В тени алтарей - Винцас Миколайтис-Путинас

— Конечно, — согласился редактор, — но, споря о них, мы уклоняемся от темы. Вернемся к драме Васариса. Слова Ауксе Гражулите и возражения профессора Мяшкенаса только подтверждают то, что хотел сказать я, а именно: Васарис написал прекрасную драму, но допустил ошибку, перенеся действие в какую-то неопределенную древность и изобразив экзотические персонажи, вместо того, чтобы осуществить свой замысел в обстановке наших дней и показать современные отношения. Тогда нам было бы понятней, насколько позитивны принципы, породившие этот конфликт.

— Это опасно! — крикнул кто-то из сидящих в углу.

— Многие бы узнали себя в выведенных персонажах, — добавила госпожа Генулене.

— Особенно потому, что автор — ксендз, — снова отозвался кто-то из угла.

«Дурак», — подумал уязвленный Васарис и осторожно оглянулся на Ауксе, но, встретив ее взгляд, отвернулся. Ауксе снова обратилась к хозяину.

— Можно продолжать? Я не совсем согласна с господином редактором. Мне, например, очень нравится экзотическая старина, на фоне которой развертываются героические подвиги, кипят сильные чувства, сталкиваются необузданные страсти. В этой экзотической старине много поэзии, настроения, она дает большой простор фантазии, меж тем, как взяв настоящее время, автор должен был бы считаться с современной психологией, с повседневным бытом, который нам так хорошо известен, что любое расхождение с действительностью нарушило бы иллюзию, и мы бы воскликнули: нет, так не может быть! Я еще не кончила, но боюсь, не заболталась ли?

— Просим, просим!

— Итак, будем говорить откровенно. И сегодня, как сказал профессор, существуют монахи и священники, связанные соответствующими обетами. И сегодня некоторые из них влюбляются и женятся. Есть у нас также ревнители законов и традиций, которые восстанавливают общество против их нарушителей. И если бы могли, то поступили бы с ними так же, как верховный жрец из этой драмы поступил с молодым королем.

— Ну, сегодня за это никого в тюрьму не сажают и не карают смертью, — заметил редактор.

— Особенно в Литве. Некоторые экс-ксендзы даже занимают почетные должности, — добавила Генулене.

— И все-таки, — продолжала Ауксе, — изображенная в этой драме сцена суда может повториться и в нашей жизни. Допустим, что у преступивших обет безбрачия родился сын. Если он придерживается традиционных ортодоксальных взглядов, то будет очень несчастен в жизни Правда, он не обрекает родителей казни или заключению, но разве не казнит их презрением, а порой и угрозой загробных мук? Подобная жизненная драма может быть такой же трагичной, как и написанная поэтом Васарисом.

Все на минуту задумались и умолкли. Первым заговорил профессор Мяшкенас.

— Так каковы же выводы из всего этого, милая барышня?

— Выводы, господин профессор, всецело зависят от наших убеждений и взглядов на жизнь и людей. Тут уж трудно прийти к одному мнению.

Спор продолжался, но Васарис уже невнимательно слушал, кто что говорил. Слова Ауксе были для него столь неожиданным сюрпризом, что все еще продолжали звучать в его ушах. Он был счастлив, что о нем как будто позабыли на минутку, и он может мысленно повторить ее слова. Таких серьезных речей он не ожидал от этой барышни. Васарис не мог заглушить в себе чувства удовлетворения: ведь Ауксе не только отлично поняла его, но и защищала. Кроме того, она вкладывала в драму такой смысл, какой и не снился автору. Васарис написал эту пьесу потому, что его затронула интересная ситуация и острый конфликт, позволявшие раскрыть тайники человеческого сердца, рассказать о многих тревожащих его мыслях и, наконец, создать сильные драматические сцены.

Правда, в драме выражался его собственный протест против бессмысленных пут, мешающих человеческой личности, но ему и в голову не приходило пристегнуть его к современности, отнести к монахам и ксендзам. Теперь он и сам увидел эту параллель, и толкование Ауксе показалось ему вполне логичным.

Однако Васариса не слишком радовало такое обогащение идеями и такое осовременивание его драмы. Поднявшийся вокруг спор наталкивал его на новые мысли, а пускаться в публичную дискуссию ему не хотелось. Интересно было ему поговорить с одной только Ауксе. Мнение ее уже стало для него дорогим и важным. Радовало его и то, что она первая так открыто затронула проблему священства и так свободно, просто смотрела на нее. Теперь Людас даже был благодарен тому «дураку», который кольнул его ксендзовством, потому что, подумал он, лучше уж сразу рассеять всякие недоразумения касательно своего положения. Наконец ведь и Ауксе и все другие отлично знали, что он ксендз. А если кто и не знал, то все равно вскоре узнал бы. Васарис уже не раз испытал, какой неприятный конфуз получается, если в начале знакомства выступаешь инкогнито, а потом выясняется, что ты ксендз.

Но вот хозяин пригласил гостей закусить, потому что многие уже бросали нетерпеливые взгляды на стол. Разговоры и споры прекратились, каждый, подходя к столу, выбирал себе соседа и место. Васарис и Ауксе, то ли благодаря маневру хозяина, то ли по собственному желанию, очутились рядом и, не дожидаясь других, сели за стол. Лапялите усадила Индрулиса возле себя в другом конце стола. Там же уселась госпожа Генулене с профессором Мяшкенасом. Своих ближайших соседей Васарис видел впервые. Он обменялся с Ауксе несколькими незначительными фразами, но связный разговор у них не клеился. Оба стеснялись друг друга и безуспешно пытались найти нужные слова, нащупать точку соприкосновения. Васарис хотел похвалить игру Ауксе, но в это время к ней обратился сосед справа, и разговора не получилось.

Наконец он решился заговорить о своей драме:

— Вы очень хорошо прокомментировали мое произведение. Я бы сам так не сумел.

Она как-то насторожилась:

— А вы, конечно, думали, что я ничего не смыслю в литературе?

— Напротив, меня просто изумило, что вы так хорошо разгадали смысл моей драмы, даже не прочитав ее.

— Да? — протянула она, не выражая ни малейшего желания вдаваться в эту тему.

— Вы даже защищали мою драму от редакторских нападок. Я очень благодарен вам, — не унимался Васарис.

Она пожала плечами.

— С чего вы взяли, что я защищала ваше произведение? Я только высказывала свое мнение.

Раздосадованный Васарис замолчал и решил оставить ее в покое.

«Страшная гордячка, — подумал он, — и чего это она на меня взъелась?»

Он стал разговаривать с другими, но все внимание его было поглощено одной Ауксе.

Да и сама Ауксе тоже была недовольна своим обращением с поэтом. Она почувствовала к нему немалую симпатию, но по какому-то капризу с самого начала стала сопротивляться ей и таким необычным способом. До сих пор она ни с кем так резка не была, — Ауксе это понимала и хотела даже загладить свою вину, но не могла себя побороть и обратиться к Васарису с приветливыми словами. Она весело болтала со своим соседом справа, но и ее внимание было поглощено Васарисом.

Досадное недоразумение в тот вечер так и не рассеялось. Когда все встали из-за стола, Ауксе, извинившись, сказала, что играть больше в этот вечер не может, и попросила Индрулиса проводить ее домой. Всю дорогу она была в дурном настроении и неохотно отвечала своему спутнику.

Вскоре после нее ушел и Васарис. Единственным впечатлением, вынесенным от этого вечера, была Ауксе — ее музыка, ее слова и выказанная ему холодность.

Они оба думали друг о друге, оба были недовольны собою и оба надеялись при первом же случае объясниться.

Наконец кандидатура Людаса Васариса на пост директора гимназии была утверждена. Руководство католической организации дало согласие, епископ разрешил, и министр просвещения подтвердил назначение. Начало учебного года решили отпраздновать как можно торжественней. Было приглашено много католических деятелей: ксендзов, профессоров, депутатов сейма, и даже сам министр просвещения обещал сказать речь. Торжество началось молебном, и совершить богослужение полагалось директору — Васарису. В этот день он как бы официально признал свой сан перед избранным кругом литовской интеллигенции, и отныне ученики и учителя стали называть его ксендзом-директором. Васарис продолжал ходить в светском платье, хотя ему часто приходилось выполнять обязанности священника. По воскресеньям он поочередно с капелланом служил обедню, говорил проповеди, а порой и принимал исповеди.

К рождеству Васарис совершенно свыкся со своими новыми обязанностями. Три месяца пролетело непостижимо быстро. Работы было много: руководство делами гимназии, подготовка к урокам, заседания. Все прочее было отложено. Ни драмы своей он не закончил, ни сборника стихов не отредактировал. Васарис жил еще у Индрулиса — все не мог найти подходящей комнаты. Изредка он виделся с Варненасом, Стрипайтисом и Мяшкенасом. Новых знакомств не заводил, нигде не бывал, и к нему никто не приходил. Он, как и другие, с головой ушел в хлопоты самой страдной осенней поры.