Факап - Михаил Харитонов

Интересно, когда они поняли, что Званцев — фанатик куда похлеше их самих? И что власть как таковая его не интересует совершенно?

День 109

Сегодня проснулся от головной боли. Принял половинку таблетки. Отпустило. То есть не отпустило, а оглушило, но не так сильно, как вчера. Писать не хотелось, есть тоже, а музыка после этих таблеток почему-то совершенно не воспринимается. Просто как какой-то шум бессмысленный. Пошёл мыться.

И во время мытья задумался, откуда у меня эта головная боль. Стал вспоминать, когда и как она началась — и совершенно чётко уловил, что от таких мыслей она у меня как бы увеличивается. Как бы, потому что таблетка саму боль глушит. Но какое-то неприятное напряжение — явно усиливается, да. Вот даже сейчас пишу, и чувствую: если бы не таблетка, у меня башка бы раскалывалась.

Ну сначала я опять подумал — может, я не живой и мою голову буравят? Нет, вроде не должно это так работать. Во всяком случае, судя по тому, что я про эти дела знаю. К тому же от самой этой мысли мне ни жарко, ни холодно. Там что-то другое. Я даже догадываюсь, что. Какая-то идея меня беспокоит. Причём она болезненная, и голова пытается её не думать. Ну как бы это объяснить? Вот есть камешек в ботинке. Он маленький, но, пёс его дери, мешается, а разуться и вытрясти его — времени нет. И ты стараешься как бы отогнать его в какое-то место, где он болтается, но ногу не ранит. Обычно в носок. И пока он там остаётся, можно идти нормально. Ну или почти нормально, потому что он всё время норовит обратно под стопу. Так и ходишь. Вот только камешек в конце концов можно вытряхнуть, а мысль — нет.

Пишу, и чувствую — в голове нехорошо. Лучше уж обратно в Арканар. Вот от этого у меня ничего не болит, проверено.

У меня какая проблема. Всё время приходится отвлекаться, рассказывать про то, про сё. А самого действия не вырисовывается. Даже не так. Оно как бы излагается кусками. Ну а что делать, если историю Ордена мы знаем, биографию Араты восстановить можем, а вот про то, что происходило между Званцевым и Малышевым, не осталось практически ничего? Остаётся гадать. Чем тот же Левин и занимался.

Что делал на Авроре Званцев — мы точно установить не можем. У нас есть только догадки. Про Малышева мы знаем больше, так как он был на виду, писал отчёты, он упоминался в отчётах других агентов, ну и так далее. Наконец, одним из источников является его сочинение, в целом фальшивое, но именно в этой части относительно адекватное, что подтверждается параллельными источниками.

В первое время пребывания при дворе Пица Шестого Антон-Румата занимался тем, что пытался внедрить какие-нибудь прогрессивные идеи в не очень широкие массы высшей аристократии и придворных интеллектуалов. Получалось у него это так себе. Самым большим его успехом стало внедрение при дворе нового предмета туалета — носового платка. Что касается собственно культуры, а также и науки, то все попытки как-то простимулировать её развитие натыкались на равнодушие светских людей и снобизм профессиональных интеллектуалов-книгочеев. Например, когда Антон пытался объяснить астроному Багиру Киссэнскому природу движущихся звёзд, тот вежливо выслушал, а потом сказал, что не стоит благородному дону утруждать себя размышлениями о столь сложных предметах. Примерно то же самое ему пришлось выслушать от придворного лейб-знахаря Таты, когда он попытался навести его на мысль о сущности системы кровообращения. Зато литератор Цурэн Правдивый, которому Малышев показал свой перевод «Гамлета», простодушно переписал часть текста и вставил его в свою высокопатриотическую трагедию «Злодейства герцога Ируканского, или Попранная добродетель». Это не помешало ему и дальше считать дона Румату профаном, ничего не смыслящем в истинном искусстве.

С книгочеями непридворными — с которыми Антон постарался тоже свести знакомство — всё получалось ещё хуже. Про Пэга Паршивого, оказавшегося наводчиком, я вроде как уже писал. Или история с отцом Кабани, о которой я, может, напишу подробнее. Было ещё несколько случаев аналогичного свойства, о которых Малышев упоминал в отчётах. Как правило, глухо и без подробностей. В общем, отношения с книгочеями как-то не складывались. Ровнёхонько до до начала репрессий дона Рэбы.

Начались они, надо сказать, ещё до организации «охранных отрядов». Фактически — почти сразу после организации Министерства охраны короны. Что и дало возможность Званцеву впоследствии утверждать, что дон Рэба одержим желанием истребить культуру как таковую, а Малышеву — повод в это поверить.

На самом деле ситуация была ровно та же, что и с «серыми ротами». Новой структуре нужно было на ком-то потренироваться. Начинать с уважаемых людей было ей не по чину, да и не по зубам. А вот придворные интеллектуалы были причастны к разным делам и много знали, но серьёзной защиты у них не было.

Начал дон Рэба с астрологов, конкретно — со знаменитого Багира Кэссенского. Который постоянно нуждался в деньгах. И потому, что любил комфорт, и потому, что астрономические инструменты стоили дорого. Поэтому он охотно брался за составление гороскопов, гадание по мерцанию звёзд, и прочее в том же духе — в первую очередь для нужд двора. Сам он во всё это не верил, заказчиков подобных предсказаний он презирал и считал идиотами, а себя полагал непревзойдённым гением. Это-то его и погубило.

Незадолго до учреждения Министерства к Багиру обратился министр финансов, дон Рата. Он заказал гороскоп одной серьёзной финансовой операции, конкретно — вложения немалой части королевских денег в соанскую морскую торговлю вдоль пролива.

Чтобы было понятно. Увеличение транспортной связности Арканара было стратегической линией династии. Причём если меридиональная дорожная сеть была, в общем, вполне достойной — тракты доходили до Красного Хребта — то в широтном направлении всё было гораздо хуже. Для побережья Арканара основной транспортной артерией оставался пролив — неуютный и небезопасный во всех смыслах, так как сильного военного флота у Арканара никогда не было.

Решений было три. Во-первых, вложиться в чью-то налаженную систему — например, соанскую. Во-вторых, усилить собственный флот, обеспечив купцов конвоями и т. п. Наконец, существовал проект рокадной дороги, параллельной побережью.

Стратегически правильным было бы третье решение. Дорога имела не только экономическое, но и военно-стратегическое значение. Однако сколько-нибудь масштабные инфраструктурные проекты в преддверии больших потрясений, запланированных Его Величеством, были крайне рискованными. К тому же столь масштабному строительству препятствовали положения Статута о дружеском согласии, фиксирующие «узуфруктный» характер королевских прав на полуостров — на что можно было, в общем-то, в текущих исторических условиях и плюнуть, но определённые проблемы оно всё-таки создавало.