Изгнание владыки - Григорий Адамов

– Шахта номер три, Эрик Вильямович, – ответил Березин. – Она почти в такой же стадии готовности, как и шахта номер шесть. Они соревнуются…

– Ну, значит, на шахту номер три. Только как его доставить туда? Можно каким-нибудь ледоколом?

– Трудно будет. Зима ранняя. С острова Рудольфа сообщают, что кругом сплошной лед. Ледокол уходит на днях, и, вероятно, это будет последний рейс. А потом навигация перейдет под воду. Надо подготовить поездку этого человека с первой грузовой подводной лодкой.

– А это когда будет? Нельзя долго держать человека у Ио-киша.

– Конечно… Я думаю, лодка пойдет дней через девять.

– Не раньше? Ну, ничего не поделаешь. Теперь о Коновалове. От него никаких известий?

– Он уже на шахте, – ответил Березин.

– Вот молодец! – восхищенно сказал Гоберти. – Значит, он благополучно спасся с «Чапаева»? Что он пишет?

– О себе ничего. Он только прислал мне радиограмму с просьбой ускорить отправку некоторых материалов, в которых очень нуждается шахта. Радиограмму подписали начальник строительства шахты Кундин и заведующий складом Курилин. Для работы на шахте я ему выдал бумаги с этой фамилией.

– Замечательно! А Лавров уехал туда? Вы говорили мне, что после гибели «Чапаева» он собирался на шахту номер шесть?

– Уехал… – с какой-то странной улыбкой сказал Березин. – Три дня назад. А час назад пришла от него радиограмма на имя министра. В шахте катастрофа: расплавленная лава прорвалась в тоннель. Один человек уже погиб в ней.

– Не может быть! – с необычайной живостью повернулся Акимов к Березину.

– Ну, это совсем замечательно! – воскликнул Гоберти. – Может быть, шахта провалится ко всем чертям и без Коновалова. Замечательная новость! Ее надо отдать в печать, в радио… Ведь это фурор! Настоящая сенсация!..

– Я уже сообщил Герасимову, редактору «Радиогазеты».

– Я тоже кое-кому расскажу. Если дело может обойтись без Коновалова, то, может быть, сообщить кому надо, чтобы отозвали со льдов геликоптер, который послали за ним? Как вы думаете? Подождем? Хорошо. Ну, мне надо уходить. Я спешу на выставку искусств. Кажется, обо всем поговорили? А?

– Еще не все, Эрик Вильямович, – сказал Акимов, почти все время молчавший. – Иокиш просит денег. Говорит, что давно не получал.

– Да, пожалуй, – произнес Гоберти, вынимая бумажник и отсчитывая бумажки. – Довольно?

– Вполне.

– А вам, Константин Михайлович, не нужно? Пожалуйста, не стесняйтесь.

– Н-нет. Не стоит. А впрочем, если вас не затруднит, дайте сотни две… Мне надо послать кое-кому за границу. А менять советские деньги в Госбанке не хочется.

– О, конечно! – сказал Гоберти, передавая Акимову хрустящие бумажки. – Этого не надо делать…

Акимов сжал деньги в комок и неловко сунул их в карман.

– Теперь еще одно, – продолжал он. – Я все-таки считаю нужным сказать вам, хотя думаю, что это пустяк. Наш завод с неделю назад несколько раз посещал какой-то молодой человек. Обо всем расспрашивал, интересовался центробежно-литейными машинами и теми бракованными поршнями. Разговаривал два-три раза с Денисовой. Откровенно говоря, мне это не понравилось. Я проследил его. Оказалось, что это лейтенант государственной безопасности Хинский. Это мне еще больше не понравилось. Конечно, мальчишка, щенок… (Хинский густо покраснел, нахмурил брови и искоса бросил смущенный взгляд на капитана Светлова. Капитан сидел неподвижно, с каменным лицом, не сводя глаз с экрана.) И, кроме того, две комиссии ничего тогда не поняли и не разобрались. Так что опасаться нечего… Концы хорошо спрятаны. Но все-таки я велел Гюнтеру убрать щенка. Он пытался это сделать, но неудачно. Только легко ранил. Больше Хинский пока не появлялся на заводе.

Акимов замолчал, сцепив на животе руки. Глаза Березина, полные неподдельного ужаса, неподвижно глядели на Акимова. На лице Гоберти отразились смущение и тревога. Хотя в комнате было прохладно, лицо и лоб его порозовели. Он вынул платок и несколько раз обмахнулся им.

Первым прервал молчание Березин.

– Это ужасно… – прохрипел он. – Это могло кончиться убийством! В нашей стране это самое ужасное преступление. За него карают беспощадно!..

– Да… это очень серьезно, – произнес Гоберти, задумчиво раскладывая и складывая на коленях платок.

Акимов иронически посмотрел на Березина:

– Неужели? Вы только теперь об этом вспомнили? А разорвавшийся насос в шахте номер три? Разве не он убил Красниц-кого и мог бы повлечь гибель многих других? А при взрыве «Чапаева» не погибли четыре человека? А что еще наделает Коновалов, если лава поможет ему? Тут нечего прятать, как страус, голову под крыло. Кто сказал «А», тот говорит «Б». Я и сказал это «Б».

– Но ведь это предумышленное убийство, – почти взвизгнул Березин. – А там все можно было бы объяснить случайностью, несчастным стечением обстоятельств.

– Во всяком случае, – недовольно сказал Гоберти, – вы должны были. Константин Михайлович, раньше поговорить с нами или хотя бы со мной. Я не собираюсь мешать вашей инициативе, но…

– Вас не было в городе, – насупившись, ответил Акимов. – А Николай Антонович, конечно, истерику устроил бы… как сейчас. Да и времени не было, нужно было торопиться.

– А я все-таки протестую! – говорил Березин, ударяя ладонью по столу. – Протестую… Нельзя бессмысленно увеличивать ответственность. Тем более безрезультатно…

– Ответственность нисколько не увеличилась, – раздраженно возразил Акимов. – Покушение было произведено с геликоптера в сумерках, на лету, и никаких следов теперь не найти. И, наконец, я должен вам заявить, что мне надоело все время приспособляться к вашей трусости и постоянно оглядываться на нее. Я пошел с вами потому, что мне нужно было поле активной деятельности, активной борьбы. А вы что? Властвовать вы любите, но вы хотели бы добиться власти без риска для своей драгоценной особы. Не пройдет, Николай Антонович!

– Вы не смеете! – вспыхнул Березин. – И, пожалуйста, не забывайте, что я никогда не искал вашей волчьей стаи! Вам это может подтвердить и Эрик Вильямович. Я с ним иду, а не с вами.

– Ну, довольно, дорогие друзья, – произнес, вставая с кресла, Гоберти. – Дело сделано, и ссориться поздно. По каким бы дорожкам мы все ни шли, но цель у нас одна. Как говорится в одной замечательной русской пословице: «Как бы ни болела, лишь бы умерла». Хе-хе! Только прошу вас, дорогой Константин Михайлович, в будущем таких вещей не делать без консультаций со мной.

Акимов угрюмо наклонил голову.

– Ну, я спешу, – продолжал Гоберти. – Я выйду один. Константин Михайлович потом.

Он дружелюбно, с широкой улыбкой потряс руки своим собеседникам и вышел из кабинета.