Кредит доверчивости - Татьяна Устинова

Одежда, появившаяся у Сеньки в последнее время, не тянула даже на несколько тысяч рублей, а вот помада…

— В каких магазинах ты покупаешь косметику? — нахмурилась я.

— Ты издеваешься?! — Натка вскочила. — Да не брала я никаких кредитов! Не бра-ла! — Она стала размашисто креститься, слева направо и справа налево, потом вдруг бросилась к фиалке на подоконнике и зачерпнула из горшка щепоть земли. — Не брала! Клянусь! Вот, землю готова есть!!!

Я с любопытством смотрела, съест она землю или нет…

Натка бросила щепотку обратно в горшок, отряхнула руки и отрезала себе внушительный кусок торта.

— Ладно, верю, — вздохнула я. — Значит, объяснение этому только одно. Ты паспорт теряла?

— Нет.

— Кому-нибудь его надолго давала?

— Нет!

— Может быть, теряла или давала, но позабыла?

— Лена, ну я не совсем дурочка… Иногда, конечно, я бываю беспечной, но в общем и целом… — Натка обиженно надулась и, заедая стресс, откусила большую часть от куска торта.

— Тогда начнем сначала, — сказала я тоном, которым веду заседания. — Где твой паспорт?

— В сумке! — Натка поперхнулась от возмущения и закашлялась. — Мой паспорт всегда лежит у меня в сумке. Всегда! Потому что без него сейчас — никуда. Любой полицейский на улице документы попросить может. Если паспорта нет, прямая дорога в кутузку.

— Правильно мыслишь, — похвалила я. — Неси сумку.

Натка секунду смотрела на меня потрясенно, с перемазанным кремом ртом, потом вытерла губы салфеткой, сходила в коридор и принесла объемную сумку-баул из блестящей кожи.

Я забрала у нее баул, бесцеремонно порылась в нем и почти сразу наткнулась на документ, запакованный в аккуратную кожаную обложку с выдавленным названием «Паспорт».

Вот уж не ожидала от Натки такого бережного отношения к документу…

На всякий случай я открыла его, чтобы удостовериться, что это ее паспорт, а не прихваченный по ошибке у какого-нибудь сослуживца.

— Ну? — укоризненно спросила сестрица, глядя, как я придирчиво рассматриваю ее фотографию. — Похожа? — Она повертелась вправо-влево, демонстрируя точеный профиль.

— Копия, — буркнула я. — Сумку на работе где бросаешь?

— Ни-где! — торжественно провозгласила сестра. — Она всегда при мне. Я даже в туалет с ней хожу.

Такую предусмотрительность тоже трудно предположить в Натке, но пришлось верить ей на слово.

— Тогда тащи бумагу и карандаш.

— Зачем?

— Будем поименно выписывать твоих коллег.

— Да чего их выписывать-то? Со мной в комнате только Иришка сидит, ей неделя до декрета осталась, и Марь Ивановна. Она бы давно на пенсию вышла, только замену ей уже лет пять найти не могут…

— Они могли твой паспорт потихоньку вытащить и кредит по нему взять?

— У Иришки муж богатый, ей кредиты на фиг не нужны, а Мария Ивановна — божий одуванчик, она честная до посинения…

Я не знаю, что такое честная «до посинения», но определение «божий одуванчик» меня убедило. Представить себе милую старушку с обаятельным именем Мария Ивановна роющейся в Наткиной сумке, а потом резво несущейся брать кредит было трудно.

— Ладно, тогда идем дальше. Где ты бывала в последнее время? С какими подругами встречалась?

— Какие подруги, Лен! У меня времени нет.

— Почему нет? — насторожилась я. Натка не страдала дефицитом свободного времени, работала с десяти до шести и могла посвящать себе утро и вечер.

— Ну, Лен…

По тому, как она замялась и отвела глаза, я поняла, что напала на верный след.

— Это очень и очень личное…

— Ты дома ночуешь? — жестко спросила я.

— А где? — взвилась сестрица, но тут же стушевалась и опять отвела глаза. — Ну, разве что когда Сенька у тебя был…

Судя по тому, что Сенька в последний месяц ночевал у меня почти через день, Натка ни в чем себе не отказывала.

— У тебя роман? — усмехнулась я.

— Я полюбила, — трагически вздохнула она. — По-настоящему.

Вот как. Значит, раньше она любила не всерьез, и все ее страсти яйца выеденного не стоили…

— Кто он?

Наверное, я слишком жестко это спросила, потому что Натка, сложив на груди руки, сказала, будто оправдываясь:

— Очень приличный человек, очень! Близкий друг нашего шефа.

— Как зовут приличного человека?

— Владислав Викторович. Владик…

— Владик. Отлично! Очередной хмырь, который ездит тебе по мозгам…

— Он не хмырь! Я же говорю, Владик друг моего шефа! Очень солидный, умный мужчина — просто верх порядочности и серьезности!

— Такой же, как твой Лешик?

— Сравнила божий дар с яичницей! Лешик — подлец, и я сразу об этом знала!

— Знала и так долго нервы себе мотала?

— Дура была. Думала, он образумится.

— В смысле разведется…

— И это тоже. Только даже если б и развелся, ничего бы у нас не получилось.

— Это еще почему? — удивилась я, помня бурный роман Натки с пузатым Лешиком.

— Потому что он импотентом стал! Вдруг — бац! — и как отрезало… Никакой личной жизни. Но я бы даже и это пережила, так ведь он ревновать меня начал! К каждому столбу!

Я рассмеялась, представив, как плешивый пузатый Лешик мечет громы и молнии, глядя на Натку, которая во всей своей красе проходит по улице, ловя восхищенные взгляды тридцатилетних накачанных «столбов».

— Значит, Владик не такой… Он не женат, не ревнив, в хорошей физической форме, да еще и богат?

— Да, — скромно потупилась сестрица. — Я в паспорт его тайком заглянула — печать о разводе стоит. У него пентхаус на Ленинском, евроремонт, дорогущие часы, ботинки из кожи питона, дизайнерский костюм и три машины — «Лексус», «БМВ» и «Мерседес»! А еще он с шефом нашим дела какие-то крутит!

— Аргумент, — усмехнулась я.

— У нас не отношения — а сказка!

— Вернемся к нашим баранам. Получается, что ни Владик с тремя машинами, ни сослуживцы украсть на время твой паспорт не могли.

— Лена! — Натка вытаращила глаза. — Владика только не впутывай…

— Я и не впутываю. Но предупреждаю, коллекторы — ребята конкретные. Случается, что разговаривают с помощью кулаков.

— Ой!

— Вот тебе и «ой». Придется мне оперов подключать, чтобы внешность твою не подпортили…

— Мамочки…

— Да, опять использование служебного положения, но делать нечего. Ты хоть скажи, сколько денег с тебя требуют, чтобы мне знать, за что страдать.

Натка посмотрела на Австралию, обляпанную со всех сторон кетчупом, и зажмурилась.

— Сколько? — повторила я свой вопрос.

— Лен…

— Сколько?!

— Два.

— Чего?

— Миллиона…

Я схватилась за сердце, ощутив, что оно ухнуло куда-то в желудок.

— Рублей, Лен!

— Рублей, — прошептала я. — Всего лишь рублей…

Я вдруг начала икать — безудержно — и все не могла никак остановиться. Натка налила в стакан воды и, заботливо придерживая его, дала мне напиться.

Икота отступила, перестав сотрясать мое тело. И сердце вроде вернулось на место.

— А еще, Лен… — пробормотала Ната, — Сенька в ванне кораблики пускал и… соседку снизу залил. У нее обои отслоились и ламинат вздыбился. Ты ей теперь пять тысяч должна.

Ламинат вздыбился… У меня появилось ощущение, что Натка добивает меня лежачую.

— Я отдам, Лен, — прошептала сестра. — Постепенно…

В полночь, когда я, напившись валерьянки, пыталась заснуть, ко мне подошла Натка в короткой полупрозрачной ночнушке, села на край кровати и спросила:

— Лен, ты Таганцева будешь просить о помощи?

— Угу, — буркнула я в подушку, потому что сил на разговоры у меня больше не было.

— Ну, тогда я спокойна. — Натка улыбнулась в темноте, я это почувствовала по ее голосу. — Лейтенант Таганцев, он такой… такой… Настоящий гардемарин! За честь женщины жизнь отдаст.

— Слушай, отчего это Константин Сергеевич должен за тебя жизнь отдавать? — От возмущения я даже села в кровати.

Наткино лицо светлело в темноте, и, ей-богу, его озаряла мечтательность. О лейтенанте Таганцеве грезила моя сестра в данный момент, так я понимаю…

— Я же образно выразилась! — поспешно поправилась Натка. — Я в том смысле, что если он возьмется за дело, то мне опасаться нечего, он до правды докопается. Лен, скажи, Константин за тобой ухаживает?

— Он за всеми ухаживает, — ответила я, но потом подумала, что незаслуженно записываю Таганцева в казановы. Он мужик свободный и многое может себе позволить.

— Это потому, что ему женщина настоящая еще не попалась, — вздохнула Натка.

— Как ты? — усмехнулась я.

— А что? Я, может, глупости иногда и делаю, но только по доброте душевной. Если б Таганцев поближе узнал меня…

— Подожди, а как же твой суперположительный Владик? — опять возмутилась я. — У вас же отношения — сказка.