Убийство души. Инцест и терапия - Урсула Виртц

Талмуд также знает демонов темной страсти, которых часто считают причиной истерии у женщин. Феномены одержимости, которые позже стали называть истерией, сослужили особую службу во времена инквизиции, когда нужно было замять случаи реального сексуального насилия. Ведьмам приписывали сексуальные оргии с инкубом, мужским демоном, который выискивал спящих девиц и монахинь, чтобы сексуально ими овладеть. Печально известный «Молот ведьм», написанный около 1487 г. двумя монахами-доминиканцами, считает судороги, корчи от боли и «разболтанность конечностей» доказательствами одержимости. Лишь намного позже были проведены исследования, доказавшие, что эти симптомы могут быть последствиями сексуальной эксплуатации. В Средние века рассказывали, что инкуб принимает вид духовного лица и в монастырях знали об «эпидемиях» визитов инкуба. У Иеронима мы можем прочитать историю о молодой женщине, которая звала на помощь, сопротивляясь инкубу, и ее друзья нашли его под ее кроватью в виде епископа Сильвана[51]. Хотя уже в Средние века врачи хорошо знали о сексуальном происхождении этого феномена, было намного легче осуждать женщин как ведьм, чем привлекать представителей церкви к ответственности.

Работа Джонса о верованиях в инкуба, которая появилась в серии книг, опубликованных при участии Фрейда, содержит много интересных аспектов этой темы, но в духе фрейдовских идей соотносит эти симптомы в конечном итоге с «вытесненными мечтами женщин о половом акте, особенно с родителями»[52]. Я уже показала, насколько такая психоаналитическая интерпретация уводит нас от действительных страданий женщин, переживших эксплуатацию.

Теперь мы вернемся к легенде об Аполлонии, чтобы подробнее рассмотреть мотив ревнивого отца, который не хочет никому отдавать свою дочь и с помощью загадок пытается отвергнуть ее женихов. В истории прямо сказано, что царь Антиох злонамеренно хочет изгнать женихов дочери, чтобы самому наслаждаться спокойным владением ею.

В многочисленных более поздних вариантах этого мотива эгоцентричную установку отца в соответствии с его желанием уже не так легко распознать. Даже в сказках содержание подвергается процессу вытеснения. Выбор варианта зависел от собирателей и сказителей, и сегодня уже не секрет, что братьев Гримм обвиняют в «слишком вольном» обращении с текстами. В ходе моего собственного исследования литературы по сказкам меня всегда поражало, как мало было сделано психологических интерпретаций образа отца в сказках. Мы знаем, что такое в сказках мать, зло, женское, искупление, тень, ведьма, ребенок. «Отец» в заглавии сказки мне не встретился ни разу. Возможно, здесь срабатывает табу? Казалось бы, именно дочерям надо было бы постараться написать о своих отцах. Видимо, наше общество сильно затрудняет конфронтацию с личным образом отца, но подпитывает тоску по отцу архетипическому.

В легенде об Аполлонии отец задает такую загадку, чтобы каждый претендент потерпел неудачу. Этот широко распространенный мотив состоит в том, что отец вроде бы готов выпустить дочь из своих рук, но только при выполнении заведомо недостижимых требований. Примечательно то, как часто подлинные намерения отца завуалированы, в то время как на поверхности все это оправдывается желанием, чтобы жених оказался мудрым и разумно правил царством как достойный наследник отца.

Есть целая группа сказок по типу сказки «Черт с тремя золотыми волосками», дающая нам яркие примеры ревнивых отцов, которые не хотят принимать зятя. Самым коварным образом они пытаются уничтожить женихов. Поражает то, что в этих сказках абсолютно отсутствует реальное отношение к дочери. Никогда не идет речь ни о ее счастье, ни о важности ее собственных потребностей. На переднем плане всегда находится лишь удовлетворение потребностей отца, тот феномен, который мы обнаруживаем в любой сексуальной эксплуатации.

В сказке братьев Гримм «Ослиная Шкура» дочь ставит перед отцом сложные задачи, чтобы избежать его притязаний и отговорить отца от его намерения взять ее в жены. Но король исполняет все требования дочери. Ей остается единственное спасение — сбежать. Тема бегства от отца является очень распространенным сказочным мотивом. Ослиная Шкура может спастись от посягательств отца, только пройдя через долгий период изоляции от жизни. Она мажет себе лицо сажей, надевает на себя шкуру вместо платья и говорит о своей раненой самооценке: «Она годится лишь, чтобы подставлять свою голову под сапог».

Уход в Золушкино существование, чувство ничтожности и ощущение себя грязнейшей грязью хорошо известны в ходе психотерапии из рассказов женщин, переживших сексуальное использование. Часто эти женщины видят сновидения, что они стоят под душем, но никак не могут смыть грязь, в которой они испачканы. Связь сказки и реальности обнаруживается в мотиве сделать себя неузнаваемой, скрывать тело под мешковатой одеждой, расцарапать лицо и перестать быть для отца красивой и соблазнительной. Так происходит и в сказке «Дочь реусского короля»:

«Но как только дочь, наконец, узнала, что ей все же придется выйти замуж за отца, она отрезала себе волосы, сбросила свадебное платье, надела серую юбку и расцарапала себе лицо в кровь».

В другой сказке братьев Гримм молитва девушки богу, чтоб он сделал ее уродиной для отца и тот отстал от нее, не помогает, черт из мести за то, что он не может сделать девушку своей, расцарапывает ее лицо и так уродует, что отец теряет интерес к дочери («Собачонка»).

В связи с образом черта у меня возникает идея еще одного мотива, который присутствует в глубинных переживаниях девушек, которые подверглись сексуальной эксплуатации. Я имею в виду требование черта позволить ему взять себе ее глаза и отрезать ей язык, чтобы она не могла больше ничего видеть и сказать. Вся тематика инцеста стала известна обществу под девизом «Прервать молчание!». Однако отцы лишили дочерей глаз и языков много лет назад. Вот почему в группах самопомощи женщин, получивших сексуальные травмы, особое значение имеет процесс рассказывания, который переживается как катарсический и очищающий. То, что потонуло в бессознательном, должно снова стать осознанным, чтобы оно больше не мучило и не мешало, врываясь в сознательную жизнь. «Лучше умереть, чем сказать» является широко распространенным мотивом сказок и всегда поражает в нашей психологической практике в рамках темы инцеста. Однако сказка указывает также на выход из молчания, героиня сказки говорит, например, с печью. Девушки должны быть услышаны, ведь речь целительна и пролагает путь становлению сознания. Говоря языком сказок, это освобождение от проклятия, выход из эмоционального окаменения.

Наконец, я хочу подробнее рассмотреть сказку о наказании дочери за отвержение отца и о том, как может быть понят путь индивидуации женщины, которая освобождается от амбивалентного образа отца. У сказки братьев Гримм «Девушка-безручка» есть вариант, в котором говорится: «Отец захотел взять свою дочь в жены, а когда она отказалась, отрезал ей руки и груди, надел на нее белую рубашку и выгнал, чтобы она бродила по свету»[53]. В своей практике я работала с этой сказкой по-разному, особенно когда сексуально использованные женщины страдали от сильных аллергических симптомов на коже рук или чувствовали себя «недееспособными».

Я хочу привести здесь полностью текст сказки, которая столь впечатляюще поднимает тему инцеста.

Мельник мало-помалу впал в нищету, и у него не осталось ничего, кроме мельницы и большой яблони за ней. Однажды он пошел в лес по дрова, встретил там незнакомого старика, и тот сказал: «Что ты мучаешься с дровами, я сделаю тебя богатым, если ты отдашь мне то, что стоит за твоей мельницей». «Что там может быть, кроме яблони?» — подумал мельник и согласился, подписал обещание незнакомцу. Однако тот глумливо рассмеялся: «Я приду через три года и заберу то, что мне принадлежит». И пропал. Когда мельник вернулся домой, его встретила жена и спросила: «Скажи мне, мельник, откуда вдруг появилось богатство в нашем доме? Вдруг все ящики и сундуки стали полны, хоть никто ничего не приносил, и я не знаю, как это случилось». Он ответил: «Это все от незнакомца, которого я встретил в лесу, и он пообещал мне великое сокровище, а я обещал ему то, что стоит за мельницей — большую яблоню. Наверное, мы можем ее за это отдать». «Эх, ты! — сказала жена в ужасе. — Это был черт: он имел в виду не яблоню, а нашу дочь. Она стояла за мельницей и подметала двор».

Дочь мельника была красивой и благочестивой девушкой и прожила эти три года в страхе божием и без греха. И когда наступил день, когда злодей должен был прийти, она умылась начисто и начертила мелом вокруг себя круг. Черт явился поутру, но не смог к ней подойти. Он сердито сказал мельнику: «Сделай так, чтобы не было вокруг воды, чтоб не могла она умыться, а то нет у меня над ней власти». Мельник испугался и сделал это. На другое утро черт пришел снова. Она пролила слезы на руки, и они опять стали чистыми. Опять не мог он к ней прикоснуться и в ярости сказал мельнику: «Отруби ей руки, а то не могу я овладеть ею». Мельник в ужасе отвечал: «Как я могу отрубить руки своему ребенку!» Злодей стал ему угрожать: «Если ты не сделаешь этого, ты сам будешь в моей власти, я заберу тебя самого!» Отец испугался пуще прежнего и обещал повиноваться, подошел к девушке и сказал: «Дитя мое, если я тебе не отрублю обеих рук, черт заберет меня, в страхе я пообещал ему это. Помоги мне в моей беде и прости меня за все зло, что я причинил тебе». Она отвечала ему: «Дорогой отец, делай со мной что хочешь, я твое дитя». Опустила она вниз обе руки и позволила их отрубить. Черт пришел в третий раз, но она плакала так долго и так много на свои обрубки, что они были чистыми. И в третий раз он отступился, потеряв все права на нее.