Обсидиановый нож - Александр Мирер

Зернов попросил еще учесть, что некоторое количество надо будет передать за границу. Операционисты доложили, что это предусмотрено.

Беседовали спокойно, ровно — благодушествовали. И вдруг Митя спросил о Линии девять.

Все притихли. Суровые правила секретности, принятые в Центре, не разрешали спрашивать о делах, находящихся в, чужом ведении, а тем более в компетенции начальства. Но таинственная личность Десантника-перебежчика всех интересовала.

Тишина длилась секунду-другую — ровно столько, сколько нужно было Михаилу Тихоновичу на последнюю проверку своего решения: секрет инвертора остается для землян не раскрытым.

Он сказал:

— Иван Кузьмич, говорите? Мы его интернировали на даче, где он и прежде находился. По-моему, с некоторого времени он намеренно путает карты. В чем путает? Утверждает, что послал разведчиков — детей, а они перед окном катаются на велосипедах. Сам видел. Так… Ну и прибор его… — Зернов пошевелил пальцами, — вызывает сомнения.

Благоволин опустил глаза. «Понимает, — подумал Зернов. — Все понимает и одобряет». Анна Егоровна, которой очень нравился Зернов, согласно кивала. Большей части специалистов — математикам, врачам, психологам — вопрос об инверторе был не по зубам. Ждали, что скажут кибернетисты. И разумеется, Илья Михайлович спросил:

— Разве нам не стоило бы ознакомиться с этим прибором, Михаил Тихонович? Одно время и «посредники» числились по разряду «липы».

Зернов улыбнулся:

— Разумеется, Илья Михайлович! Хоть завтра.

Выезд к Ивану Кузьмичу назначили на послезавтра, поскольку в воскресенье электронщики были заняты на производстве, а Благоволин — на испытательном стенде. Послезавтра они освободятся и займутся Линией девять. И заговорили о другом. Дмитрий Алексеевич сидел, не поднимая глаз. Зернов поглядывал на него и думал: вот уже появилось новое поколение, которое не хочет повторять наши ошибки. Которое не боится верить небывалому и различает небывалое от невозможного, а мы этого не умели. Которое заботится о благе человечества, не путая истинные блага с сиюминутными выгодами. «Как странно, — думал Зернов, — ведь это наше поколение поняло, что знание может быть опасным. На наших глазах атомная бомба перестала быть секретом одной страны. Потом водородная бомба, и ракетные атомные подводные лодки, и глобальные ракеты. Да, мы поняли, но вчуже, а осознание оставили ему, следующему поколению. Как трудно мне было уговорить себя не накладывать руку на секрет инвертора, этого абсолютного оружия. Убедить себя, что на Земле уже в сотни раз больше оружия, чем нужно. Что максимум через три года инвертор появится на вооружении всех армий, и вновь установится „равновесие силы“! А Дмитрию это решение ничего бы не стоило. Что же, теперь мы сравнялись, приятель… Ты осмелился принять сотрудничество пришельца, я осмелился отказаться от его оружия. Надеюсь, что послезавтра Илья Михайлович не найдет там инвертора…»

Так думал Зернов, дослушивая соображения своих сотрудников, прощаясь с ними, то здесь, то там вставляя уместное замечание. Он последним вышел из конференц-зала и привычно двинулся в свой кабинет — приближалась полночь и с ней очередная запись в дневнике.

Загудел внутренний телефон:

— Докладывает узел связи. «Дача» просит соединения.

— Соедините… Дача, Первый слушает.

— Товарищ Первый, докладывает Кашицын! Учитель просит разрешения переговорить.

Капитан Кашицын был старшим в охране Десантника.

Зернов усмехнулся — представил себе, как Линия девять «просит».

— Да, разрешаю.

Пауза. Затем знакомый голос с наставительной интонацией:

— У аппарата?

— Первый у аппарата, — сказал Зернов.

— М-да, я вас узнал. Итак, приходится прощаться. Ми… — Было слышно, что Кашицын поправляет: «Товарищ Первый!» —…Товарищ Первый. М-да. Прощайте, не поминайте лихом, как говорится. Я ухожу, и…

— Не совсем вас понимаю, — мягко перебил Зернов. — Не желаете сказать что-нибудь по делу?

— Дела закончены. Эскадру отзывают. Прощайте.

Качество линии спецсвязи было великолепное. Зернов слышал, как легла на стол трубка, простучали шаги, затем донесся голос капитана Кашицына:

— Товарищ Первый, разрешите доложить…

— Отставить. Где он?

— Вернулся к машинке… стой!! — вскрикнул Кашицын, в трубке загрохотало.

«Уронил трубку», — понял Зернов. Через несколько секунд капитан закричал в телефон:

— Разрешите доложить, Учитель лежит без сознания, машина рассыпалась пылью! Товарищ Первый!..

Зернов распорядился: Учителя привести в сознание, «пыль» не трогать, ждать группы из Н. Выслал на дачу врача и следователя — с детектором и «посредником», на всякий случай. И долго стоял у окна, прежде чем достать дневник.

Линия девять снова исполнил обещанное. Инвертор перебросил его в неведомые просторы Космоса и самоуничтожился, рассыпался серой пылью, как и остальные аппараты Десантников после определенного числа срабатываний.

Во имя спасения

Прожекторы Холодного погасли. Извержение продолжалось во тьме. Слабый свет маяков освещал поверхность спутника, покрытую кипящей жидкостью. Фонтан жидкого гелия бил в пустоту, вздымаясь над густым облаком грозной кислородно-водородной смеси. Из облака вылетали, мигая аварийными лампами, балоги в скафандрах — экипаж покидал Холодный. Взрыв мог ударить в любую секунду.

Планета потрясенно молчала. В эфире слышались голоса пилотов спасательных ракет. На экране было видно, как они ложатся в дрейф вокруг Холодного и подбирают экипаж спутника. Командор Пути отметил, что экраны очистились — «молоко» испарилось с обшивки. Незнакомый голос предупредил, что за его предусмотрительностью идет ракета со спутника Сторожевого. Тогда Джал быстро проверил скафандр и поднял Тафу. Пришлось проверить и его скафандр. Пилот не шевелился, только дышал, похрипывая.

В корабле было светло. Никто из команды не пришел встретить командора Пути. Выбравшись из путаницы ракетных дюз, Джал увидел четыре фигуры — Тачч, Нурры, Клагга и безжизненного пита. Они молчали. Нурра и Машка — из осторожности, Клагг — с перепугу, а пит — потому что в нем не было Мыслящего. Джал распорядился:

— К кормовому люку, порученцы! Живее!

Надо было спешить, пока не пришла ракета со Сторожевого. Идти туда, в лапы к Диспетчеру и Десантнику, было вовсе ни к чему.

— Господин начальник Охраны, поручаю вам пилота. Отправите в главное хозяйство. Идите в корабль.

Клагг отсалютовал, подхватил Тафу и поскорей прыгнул в коридор. Мелькнули его башмаки, дурацки растопыренные в полете.