Требуется наследник - Элла Никольская

- Так вы думаете, Галина Петровна, он не в себе был, гость ваш?

Вовсе она так не думает. Темный был человек, себе на уме - что- то таил, неспроста ходил, не терпелось ему доказать, будто он из Плотицыных. Да хоть бы и так - плотицынское имущество не стоит ни гроша, сами видите. Бабушка Клавдия Тихоновна с собой увезла самую малость и умерла в нищете.

- Тогда последний вопрос, Галина Петровна: когда получили последнее письмо от сестры Анны?

Круглые, водянистые глаза расширились, стали еще круглее:

- Последнее? Не было такого, мы с ней никогда не переписывались. И без переписки из-за нее нахлебались Папу на Лубянку таскали, с работы выгнали. После его смерти нас с мамой из казенной квартиры попросили - все из-за нее, пока она там в Парижах-Лондонах... Родину предала и всю семью...

Похоже, ненависть от всей души, не наигрывает. И Калкин наверняка знал, что сестры не поддерживают между собой отношений. Вот тут был его шанс: выдать себя за наследника Мансветовых. Может, и не велико вожделенное наследство, но хоть что-то должно сохраниться. Дом под Парижем у его кузины Анны был. И Галина Петровна, сестра Анны об этом не знает, хотя она-то и является единственной прямой наследницей.

Для ушей Всеволода Павловича эта витиеватая история - сущий клад. Так и предполагал бывший одноклассник - на весь вечер разговоров хватило, заодно и Паша с Лизой послушали и даже поучаствовали.

Хоть и в разное время, но все они смотрели фильмы про гражданскую войну, книжки читали - а как же, российская история, ее знать надлежит. Так что плохо-бедно, но и молодежь в курсе. Маленькая компания, собравшаяся в старом доме на Чистых прудах, обсуждает давние события, однако каждый видит и слышит свое...

Самый старый обитатель квартиры Всеволод Павлович Пальников пышноволосый, седой, с отечным лицом сердечника, но все еще красивый, похожий на театрального актера, амплуа которого - благородный отец, больше молчит, слушает, то и дело поглядывая на висящий напротив писанный маслом в темных тонах женский портрет. Такая у него привычка. Обычно если вещь много лет занимает одно и то же место, ее перестаешь видеть. Всеволод Павлович давно не замечает старинных высоких шкафов с книгами, горку с фарфором, пианино с канделябрами и прочий антиквариат - разве что новый гость зайдет и ахнет: ах как стильно, как сохранить удалось? Но к портрету это не относится: прекрасная женщина, изображенная на холсте, непостижимом образом продолжает жить рядом с ним, пристально наблюдает за всем, что происходит в комнате, по старинке именуемой гостиной. В детстве мальчик Сева много раз взбирался на стул, пытаясь разобрать, какого цвета у дамы глаза - так и не понял. Вроде бы желтовато-карие, но иногда кажутся серыми или зелеными, и взгляд ускользает, если приблизиться к ее лицу, а издалека от ее насмешливого взора никак не увернешься...

Словом, и незнакомка участвовала в беседе, но знал об этом только Всеволод Павлович. Судьба сестер Плотицыных тронула его, пробудила давние ассоциации, воспоминания. В незапамятные времена в этой же гостиной сиживали интеллигентные, скромные, старавшиеся казаться незаметными гости, пили чай с печеньем - даже и чашки сохранились, золоченые, с розочкой на дне. Из негромких, вполголоса, бесед узнавал Сева о том, как лихо приходилось маминым друзьям. Притесняли их, ни в чем не виноватых, не позволяли учиться, не брали на работу, "уплотняли", отдавая во власть соседям по коммуналке... Память почти не сохранила подробностей., осталось только общее впечатление тревоги, угнетенности и неуверенности.

Вот так, вероятно, и жили в своем бывшем доме несостоявшиеся эмигрантки, жертвы "классовой ненависти". Коньков показывал приятелю найденную среди всякого хлама фотографию девочек. У них были родители, гувернантка из Англии, собачка. Игрушки, конечно, были и книжки, и всякие наряды. А потом - до конца их дней - только горести, беды и утраты.

Всеволод Павлович представил себе молоденькую, без памяти влюбленную Наташу Плотицыну, от страха за мужа потерявшую рассудок: бросилась очертя голову искать его в той мясорубке - может быть, весточка от него пришла, хотя бы намек на то, что отец ее будущего ребенка где-то существует, страдает, зовет... И совсем уж глупенькую девчонку Таню - Мормышку вообразил Всеволод Павлович. Настояла на том, что отправится вместе с Ташей - та нездорова, а младшая сестрица никому ее в обиду не даст... С душевной болью увидел он почти воочию, как бьется хрупкая добыча в руках насильников, и кричит, и плачет, и молит о пощаде, и никак не может оттолкнуть склонившееся над ней мерзкое пьяное лицо. Всеволоду Павловичу разное пришлось повидать: призвали в армию в самом конце Великой Отечественной, попал он в оккупированную Германию. Все были истерзаны долгой войной - и солдаты, и девочки тамошние, мародеров и насильников не счесть... Оправдать - нельзя, можно только постараться забыть. Всеволод Павлович незаметно для других положил под язык таблетку валидола...

Рассказчик, между тем, излагал свою версию, не отвлекаясь на подробности. Как Ким - сын героя Отечественной войны Александра Кулькина, чьим именем названа улица в его родном подмосковном поселке, оказался за границей?

- Рассуждаем здраво: после смерти бабки (Татьяны, стало быть, Кулькиной, в девичестве Плотицыной, она же - Мормышка) его мать Екатерина закрыла на замок две свои комнатушки и подалась в Прибалтику. Там ее сын и вырос. Два года назад Катя продала подмосковное жилье - конечно, незавидное, но сад при нем отличный, деревья довоенной посадки, лесные и фруктовые. - Тамаре Геннадьевне Станишевской. Чтобы продать, специально приезжала в Малаховку, одна, без сына. К тому времени русских в Прибалтике поприжали. Лизина мать, у которой Катя по старой дружбе остановилась, вспоминает: жаловалась она, что пенсию не платят и сын без работы. Но в Россию возвращаться - ни-ни. Продать малаховскую собственность, чтобы перекантоваться в трудное время - такой был замысел.

Вероятно тогда Ким - Аким и отбыл за границу, из Прибалтики эмигрировать несложно. О заграничных родственниках мог знать в детстве, бабушка Татьяна могла рассказать, или ее сестра, которая не смела держать письма первого мужа, давно пропавшего, в своем доме и уничтожить не могла отдала их на хранение сестре, поручила, должно быть, спрятать подальше. Только что спрячешь от любопытного озорного мальчишки? Наверняка обследовал весь дом из чистого интереса и где-нибудь наткнулся на них - в шкатулке лежало всего одно письмо, а могли быть и еще. Всплыла же откуда-то открытка из окопов...

Скорее всего именно письма, виденные в детстве, он и искал в бывшем флигеле плотицынского дома. А также фотографии, которые хотя бы косвенно подтвердили его версию. Более достоверных доказательств не сохранилось все документы пропали: войны, пожары, да и вообще полный передел мира. Возможно, душеприказчики бывшей богатой барыни согласятся принять то, что представит им претендент на наследство...

- Допустим, - продолжал Коньков, - Ким отыскал каким-то образом Анну Замкову, живущую в Париже, и от нее услышал, что ее настоящий отец - не Замков, а совсем другой человек, Сергей Мансветов. Даже если он и умер, то фамильное состояние Мансветовых должно же где-то быть, в чьих-то руках...

- Много белых пятен, - задумчиво произнес Всеволод Павлович. - Как этот мошенник отыскал иголку в стоге сена? Двоюродная сестра где-то за границей... И зачем он ее вообще искал, если только от нее и услыхал о наследстве? По-моему, Дмитрий, не от той печки ты танцуешь.

- Это точно, - помрачнел Коньков, - Ничего мы толком не знаем. А ну их всех. Кто кого пережил, да куда добро подевалось? Может, его и не было?

- Если бы его не было, - возразил до сих пор молчавший Павел, - то и охотников бы за ним не было. Из-за чего сыр-бор?

- Не аргумент! - аж подпрыгнул Коньков.

Всеволоду Павловичу и рассуждения отставного сыщика и сына казались бездушными и даже циничными, что ни говори - профессия накладывает свой отпечаток, и жаль, что Павлик выбрал тот же путь, а в детстве был такой добрый, над "Му-му" рыдал... Помнишь, Павлик, как тебе мама читала?

- Над "Му-му" я и сейчас зарыдаю, - хмуро сказал Павел. - По твоему, тот тип, что в соседский дом залез в поисках чужого добра, заслуживает сочувствия? По мне, собачонка - и та лучше. Бабетта, например. Надо тебе, папа, как-нибудь в Малаховку съездить, поглядеть. А то все говорим-говорим...

К старости отец стал сентиментален, чужие беды к самому сердцу принимает, а оно больное и усталое. Зря и затеяли этот ненужный разговор: лучше бы побеседовали о предстоящем ремонте ново- обретенной собственности - дело хлопотное, но сулит не одни только хлопоты, но и радости. Что ни говори, хорошо иметь домик в деревне.

Переключить беседу в менее каменистое русло Павел не успел.

- Вовсе не факт, что Ким встречался с Анной, - сказала Лиза, - Это же сколько совпадений должно произойти, чтобы он в нужном месте и в нужном времени оказался. Может, как-нибудь узнал о кладе. И Анна никакая не нужна.