце, голубое небо, свежесть, восторг любви. Он будет поклоняться ей, как богине, уронит голову на ее колени. Она испытывала сильнейшую жажду счастья и не могла дождаться той минуты, когда наконец сможет приникнуть губами к этому источнику молодости, вновь познает стыдливую, робкую любовь, о которой уже лет двадцать как забыла. Микеле — олицетворение чистоты. Она отдастся этому юноше без всякой похоти, почти без страсти. Совершенно нагая, она танцующей походкой приблизится к нему и скажет: «Возьми меня». Это будет необыкновенная любовь, которую теперь уже не встретишь.

Она закончила свой туалет. Вышла из комнаты, пересекла темный коридор и направилась в залитый светом бело-розовый будуар. Белыми были потолок и мебель, розовыми — ковры, обои, диван. Сквозь три больших окна, задрапированных гардинами, мирно струился свет. На первый взгляд все здесь казалось чистым и даже непорочным, можно было заметить множество приятных глазу вещиц: корзинку для вышивания, маленькую этажерку книг в красивых разноцветных переплетах, тонкие стебли цветов в эмалевых вазочках, на стенах — акварели под стеклом, так что сразу приходило на ум: «Ах, какая милая, уютная комнатка, здесь может жить только молодая девушка». Но стоило присмотреться, и это впечатление проходило. Вы вдруг замечали, что мебель пожелтела, краска облупилась, ковры — выцвели и кое-где истерлись, подушки на диване в углу — рваные и грязные. Еще один пристальный взгляд, и больше не оставалось никаких сомнений — в глаза бросались и дыры в занавесях, и разбитое стекло акварелей, и пыль на измятых обложках книг, и широкие трещины в потолке. А если вы заставали хозяйку дома, то незачем было и осматриваться вокруг, весь этот хлам и запущенность дополнялись следами разрушения на ее лице.

Лиза села за письменный стол и стала ждать. Ей снова захотелось есть, с особой силой пробудился голод, но она не знала, как ей быть. «Хоть бы сказал, когда придет», — с досадой подумала она, глядя на наручные часы.

Наконец ей удалось побороть себя, и она вновь предалась нежным, волнующим и бурным мечтам.

«Я посажу его на диван, — внезапно подумала она, — а сама лягу рядом… мы немного побеседуем о всяких пустяках. Потом я двусмысленно пошучу насчет его невинности… и посмотрю ему прямо в глаза… Если он не глупец, то сразу сообразит». Она оглядела диван, словно оценивая его прочность и пригодность.

Хотя нет! Если все пойдет удачно, то она заставит Микеле немного потомиться и повздыхать и наконец однажды вечером пригласит его на ужин, а потом оставит на всю ночь. Что это будет за ужин: изысканные лакомства и, главное, отменное вино! Она наденет голубое платье, которое очень ей к лицу, и украсит руки и шею теми немногими драгоценностями, которые удалось вырвать из жадных рук ее бывшего мужа. Стол она накроет здесь, в будуаре, — в гостиной все будет выглядеть не так интимно. Маленький столик на двоих, на блюдах изумительная еда: рыба, мясные паштеты, фрукты, овощи, пирожные. Шикарный, сверкающий столик на двоих, только для нее и Микеле. Третьему там даже при желании не нашлось бы места…

Глаза ее светятся счастьем и нежностью, она сидит напротив своего милого мальчика и даже за едой неотрывно глядит на него. Она будет подливать ему в бокал вина, много вина, шутить легко, остроумно, с материнской теплотой. Спросит о его юношеских увлечениях, заставив его покраснеть, лукаво, дружески подмигнет ему. Он коснется под столом ее ноги.

После ужина они с улыбкой на лице уберут посуду со стола, касаясь друг друга плечами, руками, сгорая от желания. Потом она разденется догола и юркнет в халатик, а Микеле наденет одну из двух пижам ее бывшего мужа. Она ему наверняка подойдет — они примерно одного роста, вот только Микеле немного потоньше. Сидя рядом на диване, она и Микеле познают скупую, дразнящую радость ожидания первой ночи… Наконец они вместе пойдут в спальню.

Возбужденная этими видениями, она молча сидела за письменным столом, низко опустив голову, и, словно желая отогнать эти мысли, то приглаживала волосы, то, чуть выгнув ногу, принималась рассматривать туфли. И все это время ее не покидали сладострастные мечты.

Когда прозвенел звонок, сердце ее забилось сильнее, она улыбнулась, посмотрела в зеркало и вышла в коридор. Прежде чем открыть дверь, зажгла свет. Вошел Микеле.

— Не рано ли я явился? — сказал он, вешая пальто и шляпу.