Я или Человек Без Тела - Владимир Царицын

Маше.

Маша испуганно вздрогнула и прижалась к моему плечу. Я сделал шаг вперед, укрыв ее за своей спиной.

- Шли бы вы…своей дорогой, ребята, - с вызовом сказал я, сжимая кулаки. Хорошо, что руки у меня были свободными, свои портфели мы уже закинули по домам.

- Грубишь, - заметил высокий, и полез в карман своей черной болоньевой куртки.

Я не стал интересоваться тем, что он собирался достать из кармана и наотмашь ударил его кулаком в лицо. Наверное, он не ожидал от меня таких решительных действий и потому не успел уклониться. Удар у меня получился не очень сильным, но высокий откинул голову, и, потеряв равновесие, сел на задницу прямо на мокрый асфальт.

- Сука…, - как-то удивленно произнес он и удивился еще больше, когда, потрогав свой нос и взглянув на ладонь, увидел кровь.

Двое других бросились на меня одновременно. Один перехватил мою, занесенную для второго удара правую руку, а второй пнул меня между ног. Я успел подставить бедро, так что мои гениталии не пострадали, но пнул он больно. Я крутанул рукой и, освободившись, отпрыгнул назад, чуть не сбив спиной Машу. Поверженный враг мой уже поднялся и вытащил из кармана свое оружие. Это был кастет - литой, свинцовый.

- Отойди в сторону! - крикнул я Маше и, уклонившись от кулака с зажатым в нем кастетом, врезал высокому от всей души в солнечное сплетение. Развернулся на каблуке и ударил одного из нападавших подошвой ботинка в рожу. Высокий, сломавшись пополам, сдавленно кашлял и судорожно хватал ртом воздух. Кастет он выронил. Тот, кому я влепил маваши с разворотом, улетел в кусты облетевшей сирени.

Третий стоял, смотрел на своего кашляющего предводителя, и нападать на меня не собирался. Тем не менее, я его ударил. Ударил так, как этому учил меня Кумарин, по всем правилам японского боевого искусства - на выдохе, мысленно согнав в костяшки своего кулака всю энергию. Хорошо, что ударил в плечо (собственно говоря, туда и метил), а то мог бы убить. Парень полетел вдоль аллеи и, запутавшись в собственных ногах, упал. Плечо я наверняка ему выбил или даже ключицу сломал.

- Кто-нибудь еще хочет…закурить? - тяжело дыша, спросил я.

Желающих не нашлось.

Мы с Машей ушли из парка, а нам в спину раздавались проклятья и обещания разобраться.

- А вдруг они нас подкараулят, и их будет больше? - испуганно спросила Маша.

- Пусть подкарауливают. Я и десяток таких хлипаков уделаю, - похвастался я. - Да и не будут они разбираться со мной. Они все поняли.

- Давай не будем больше ходить в этот парк, - предложила Маша.

Я остановился, прижал ее к себе и поцеловал в губы. Это был наш первый поцелуй. Маша сначала пыталась освободиться, но через несколько мгновений затихла и ответила мне, неумело и осторожно.

Потом мы целовались в подъезде. В подъезде ее дома.

- Как ты их бил! - восхищенно сказала Маша в коротком перерыве между поцелуями. - А того, которого ты ударил последним. Ты его как колуном ударил.

- Колуном? - усмехнулся я довольно.

- Я придумала, - засмеялась моя любимая. - Я буду звать тебя -

Колун. Коля-Колун!

- Хорошо, - разрешил я. - Зови меня Колуном.

Я снова прижал ее к себе, и вдруг меня затрясло.

- Что с тобой? - спросила Маша. - Ты заболел?

- Я совершенно здоров. Я даже здоровей, чем ты можешь себе представить, - ответил я.

Я понял, что хочу Машу, хочу, как женщину.

К тому моменту, когда мы с Машей встретились, я уже знал, что такое женщина. И узнал я это, благодаря старшей сестре того же

Никифора, которая практически силой затащила меня в постель, когда я зашел за своим приятелем, чтобы вместе с ним идти на тренировку, а его не оказалось дома. Жанне, сестру Никифора звали Жанной, было тогда лет двадцать или двадцать с хвостиком, и она уже успела один раз побывать замужем. Жанна поглядывала на меня, высокого темноволосого шестнадцатилетнего паренька уже давно. Сначала я этих взглядов не понимал, а когда понял, не испугался. Пусть смотрит, коли есть желание. Это Жаннино желание все возрастало и возрастало, а когда оно достигло наивысшего накала и ситуация сложилась, как надо, как надо было Жанне, то…

Она молча скинула с себя легкий ситцевый халатик, под которым не было абсолютно ничего, кроме гладкого молочно-белого тела, еще достаточно молодого и вполне соблазнительного. Я впервые увидел воочию голую женщину, и, естественно у меня отвисла челюсть. Прежде я видел обнаженное женское тело только на репродукциях полотен

Васнецова и других художников, которых я не помнил. Да на некачественных фотографиях, которые мы со школьными приятелями рассматривали где-нибудь за школой или на переменах в туалете. Да еще летом на городском пляже, мы по очереди смотрели с пацанами в дырочку женской переодевалки, подобравшись к ней кустами. Нас гоняли, пытаясь догнать и отвести родителям на расправу, но мы убегали. Никто ни разу не попался. Позже кусты вокруг переодевалок вырубили. Все это я видел, но… Голые бабы на репродукциях были не настоящие. Порнодевочки казались далекими и недоступными, хотя и возбуждали. А в переодевалках - много ли разглядишь через дырочку?

А тут - вот она! Смотри, не ослепни. И я смотрел.

Я смотрел на круглые Жаннины тяжелые полушария грудей с яркими розово-коричневыми сосками, на нежный пушок внизу живота и не мог вымолвить ни слова. А слова-то были как раз и не нужны, они были лишними. Жанна взяла меня за руку, и как тупого телка, отвела в свою комнату, подвела к узкой кушетке и, легко толкнув в грудь, уложила на нее. Она стащила с меня ботинки, а потом занялась ширинкой моих штанов, которая никак не хотела расстегиваться, натянутая восставшей плотью. Наконец Жанна справилась с ширинкой и, увидав то, к чему она так сильно стремилась, удовлетворенно и слегка удивленно произнесла:

- Ого! А ты уже совсем большой мальчик.

Жанна сдернула мои штаны вместе с трусами и оседлала меня с такой яростью, что я испугался - либо она порвет все свои внутренности, либо сломает мой инструмент. От испуга он вдруг обмяк к огромному неудовольствию Жанны, но она быстренько взяла себя в руки, и не только себя, и сделала так, что через минуту из тупого телка я превратился в не менее тупого быка-производителя. Жанна орала так, что если бы в квартире находился бы еще кто-нибудь, он бы подумал, что девушку убивают. Она орала, а я осваивал новый опыт и укреплялся в сознании, что я - о-го-го!

Никифор так и не пришел.

- Он выполняет одно мое поручение и придет не скоро, - сказала мне Жанна и хитро улыбнулась.

Я понял, что это грехопадение не носило случайного характера, а было запланировано и тщательно подготовлено возжелавшей меня Жанной.

Мы стали встречаться, и встречались почти все лето. Наверное, я

Жанне нравился, как мужик. Поэтому я сильно удивился, когда, вернувшись из деревни, куда затолкали-таки меня на недельку отдохнуть перед школой мои родители, я узнал от Никифора, что Жанна вышла замуж и уехала с мужем-офицером в Грозный.

Собственно говоря, я удивился, но не расстроился. Жанне я был благодарен, она сделала меня мужчиной и поселила во мне веру в мою сексуальную состоятельность. А потом пришло первое сентября, и в моей жизни появилась Маша.

Это произошло под новый год. Мои родители уехали в профилакторий завода, провожать старый год в папином коллективе и заодно обмыть папино назначение на должность директора ПЭМЗа. Я на двое суток остался полноправным и единоличным хозяином нашей трехкомнатной квартиры. Маша долго не решалась идти ко мне в гости, наверное, предполагала, чем все это может закончиться. Боялась. Но все-таки согласилась. И не зря боялась.

Едва войдя в квартиру, мы начали целоваться как сумасшедшие. Маша часто отстранялась от моего лица, брала его в свои руки, и смотрела на меня огромными серыми глазищами. Тревога была в ее глазах. И еще что-то. Страх? Нет, не страх. Что-то другое. А может быть, все-таки страх. Маша боялась, но, наверное, не за меня. Она боялась за себя, боялась, что не сможет отказать мне, распалившись от моих поцелуев и ласк.

Я нежно притронулся к ее груди. Маша вздрогнула, но не убрала моей руки. Ее груди были небольшими, как теннисные мячики, они удобно ложились в мои раскрытые ладони. Я легко сжимал и разжимал пальцы, и не мог отделаться от ощущения, что сравниваю эти упругие девчачьи грудки с большими и мягкими буграми Жанны. Я ласкал Машу и сравнивал ее с Жанной. Может быть, Маша это чувствовала, потому, что вдруг спросила:

- Колун, у тебя ЭТО уже было?

- Нет, - соврал я ей зачем-то. - Ни разу.

- Может быть, дальше не надо? Может…?

Я не ответил.

Я взял ее на руки и отнес в родительскую спальню. Там, на родительской кровати, я сделал Машу женщиной. Она не сопротивлялась, только тихо шептала, закрыв глаза:

- Я люблю тебя. Я очень люблю тебя, Колун…

И вдруг она вскрикнула и замолчала.

Потом, когда все было закончено, Маша, собрав с кровати и с пола свои разбросанные вещи, убежала в ванную комнату. А я натянул штаны, рубашку и, увидев на простыне пятна крови, стащил простыню с кровати, скомкал ее и стал соображать, что же с ней делать. Я не придумал ничего другого, кроме того, чтобы выйти на лестничную площадку и выбросить испачканную простыню в мусоропровод. На кровать я постелил другую, мама не заметит, у нас простыней этих полно.