Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1 - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заводы поднять с утра не удалось, и до средины дня не бросили работы тоже.
Но совершенно удивительно: стали подниматься полки! Гигантской важности дело! Такой политической восприимчивости от солдатских мелкобуржуазных масс – нет, невозможно было ожидать! Ленин испытал сильнейшее впечатление! Какой же успех! – гарнизон уже за нас!?
Там, на Мариинскую площадь, выходил полк за полком, а здесь, в особняке Кшесинской, Ленин метался в революционном нетерпении. Впервые в жизни дохнуло на него – народное восстание! опережающее! не нами организованное! – и вот уже бурлящее на улицах российской столицы! – уже и начало гражданской войны!? И чтó решить?? какой лозунг бросить?? Перед всеми вождями всех революций, от Спартака до Коммуны, отвечал Ленин сейчас за то, чтоб не ошибиться и не проиграть.
И трезвость (а может быть, она – всего лишь мещанская премудрость?) говорила: у нас ещё нет организованных сил, Красная гвардия не готова, рабочий класс не вооружён достаточно… А взмывающее нетерпеливое революционное чутьё (абсолютное чутьё!) – рвалось в облака: восставать! Вот тут-то и ударить! В революции удаются именно внезапные удары! Может быть, в эти часы – можно свалить правительство??
И не хватает агитаторов! Послал Сафарова выступать в центре города – его перед Публичной библиотекой задержали, повели в милицию.
Да если б вот, например, сейчас уговорить броневой дивизион тоже выехать на Мариинскую площадь – да и арестовать Временное правительство, да вот и всё! А дальше – внушить нашу пролетарскую волю Совету!
Но броневой дивизион выезжать не хотел без указаний Исполкома.
А между тем – день проходил.
И поднялось – всего лишь четыре полка из двадцати.
А помойные соглашатели из Исполкома уже объявили, что собираются на вечер в Мариинский дворец сговариваться со своими капиталистическими коллегами. Слюнтяи! Блевотина!
И на этом же архипошлом фразёрстве протянули вечернее заседание Совета, так и не дав ему принять революционного решения.
Не один Ленин кипел – и все ведущие большевики. Мчались со всех сторон столицы, тут устраивали летучие конференции. И кричали:
– Добиваться, чтобы Совет вырвал власть у Временного правительства!
– Замена всего правительства!
Богдатьев примчался из ПК, заседающего непрерывно:
– На заводах идут митинги! Наша практическая директива – «долой Временное правительство!» Сами рабочие так организуются!
Слуцкий заминался: уже ли наступило такое время, чтобы свергать правительство?
Аксельрод с невозмутимой челюстью: полный переход власти к Совету.
Сталь, при общем смехе, взывала к товарищам не быть левей самого Ленина.
Ленин расхаживал, посмеивался.
Иногда надо давать стихии катиться самой.
Глаза Коллонтай сияли как звёзды:
– Владимир Ильич, восстаём!!
Она теперь занимается профсоюзной работой у прачек, готовит их на грандиозную забастовку. Ленин ещё отшучивался:
– Александра Михайловна, во всяком случае мы и в социалистическое правительство не войдём. Мы будем критиковать их извне.
Но именно под её влиянием особенно заволновался, и голос его стал хрипл. В конце концов, даже если не удастся (скорей всего не удастся) – но проба сил! но разведка сил противника! В таких попытках массы закаляются! (А разгромят – придётся бежать отсюда?..)
А между тем – уже ночь на носу, и все спрашивают: какие инструкции агитаторам на места? Занимать ли фабрики и заводы? Выходить на улицу вооружёнными?
Да! Все – по заводам и полкам! Учитесь убеждать! Учитесь агитировать! Находите сокрушительные аргументы! Поднимайте как можно больше воинских частей! Завтра всем рабочим отрядам – выходить на улицу с оружием! Объясняйте: оружие берём – для самообороны, и в случае чего – стрелять! На транспарантах писать не «долой Милюкова», это не имеет ни малейшего смысла, самообман, а – «долой Временное правительство!». Всё правительство – капиталистов, дело в классе, а не в лицах.
Побежали! Поехали! Понеслись!
Что задумано – исполняйся немедленно!
А Ленин ещё нервнее расхаживал всю ночь, по второму этажу.
Какая внезапность размаха!
Одно дело – дать лозунг устно или написать на транспарантах: это – стихия, воля масс. Но – каково решение ЦК?
Ясно, что надо готовить на утро новую резолюцию ЦК. Более наступательную. Но и очень аккуратную. Так, чтобы, по ходу событий, наклонить её хоть туда, хоть сюда. Резолюция ЦК – это официальная позиция партии, этим не шутят.
…Мы – вовсе не грозим гражданской войной. Это – масса солдат и рабочих смещает все власти. В такой момент необходимо подчиниться воле большинства населения. А если дело дойдёт до насилия – то ответственность падёт на Временное правительство!.. А чтоб узнать мнение большинства населения – немедленно устроить всенародное голосование по всем районам Петрограда – об их отношении к ноте. И – о желательности того или иного Временного правительства!
Коммуна!! Устроить такое голосование – поднимется буря – и сметёт Временное правительство! И будет – Коммуна!
…Везде выступать с пропагандой этих взглядов и стараться организовать планомерное голосование по заводам и полкам…
Не голосование, конечно, кто и как его организует, – а новая гениальная форма восстания: восстание – через голосование!
И ещё такая атакующая мысль:
…Правительство Гучкова-Милюкова потому и старается обострить положение, что знает: рабочая революция в Германии уже начинается!
Очень-очень может быть, что уже и начинается! И её азарт – разрывал ленинскую грудь!
Массам надо говорить всю правду:
…Слухами о неотвратимой разрухе Временное правительство запугивает народ, чтоб он оставил власть в его руках… Выхода нет, кроме перехода власти к революционному пролетариату!
Сказано прямо! – а и не прямо. Сказал – а не выразился.
…Политика теперешних вождей Совета – глубоко ошибочна. Попытки примирения с Временным правительством – это размножение пустых бумажек. Это – противоречит воле большинства революционных солдат!..
Решился:
…на фронте!
и:
…в Питере.
И для окончательной замазки:
…Перевыбирайте своих делегатов в Совет.
А из Петербургского комитета пригнали гонца: составили листовку, к утру 21-го отпечатаем: «Свергаем Временное правительство!»
Ну что ж, это не ЦК. Пробуйте.
Ход революции завтра сам всё покажет.
67
Прошлая жизнь В. М. Чернова. – Нынешнее положение партии эсеров. – Статья Чернова о Ленине.После несчастных смертей «тигра» Гершуни и Михаила Гоца – хотя и не было в партии эсеров поста председателя и не числилось явного формального лидера, но по всем счетам и вычетам (вычитая слишком уже старую да и юмористическую Бабушку и антрепренёра революции Марка Натансона, не вождя), по всем аспектам получалось, что вождь партии – Виктор Чернов, а кто ж иной? Он и сам не мог бы доказать, как это с течением лет получилось, но получилось. Первый теоретик партии, первый философ, первый писатель. Правда, он не перенял прямой эстафеты от гигантов народовольчества, прямо от желябовской группы, но годами общался с промежуточными полугигантами – Семёном Раппопортом, Рубановичем, Егором Лазаревым. Уровень поколений и не может повторяться буквально. (Что-то есть об этом у Маркса.)
Да и не повторял ли он в своей индивидуальной жизни – великой судьбы русского народа? Вырос – на Волге, стержне русского хребта. Был из неприютной семьи «бегун» – а разве наш народ не бегун? Дед его, из крепостных, решил избавить сына от мужицкой доли: отдал в уездное училище, после чего отец стал младшим помощником писаря уездного казначейства, 40 лет протирал стул и дослужился до уездного казначея, получил орден св. Владимира, с ним личное дворянство и отставного статского советника. Зато вне службы отдавал дань широкой натуре – любил принимать, угощать, преуспевал в преферансе, винте, бильярде, собирал хоры, лицедействовал в любительских спектаклях (был очень влюбчив, в увлечениях склонен к безумствам и, видимо, передал Виктору, как и свою счастливую внешность), церкви не любил, не знал даже «Отче наш» (не много перенял и Виктор), но твёрдо знал: земля вся должна отойти к крестьянам, помещики только балуются на ней. Говорил: «Я – мужик, мужиком и умру». Так чувствовал себя и Виктор. А рано умершая дворянка-мать в глухомани зачитывалась журналами Писарева, Курочкина, имела и номера герценовского «Колокола». Затем поэзия Некрасова и культ Народа оттеснили ложное патриотическое увлечение (стихи на взятие Плевны, Берлинский трактат как личное оскорбление, вернуть Царьград славянству). В саратовской гимназии Виктор открывал себе Добролюбова, Бокля, Михайловского, – а между тем по городу ходили легенды о социалистах и нигилистах, бродящих с кинжалами и бомбами по харчевням и базарным площадям, – подымать народ на восстание. Нашлись и в Саратове интеллигенты, передававшие молодёжи ума (Балмашёв-отец, увы запойца, а сынок, будущий террорист, сиживал у Чернова на коленях). В то время молодёжь рано начинала жить политической жизнью – и 30-летние уже считались стариками.
