Жанна дАрк из рода Валуа. Книга первая - Марина Алиева

Анжу

Мари де Блуа почти не ошиблась – очень скоро Луи Анжуйский действительно готов был забыть обо всём на свете, и даже о своих любимых военных забавах на юге Италии.

С восторгом, абсолютно детским, следил он за действиями супруги, ловко и очень толково занявшейся ведением его дел. И, в конце концов, пришёл к выводу, что брак по расчёту, несущий в своей основе заранее оговоренные выгоды, может принести и совершенно неожидаемые удовольствия.

Появившись перед своим двором наутро после первой брачной ночи и горделиво подождав, когда слуги растянут перед придворными окровавленные простыни, герцог Луи оповестил всех, что супруга его «совершенная прелесть». Его утомлённый, но довольный облик значительно подкрепил эти слова, изумляя придворных своей неожиданностью. Все знали, что плотских утех его светлость никогда не чурался, но, не имея времени и особенного желания для галантных ухаживаний, принятых в свете, предпочитал развлекаться с маркитанками своего войска, не капризными пастушками из окрестностей Анжера, да с заезжими шутихами из балаганов. Мадам же, новая герцогиня, мало того, что в девках засиделась, так ещё и воспитана была на постах и молитвах. Кто же ожидал от подобного союза иных радостей, кроме тех, которые давал один только расчёт? И вот, надо же…

При анжуйском дворе долго гадали, чем и как эта принцесса-монашка смогла так хорошо удовлетворить их герцога, пока не пришли к выводу, что новое всегда интересно, и, раз его светлости понравилось, то, дай Бог, чтобы продлилось это как можно дольше, и не кончилось уже через месяц.

Однако, не кончилось!

Прошёл целый год, и, хотя Господь не послал герцогской чете никакого потомства, никто при дворе не сомневался в том, что герцог регулярно посещает покои супруги, и делает это не только из чувства обязанности… Многие, правда, считали, что мадам Иоланда, на людях, с ним несколько холодна. Но знатоки, постигшие тонкости любовной науки, уверяли, что «в этом-то всё и дело…»

Одним словом, в чём бы там дело ни было, а герцог Анжуйский обрёл в браке счастье и совершенно этого не скрывал.

Да, супруга его не была изысканно хороша собой, зато мила, а самое главное, необычайно умна и хозяйственна. За три года она не только преобразила Анжер и Сомюр – родовые замки герцога – достроив и усовершенствовав их, но и, сама преобразившись абсолютно на французский манер, завела новые, очень полезные связи при дворе. И, по большей части, связи эти складывались не где-нибудь, а за карточным столом королевы!

На рыцарских турнирах которые в ту пору были ещё часты, и которые Луи Анжуйский предпочитал не пропускать, мадам Иоланде оставляли место рядом с королевской четой, где она сидела рядом c Валентиной Орлеанской и Маргаритой Бургундской. Отменное, надо сказать, соседство. И герцогиня, естественно, обернула и его себе на пользу. Узнав от мадам Маргариты о пристрастиях её мужа – всесильного Филиппа Бургундского, она раздобыла где-то старинный манускрипт о подвигах сира Роланда, украшенный дивной красоты гравюрами, и, дождавшись повода, поднесла его герцогу Филиппу в подарок. Нельзя сказать, чтобы Луи Анжуйский пришёл в восторг от этого её поступка – герцога Филиппа он всегда недолюбливал – но, с некоторых пор, ко всем действиям жены его светлость относился с каким-то изумлённым почтением. К тому же, подарок оказался так хорош, что мадам Иоланду любезно пригласили в Дижон, где хранилась большая часть книжных сокровищ Бургундии, и где после знакомства с древними рукописями, герцогине был представлен давний воспитанник и верный союзник герцога Филиппа – Карл Лотарингский, только-только вернувшийся из Германии.

Никому уже не приходило в голову считать Иоланду Анжуйскую женщиной не самого большого ума. Несмотря на крепнущее положение при французском дворе, она, с удивительным чутьём и тактом, умела отступать в тень, как только затевались обычные интриги, возвышающие сегодняшних фаворитов-однодневок и низвергающие вчерашних. И епископ Лангрский, с большим удовлетворением писал в Милан своему другу Филаргосу: «Дела моей племянницы отменно хороши. При дворе, где она принята с должным почтением, вряд ли найдется кто-либо другой, умеющий так умно подняться надо всем этим переплетением пристрастий и ненависти Королева к ней благоволит, герцог Филипп приглашает осмотреть свои коллекции… Даже наши учёные авиньонские кардиналы находят много разумного в её речах, и я, с особой радостью отмечаю, что её светлость совершенно избавилась от губительных пристрастий ко всякого рода предсказаниям и прочим еретическим сказкам… Она также завела крайне полезные для нашего дела знакомства. И покровительство, которое моя племянница и её муж нам оказывают, воистину неоценимо! Поговаривают, также, что герцог Лотарингский имел с ней продолжительную беседу, после которой выглядел крайне изумлённым и задумчивым и даже.., только умоляю вас не обижаться, друг мой, преданный мне человек слышал, как его светлость произнес что-то вроде: «Коли так, пусть сажают своего Филаргоса хоть на кол…»

Полагаю, что, не сегодня-завтра, смогу одним из первых поздравить вас, друг мой, с кардинальской шапкой…»

Епископ ничуть не лукавил. Светские дела и хозяйственные заботы в Анжу мадам Иоланда успевала сочетать с устройством Пизанского собора. Равно как и с продолжением самообразования, только теперь интересы её, действительно, приобрели иную направленность.

История и великие правления были уже достаточно изучены. Остались в поре бездействия и туманные пророчества о судьбах стран и отдельных личностей, а интерес её светлости переориентировался на более высокую ступень познания.

Тайные учения, опыт общения с духами и потусторонними мирами, алхимия, как средство получения материальных субстанций, изменяющих дух, и прочие подобные знания окружили герцогиню плотным кольцом откровений, из которых она придирчиво отбирала самое необходимое.

Благо и недостатка в интересующем её материале не было. Из Аль-Мудайка – королевского дворца арагонских королей на Майорке – ей, помимо романтических поэм францисканца Раймонда Луллия, переслали и его философские трактаты, включая сюда знаменитую «Книгу влюбленных и возлюбленных». Здесь мадам Иоланда нашла много интересных и полезных мыслей об истине, принимающей разные личины, и о борьбе противоположностей, составляющей основу мировой истории. Зачитывалась герцогиня и сочинениями Франциска Асизсского – основателя францисканского братства, и трактатами его самого верного последователя монаха Фратичелли, особенно интересуясь рассуждениями последнего о природе стигматов, полученных святым Франциском от шестикрылого Серафима. Немало ценного почерпнула она, читая записи откровений Иоахима Флорского о трёх эпохах мировой истории, согласующихся со святой Троицей. И выводы, которые мадам Иоланда сделала, стяжали ей славу «женщины неординарного ума» среди епископов и кардиналов при французском дворе.

К тому же, всеми правдами и неправдами, духовник герцогини отец Мигель доставал откуда-то полные, не кастрированные официальными церковными властями, издания «Изумрудных скрижалей» Гермеса Трисмегиста, теорию «Слов силы» каббалиста Абулафия и даже приблизительные описания устройств волшебного зеркала доктора Мирабилиса и говорящего андроида, созданного Альбертом Великим.

Луи Анжуйский на все эти ученые забавы жены смотрел сквозь пальцы. А вернее было бы сказать – не замечал их совсем. Стоило его светлости появиться в поле зрения герцогини, как все книги моментально закрывались, свитки скатывались, и мадам охотно переключалась на обсуждение узора для новых доспехов к предстоящему турниру, или выслушивала рассказы герцога о советах, которые он дал каменщикам, укрепляющим северную башню Анжера. В такие минуты отец Мигель удалялся почтительно и бесшумно, а на первый план выходил секретарь герцогини – толковый молодой человек, нанятый ею по совету мадам де Блуа.

Однажды на турнире в Париже, устроенном в честь прибытия нового германского посла, герцог Анжуйский, сражаясь на мечах с мессиром дю Шастель, так разошёлся, что едва не раскроил тому голову. Несчастного капитана унесли оруженосцы, а герцог, поддев мечом, в качестве трофея, искореженный шлем противника, отправился к своему шатру.

Нельзя сказать, чтобы он слишком уж мучился угрызениями совести – турнир есть турнир, мало ли что на них случается, тем более, что это была уже третья славная победа, и, похоже, в этом сезоне равного герцогу по бою на мечах уже не будет. Хорошо бы и завтра показать себя так же удачно на копьях, а все остальное он готов уступить кому угодно другому…

Герцог отбросил в угол шатра шлем побежденного дю Шастеля, стянул с намокшей от пота головы свой собственный, неторопливо переоделся и, отослав слуг, кликнул виночерпия.